2008 - Доренко Сергей Леонидович. Страница 28

— Привет, как дела?

— Как легла, так и дала. Ха-ха-ха. Нормально все. Извини.

Генпрокурор говорил хрипло, а смеялся, переходя с хрипа на сипение. Сечин знал, что Бирюков лечился от рака горла, но не знал, в какой там стадии излечение, спрашивать считал бестактным, а сипения генпрокурорского горла побаивался. Чувствовал неудобство и стыд. Желание перейти на другую сторону улицы вы никогда не испытывали при встрече с жутковатым инвалидом? Глаза отвести? Детский ужас вместо сочувствия? Ну и у Сечина вот были такие же чувства при смехе Бирюкова. Однако друзей в таком возрасте не выбирают. Хрен ли, сипит, хрипит, а дело делает. Вопросы любые решает. Кого хочешь упакует в строгом соответствии с законом. Наш человек.

— Чего там у тебя? Настроение игривое?

— Да я тут уссываюсь с придурка нашего, с клоуна. Слышь, ты знаешь, что он там в мордобой опять полез в зале заседаний, плевался, воду лил, орал, что вокруг сплошь — израильские шпионы. Так хохма была в этот раз, что он председательствовал, — выбежал из-за стола президиума и носился, гондон, по проходам с графином. Ну, знаешь, конечно. Так на него настрочили народные представители-законотворцы маляву, что он хулиган и драчун. И требуют привлечь. Так он, слышь, сука, написал мне письмо гневное, где две опечатки, зацени, вот цитирую: «Попытки квалифицировать меня как хулинага и дрочуна воспринимаю как акт политической травли и категорически заявляю — я не хулинаг и не дрочун». «Дрочун», понимаешь, через «о» написал, на бланке, чин чинарем. И два раза подряд, чтобы мы уж точно заметили. Вот я и уссываюсь тут, всех замов приглашал — показывал. Народ падает со смеху. Ты начальнику скажи, обрадуй, он любит хороший юмор.

— Да-да, скажу обязательно. Ты смотри, не думай выходить на законников с предложением привлечь его. Ему, пидарасу, этого и надо перед девятым марта. Такую помощь мы ему задаром оказывать не будем, я считаю. Пусть получше попросит. Мало морды бить, надо сперва договориться кому, сколько и за что бить, я считаю.

— Не-не, без вариантов, по субботам не подаем.

— Слушай, какое дело: надо бы попариться с ребятами. Ну, знаешь сам. Ты не звони, прокатись, позови ребят. Соседа своего я сам встречу сегодня, позову. А остальных ты бы позвал, а то нехорошо же столько дней не мыться.

— Негигиенично, ты прав.

— Ну давай, завтра в одиннадцать утра у тебя в деревне.

Соседом Игорь Сечин называл Виктора Иванова. Члена команды, ответственного за кадровую работу. Заместителя главы кремлевской администрации. Бирюкову же надлежало заскочить к директору ФСБ Патрушеву и оповестить Сергея Иванова, министра обороны. До завтра он управится, а собеседники его упрямиться не станут, на срочные дела не сошлются, а приедут с небольшим опозданием и завтра в половине двенадцатого будут уже на даче у Бирюкова — в отдельно стоящем помещении банного комплекса.

Путин принимал Суркова. Славу. Слава был полной противоположностью Сечина, если разобраться. Если Сечин был скорее честным, серьезным и строгим к себе кобелем среднеазиатской овчарки, то Сурков был, без сомнения, скорее самцом вороны. Он был ручной вороной Абрамовича, а теперь его передерживает Путин, пока Роман Аркадьевич в отъезде. Вороной в самом лучшем смысле этого слова. То есть автор иллюстрирует тут характеры орнито— и кинологическими примерами единственно с целью придать описанию их большую выпуклость, с более выгодной стороны представить доблести персонажей.

Взять, положим, кобеля среднеазиатской овчарки. Кобель этот есть служака верный, но повинуется скорее инстинктам, чем командам хозяина. Инстинкты эти полезны и приносят облегчение, настолько, что и учить его ничему не надо, а сам он территорию стережет, перед чужими никогда не лебезит, боли в драке не чувствует. Красавец. Челюсти и строгость во внешности таковы, что соперникам достаточно лишь посмотреть на него, как они в страхе разбегаются. Однако же мяса при нем не оставляй бесхозно — украдет. Но украдет не из подлости, а от огорчения. От неверия в чужую добродетель. Украдет потому, что у него целее будет, понимаете? Ведь если он не возьмет, то чужие люди — сто процентов стыбрят. Вот ведь беда. Ведь сволота же вокруг. Подлюги. Поэтому не время сейчас, пока еще несовершенен человек, оставлять валяться куски мяса. Еще и введешь ближнего в искушение, а некрепкие в добродетели ближние испаскудят свою бессмертную душу. Так лучше уж самому прибрать. Потом же мы берем на святое дело, правильно? На укрепление российской государственности. Взятое нами станет ведь форпостом России на границе с врагами, противостанет и пятой колонне национал-предателей. Поэтому кобель среднеазиатской овчарки себе спуску не дает, не расслабляется, а крадет мясо из святых побуждений, и наказывать его за это может человек совсем уж без понятия. Ну и есть еще у него от простоты душевной некоторые бытовые предрассудки. Скажем, не может он внутренне согласиться с тем, что одни люди по строю мыслей, внешности и поведению отличаются от других. И тут он прав. Такие вещи до добра не доводят. Может ли Человек — Венец Творения, созданный по Образу и Подобию Божию, — ездить мимо честного кобеля на велосипеде? Не бросает ли столь недостойный поступок тень на весь род человеческий? И опять: нельзя пса ругать за честность и правдолюбие. Грешно и думать. Ведь он терзаться будет и обидится. И глаза его — мучительно обиженные, замученно обиженные, мстительно обиженные — будут терзать вас, бесстыжего, еще долго. А вы бы потихонечку выводили кобеля в люди, водили бы по улицам на поводке, чтобы он увидал и привык бы к разнообычаю и разнообличью человеческому. Что и евреи с арабами бывают, несмотря на неприятную внешность, — сами мучаются, с трудом преодолевают самоотвращение, но раз уж родились, то куда ж их девать теперь; и панки есть; и мотобайкеры есть; чернолицых тоже полно всяких. И громко говорящие на армянском языке размахивают руками как злоумышленники, но это ничего, это у них моторчик там приделан, они не могут не размахивать. Потом еще пацифисты, педерасты и велосипедисты даже есть препохабнейшие на Святой Руси, чего уж тут добавить. Пес бы смотрел на это и думал, что ведь и Пересвет бы с Охлябей — геройские русские воины-иноки — не обрадовались бы пацифистам, велосипедистам и педерастам. Не за то жизнь они свою положили на поле брани. А нечего делать, терпи, брат-кобель. Но вот: его же не выводили в люди, а теперь расстраиваются, что у него честность и рвение служебное, чувство долга и строгость к себе пересиливают широту горизонта.

Тогда вот вам Сурков. Обратный пример. Широта горизонта у него перетекает за видимую линию соприкосновения кромки земли и неба и уходит к чертям намного далее этой видимой линии. Насколько далее? А насколько он сам захочет. Потому что за видимым реалом наступает виртуал, а в виртуальных просторах вороне даже легче. Суркова не ограничивает ничто, ему не нужен евразиец Дугин, чтобы приходил и снабжал идеями, — он сам кого хочешь снабдит. Но не идеями, а способами, методами, придумками, изворотами, плутовством, штучками-разводками. Он штукарь и разводчик, так что же в этом плохого? Кто-то же должен летать воображением, разрезая пространство вдоль и поперек. Это Сечин устроен вроде трамвая — ходит по рельсам в придуманной себе плоскости. Но ведь президенту люди разные нужны. Дела у него разноплановые, и люди нужны разнообразные. Сурков же объемен и многомерен. Видит более трех измерений. Не видит одного: времени. Парение его в пространственном реале и виртуале, и автор признает это с горечью, обнаруживает скоротечность мгновенных разводок. Ежемгновенно возникающие разводки ежемоментно поражают каждый миг возникающих врагов. Все же вместе посмотреть — неразбериха, перформанс, пустышка, фейерверк. Как перестрелка сидящего на люстре беса — кота Бегемота — с оперативником у Булгакова.

Только ведь Путин не Воланд, и тоже не видел времени… Наш Путин. Плохо у него с этим было, если кто помнит. Подавляли его эти двое. Лидировали, а он за ними плелся. Нравились ему разводки плутовские, но сам он ни за что таких бы иезуитских, как Сурков, не придумал. И он восхищался Сурковым. Нравилась Путину и настороженность к инаким людям сечинская. Но и тут Сечин был строже внутренне и подтянутее и подсказывал Путину, указывал на подлую природу людскую, на возможных предателей. И тут Путин догонял, а не лидировал.