2008 - Доренко Сергей Леонидович. Страница 19

Да и кой черт разница. Не в бедрах счастье. Что главное в молодой женщине? Это каждый знает — кожа. Кожа: упругость, упругость, упругость, молочно-восковая спелость. Потом, ближе к тридцати, она станет самоувереннее раз в сто, смелее, остроумнее. Главное — несопоставимо сексуальнее в повадках. Интереснее во всех отношениях. Но не во всех: кожи уже не будет упругой. Молочно-восковая спелость пройдет. Вместо молочно-восковой спелости обнаружатся на коже омерзительные склизкие кремы-гидратанты с омерзительным же пластмассовым запахом, способным вызвать эрекцию разве что у целлулоидного Микки-Мауса. А пока у Ларисы с кожей все в порядке. Она у нас еще маленькая. И завтра едет к Березовскому в Лондон на заклание. Билет есть, виза есть. Самолет завтра в 11:15, я уже говорил.

Ларису предупредили, что нефтепромышленник страшно богатый, что видеть его она не должна, потому что он не хочет быть узнанным. Ей следовало войти в помещение, переодеться полегче как-то, чтобы соответствовать духу спальни. Выбор пеньюаров разных размеров будет достаточным. Понравившийся и надетый можно будет потом забрать с собой. Больше ничего не брать и не трогать. Ни один из предметов одежды, который она наденет, не должен сниматься через голову. Когда она будет готова и ляжет под одеяло, войдет человек, который тщательно укрепит ей повязку на глазах. Повязку поправлять не надо, трогать не надо. Говорить о повязке с нефтепромышленником не надо. Не удивляться, что ее щедрый покровитель не станет с ней разговаривать. Он немой, он ни слова не произнесет. Надо быть послушной, повиноваться его рукам, пытаться угадать и предупредить его желания. Ей молчать не обязательно. Она щебетать и подбадривать его может всячески — соответственно моменту, но на ответ расчитывать не должна.

Лариса со всем согласилась — она Листерману доверяла. Он сказал — все нормально будет. Села она в ненатурально длинный 745-й BMW у «Якитории» на Новом Арбате. Окна были сильно тонированными, а сверху шторки плотные. Водителя и парня приветливого отделяла от нее перегородка матовая. Угадывалось, что прямо на запад сначала поехали. А потом она не угадывала, не очень об этом думала. Приехали, и увидела — здание бетонное, старосоветское, в лесу. Перед входом, через автомобильную площадку — группа лиственниц облезлых. Входишь — холл с большим аквариумом. Повели на второй этаж. Там через холл — спальня. Сбоку комната, где можно переодеться, посмотреть телевизор, привести себя в порядок.

И она ждала. В семь вечера — ждала девяти. В девять поднялся к ней сотрудник, сказал: ждать одиннадцати. В одиннадцать посоветовал ей сотрудник доброжелательным, товарищеским тоном занять позицию в кровати уже. Что скоро, мол, уже. Потом она заснула, а разбудили ее в час ночи словами: «Начали движение». В руках у сотрудника была повязка, только это была не повязка по-настоящему. Это был с лайкрой черный мотоциклетный подшлемник. Он закрывал и голову и шею почти полностью. Открытыми были кончик носа и рот. Там, где у мотоциклетного подшлемника место для глаз, — аккуратно вшитая двойного материала заплата. Ткани так много оказалось, что глаза под подшлемником открыть не удавалось. Упаковали Ларису. Еще она подождала минут пятнадцать. Услышала того же опекуна-сотрудника — суетливый полушепот его услышала в этот раз. Сказал, чтобы приготовилась. И потом: «Гость прибыл», — сказал он заметно громче прежнего и дежурно-торжественным голосом. Так кремлевский шеф протокола объявляет дежурно-торжественно в других помещениях: «Президент Российской Федерации Владимир Владимирович Путин». А сотруднику очень хотелось, чтобы похоже было.

Что бы сделала на Ларисином месте Зоя Космодемьянская, например? Или Жанна Д'Арк? Или Любовь Слиска? Или мать Тереза? Или какая другая выдающаяся женщина? Проковыряла бы заранее шариковой ручечкой махонькую дырочку в подшлемнике и узнала бы, к кому ее привезли. И позвонила бы потом на радио. Или взяла бы и написала письмо Курту Вальдхайму с какой-нибудь стати, если он еще жив с какой-нибудь стати. Или же никуда бы не позвонила. А вызнала бы про этого клиента. Потом бы поехала к Березовскому. А уже потом написала бы книгу воспоминаний об обоих тактильных знакомцах. Бесстыже откровенную. Настолько откровенную, чтобы ее сожгло на костре кремлевское молодежное движение «Наши Васяши».

Или стыдливо откровенную, со слезой, о сексуальном рабстве у растлителей, чтобы тогда уже книгу сожгли те же «Наши Васяши», но уже вместе с Листерманом. Не «Наши Васяши» жгли бы с Листерманом. А книгу жгли бы с Листерманом. Жгли бы и книгу, и гада Листермана, понимаете наконец?

19 января, суббота

Это третий и последний день, в энергетическом контуре которого наблюдается цепочка, благоприятная для функционального духа расклада судьбы.

Почва У связывает Воду ГУЙ, чем доставляет большую радость Владыке Судьбы. Сегодня акцент на Почве, тайно совершающей благородные поступки, движимой скрытыми от окружающих высокими устремлениями. Возможны скачки от расточительности к скупости. Общий фон дня — ясный. Немногословность.

В цикле установлений это Удержание: если есть цель активно воздействовать на происходящее, в этот день важно удержаться от растраты энергии, и тогда завтра возможно претворить свои замыслы в жизнь.

Пятница закончилась, строго говоря, хотя ночь еще была. «Гость прибыл», — со значением сказал путинский охранник. А Путин вошел, посмотрел на обстановку комнаты внимательно, мимо Ларисы посмотрел. Вроде искал что-то глазами. И вышел. Не удостоил сначала. Почувствовал какую-то эстетическую незавершенность сцены. Негармоничность. Неточность. И спустился на первый этаж. Лариса не очень поняла — вошли, ушли. Не объяснили ничего. Задремала опять.

Путин сидел в столовой конспиративного дома в Александровке — бывшей даче Березовского и бывшей же — Горбачева. Столовая — на первом этаже. А Лариса, стало быть, была наверху. В маске своей черной. Но у нее самолет в Лондон утром только, в 11:15. Деньги она взяла. Подождет. Все нормально. Надо отдышаться. Ноги протянуть. Разуться. Дома сегодня ждали его. Крещение, что ли, справлять. Или что там сегодня? Ну, он обнадежил утром, что может быть, мол. Да теперь уж чего? Все равно поздно. Даже если бы он не поехал сегодня вербовать Ларису, то все равно приехал бы, когда уже поздно праздновать. Так что семье обижаться не на что.

А Люда очень уговаривала посидеть вместе, поговорить. Ну, перебьется пока. Не впервой.

Она вообще несчастная — обижал он ее, давал понять, что женился ради хорошего распределения за границу — без жены за границу не пускали. Потом жить ей все время с ним было нелегко — он ее близко к себе не подпускал, долгими вечерами в чужой Германии ни слова не говорил, молчал вечер за вечером. Изводил так, что она называла его вампиром. И она привыкла быть жертвой. И отходила рядом с друзьями и с детьми, пока те тоже не стали веревки из нее вить. Пришлось научиться давать отпор. А за это стали истеричкой звать. Потом, уже у порога кажущейся удачи, в 99-м году, Таня Дьяченко ее невзлюбила. Сказала: «Володя нам подходит, но его срочно надо женить на вменяемой, нормальной бабе, а эту дуру надо упрятать в сумасшедший дом либо в монастырь». Травма головы ведь была у нее давно когда-то. Вот под этим предлогом и предлагала Таня упрятать ее в сумасшедший дом. Таня же тогда главной была — все могла. А ведь Люде-то все передавали. И передавал ей это не Володя. А Володя-то помалкивал по обыкновению, и она не знала, упрячут ее в дурку или как иначе вопрос с ней решат.

Легко так жить? А вы бы смогли? Ради дочек? Не каждый бы смог и ради дочек. А теперь вот, когда дочки выросли, зачем было терпеть? Нет, тут дело в борьбе миров. Она — правнучка Чингисхана — замужем за правнуком финно-угорской нудной старухи Бабы Яги. Нечего и говорить, что я, по-родственному, по-нашему, по-чингисхански, за нее. Да, она смешно всякий раз одевается, да, она потешно прыгала на какой-то тусовке со Шнуром под звуки «Оп-ля, Ленинград, хей-хоп, точка ру!» Да, ее видят изрядно выпившей в ресторанах Москвы. Лексика у нее, выпившей, бывает отчаянно небесспорной. Но ведь и мы не ангелы, не так ли? Зато она — спонтанная, искренняя, порывистая, шальная, даже и антипутинская по сути. А на все это нужно изрядно отчаянности, когда живешь с таким парнем, каким был наш Путин.