Матёрый - Донской Сергей Георгиевич. Страница 30

– Ныряешь, как утка. Утка-проститутка.

Ксюха внезапно оттолкнулась от вязкого дна и взбудоражила гладкую поверхность ставка резкими сажёнками, намереваясь настичь обидчика и вплотную заняться его ушами. Пацанёнок с равноценной энергией стал удаляться от островка. Переводя дух, Ксюха зависла в воде и вкрадчиво предложила:

– Верни вещи. Дам печенья, сигарет.

– А все туточки, – самодовольно сообщил тинейджер. – С твоими трусами, утка.

Ксюха незаметно гребла в его сторону, но и он шевелил ладошками, отводя резиновое судёнышко на безопасное расстояние. Руки и ноги у девушки начали уставать. Хотя трудно было сохранять хорошую мину при такой плохой игре, она попыталась беззаботно улыбнуться. Спросила:

– Сотню хочешь?

– А где она у тебя? – хитро прищурился пацанёнок. – В одном интересном месте?

За спиной Ксюхи тут же раздалось отчаянное бултыхание. Это Саня, заслышавший про анатомические подробности жены, отважно отцепился от ивняка и отчалил от берега. Вызволять пришлось его самого, а не сумку с вещами.

С трудом возвратив мужа на исходную позицию, Ксюха оглянулась с ненавистью во взоре. Воришка колыхался на поднятых ею мелких волнах и выглядел обнаглевшим до крайности. Успел сообразить, что ситуация находится под его контролем, гадёныш.

Комок илистой грязи, брошенный Саней, обдал его брызгами. Когда Саня, чертыхаясь, полез на берег искать что-нибудь поувесистее, продрогшая Ксюха последовала его примеру. Она надеялась, что её голая спина и то, что ниже, выказывают несовершеннолетнему преступнику убийственное презрение, но гордого выхода на сцену не получилось. После Сани берег совершенно раскис, и Ксюха попросту съехала на четвереньках во взбаламученную воду, зло крикнув мужу:

– Руку подай'… Защитник, блин!..

Она впервые в жизни обратилась к Сане подобным тоном. Растерянный, виноватый, он помог ей выбраться на сушу, а она тут же плюхнулась на траву и вся съёжилась, обхватив поднятые колени руками.

Пацанёнок ржал так оглушительно, что из прибрежных зарослей вспорхнул яркий зимородок и, панически трепеща крыльями, понёсся к берегу. Ксюха проводила пичугу завистливым взглядом, но сама даже не пошевелилась, хотя под ягодицами у неё скопились все острые сучки, которые имелись на островке.

– Пойдём в камыши, – попросил Саня убитым тоном. – Этот. уставился, как кот на сметану.

– Вагончик, камыши… – Ксюха капризно передёрнула плечами. – Надоело.

– Пойдём. Нечего перед ним вышивать.

– А, пусть любуется. Лохматая, ободранная. Теперь ещё в грязи вывозилась, как свинья. Молодая жена называется, блин…

Пацанёнок с пытливостью во взоре дрейфовал неподалёку, пытаясь определить, все ли на месте у взрослой девахи, не расходится ли реальность с порнографическими канонами. Целомудренная поза купальщицы его совершенно не устраивала, поэтому он решил возобновить переговоры:

– Слышь, ты, утка. Покажи!

– Убью, – пригрозил Саня, шныряя уже где-то в камышах.

– Не о тебе речь, – пренебрежительно парировал пацанёнок звонким голосом – Что ты мне интересного показать можешь? У меня такой же, даже больше.

– Заткнись Из камышей вылетела внушительная коряга, но до натуралиста не долетела, шумно плюхнувшись в прибрежную воду и обдав Ксюху брызгами. Она даже не поморщилась. Ей уже было все равно.

– Покажи! – настаивал юный натуралист.

– На! – воспользовавшись ребром левой руки и локтевым сгибом правой, Ксюха продемонстрировала ему символическое изображение одной известной штуковины, которой, кстати, сама была напрочь лишена.

– Не, ты стриптиз покажи.

– А наши вещи?

– Вот они. – Пацанёнок горделиво потряс в воздухе пакетом с добычей.

– Ладно…

– Ксюха! – предостерегающе завопил Саня, но она уже выпрямилась во весь рост и мрачно осведомилась:

– Доволен?

– Не-а! – Пацанёнок радостно заржал. – Дойки у тебя маленькие, смотреть не на что. Хреновый твой стриптиз. Так что извиняйте…

Ошеломлённые молодожёны проводили взглядом пакет, взмывший над ставком. Утяжелённый винтовым ключом от вагончика и Саниным ремнём с многочисленными заклёпками, он сразу пошёл на дно, оставив на память о себе разбегающиеся по воде круги.

Глубина там была метров восемь. Донырнуть до дна Ксюха смогла бы разве что с камнем на шее.

Прежде чем уплыть на краденой камере, пацанёнок обложил обоих звонким матом, но молодожёны уже никак не отреагировали. Особенно удручённым казался Саня. Он с удовольствием поплакался бы Ксюхе в жилетку, но таковой на ней не наблюдалось.

Он был гол как сокол. Она – как соколиха. Теперь Саня понял, что означает выражение «обобрать до нитки».

– Что теперь? – тихо спросила Ксюха, когда грабитель исчез из виду. – Может, утопимся на пару? – Ноги у неё ослабли настолько, что ей пришлось опуститься на землю.

– Что-нибудь придумаем, – ответил Саня, неубедительно улыбнувшись.

– Ты уже напридумывал, хватит.

Возразить на это было нечего. Самым удручающим и унизительным для Сани был тот факт, что никакие отчаянные усилия не могли приблизить его к противоположному берегу. Он панически боялся глубины, после того как в детстве чуть не утонул на мелководье Азовского моря.

Беда приключилась с ним в пионерском лагере, когда весёлая ватага приятелей сбежала на пляж во время «мёртвого часа». Для маленького Сани этот час действительно мог стать мёртвым. Ребята и девчонки, с которыми брёл он по песчаному дну в поисках подходящей глубины, были выше его примерно на голову. Это позволяло им задирать носы над волнами, поднятыми ветром, а Сане пришлось туго. Вода заливалась в рот и ноздри, сбивая дыхание. Потом вдруг свело судорогой ногу, и Саня начал тонуть.

Прямо среди товарищей, весело перебрасывающихся большим красным мячом. Умирать под их задорные шлёпки было ужасно глупо и обидно. Саня до последнего момента не верил, что это может случиться.

Он надеялся выбраться на мель, а позвать на помощь стеснялся, будучи тайно влюблённым в одну долговязую пионерку. Когда стыд исчез, закончились и силы. Как его спасали, как вытаскивали и откачивали, Саня не помнил. Но на всю жизнь запомнил тяжесть солёной воды, до отказа заполнившей протестующие лёгкие; запомнил, как выглядит солнце, когда смотришь на него, лёжа на дне морском. С той самой поры он начинал тонуть сразу, как только терял опору под ногами, и поделать с этим ничего не мог.

Сейчас Сане казалось, что он опять идёт ко дну.

О том, чтобы добраться до берега без надувной камеры, нечего было даже и мечтать. Да и что ожидало его и Ксюху на большой земле? Ни копейки денег. Ни крошки хлеба. Ни лоскутка одежды на теле. Даже крыши над головой теперь не было, так как ключ от вагончика утонул.

– Ладно, не вешай нос, – сказала Ксюха, присмотревшись к скорбному выражению Саниного лица. – Досадно, но не смертельно. Я сплаваю на берег и что-нибудь придумаю. Раздобуду какие-нибудь тряпки… Организую для тебя плав-средство… В общем, выкрутимся.

– Никуда ты не поплывёшь, – сурово заявил Саня. – Я тебя в таком виде не отпущу.

– Да? А в каком виде ты меня отпустишь? В набедренной повязке из камышей? В юбочке из размокшей газеты? Или с лопухом вместо фигового листка?

Саня предпочёл бы обрядить Ксюху в водолазный костюм, а ещё лучше – в рыцарские доспехи. С шипами наружу. Лопухом красоту не прикроешь, от чужих глаз и рук не убережёшь. Слишком много имелось на теле жены всяких хитрых изгибов, выпуклостей и впадин. Рельефная она ему досталась, заметная издалека. И Саня упрямо повторил:

– Никуда я тебя не отпущу.

При этом он выдвинул вперёд челюсть и подумал, а не топнуть ли ему ногой? Но при его росте это выглядело бы только комично, поэтому Саня предпочёл опуститься на корточки. В затруднительных ситуациях он почти всегда выбирал сидячую позу. Она маскировала его неказистое сложение и помогала сохранять чувство собственного достоинства.

Зато распрямилась Ксюха. Грязь уже обсохла на её коже, и теперь казалось, что на её длинных ногах надеты серые гольфы. Сердито отвернувшись, Саня выслушал затылком обращённый к нему вопрос: