Долбаные города (СИ) - Беляева Дария. Страница 12

Так вот, все уже собрались, а мне нравилось приходить позже других, потому что тогда я чувствовал себя главным героем.

— А вот и я!

— А вот и он, — мрачно подтвердил Леви. Козел отвел взгляд от окна, сказал:

— О, а я думал, что кого-то не хватает.

— Не врите, вы обо мне не думали.

Козел задумчиво кивнул. У него были глаза завязавшего алкоголика, с желтоватыми белками, но не припухшие, а потухшие. Он носил усы щеточкой, намекавшие на возможность установление им тоталитаризма в нашем уютном обществе, однако безвольный подбородок даже этот намек на внушительность несколько сглаживал. Никто не знал, сколько Козлу лет, но мы все сходились на мысли, что его лучшие годы уже позади.

Я занял свое место, с удовольствием вытянул ноги, заулыбался чокнутым, а потом понял: что-то не так.

— Серьезно? — спросил я. — У нас новенький?

Я подумал, может быть, я ошибаюсь, может быть, Господь решил подшутить надо мной и помешал своей большой всемогущей ложкой мой мозг, и все как-то замутилось. Значит так: нас всегда было пятеро. Группа существовала уже четыре года, и я был последним новеньким. Леви привел меня в эту группу, сказав, что тут весело. Сам он в ней торчал с первого дня ее основания и держал всеобщую омерту о том, что Козел профнепригоден и эмоционально выгорел лет десять назад. В общем, в успешном и сытом Новом Мировом Порядке, открытом для тоталитаризма нового исторического типа, было здорово участвовать в чем-то таком простом и отстойном, как неудачная групповая терапия. Это давало некоторую свободу. В общем, да, пятеро. Кроме меня и Леви — Рафаэль, классический интроверт в худи с капюшоном, с мечтами о творческой профессии и интересом к контркультуре семидесятых. Рафаэль был примечателен своим лицом мерзавца. У него были большие, светлые глаза, всегда холодный взгляд, впалые щеки подростка, стесняющегося съесть свой ланч при одноклассниках, и высокий аристократический лоб. Если бы я снимал с чокнутыми фильм, то Рафаэль получил бы роль избалованного, богатенького мальчика, благодаря фактуре. Однако суть его была совершенно противоположной. Он был чрезмерно тревожный, мрачный, нелюдимый подросток с обостренным территориальным чувством, или как это называется, когда тебе могут вмазать за то, что ты сел на его стул.

В общем, над Рафаэлем я много смеялся, но он мне нравился, в особенности этой своей хрупкостью перед обстоятельствами ежедневной социализации.

Еще одна чокнутая тоже провалила тест на пригодность для жизни в обществе, правда, совсем иным способом. Ее звали Лия. Когда мы впервые встретились, напомню, мне было двенадцать, Лия сказала вот что:

— Мне нравится твое лицо. Трахну тебя, пожалуй.

То были крайне, даже по моим меркам, необычные слова для двенадцатилетней девочки. Лия не училась в нашей школе, в отличие от других чокнутых, распределенных по двум параллельным нашему классам. И это была, пожалуй, самая лучшая услуга, оказанная когда-либо институтом надомного образования нашему обществу.

Лия сидела, закинув ногу на ногу, как та дамочка из "Основного инстинкта", и я был уверен, что если она решит переменить позу, то я увижу больше, чем хотел бы. У Лии было аккуратное, гибкое, худенькое тело, она была похожа скорее на статуэтку, ну, знаете, сувенирные балерины, выполняющие противоестественные па. Изящество ее маленького тела несколько сглаживала косуха с чужого плеча, в которой было, кажется, пулевое отверстие. Леви говорил, что Лия сняла ее с трупа своего парня, когда убила его. Я говорил, что не стоит лжесвидетельствовать, девчуле, наверное, неприятно, что мы считаем ее менеджером дьявола по злу в среде подростков Ахет-Атона. И, знаете что? Я спросил у нее про курточку.

И Лия сказала, небрежно так:

— О, с трупа сняла.

— Вот прям шла, а тут бац, и труп, а тебе как раз курточка глянулась. Та, ведь, самая, которую ты так просила у Санты на Рождество вместе с хорошенькими тетрадками и лазерной эпиляцией, или что там еще любят девчонки.

— Нет. Я убила его ради курточки. Шокирован? Отсосу за пятерку, чтобы ты пришел в порядок.

К Лии никакого подхода не существовало. Гадость, которой Лия еще не сказала и не сделала, вероятнее всего просто не выбралась пока из бесконечной паутины вероятного. Лия пугала меня почти так же сильно, как пугала Леви, однако я относился к ней даже с некоторым восхищением. Не каждый решится превратить свою жизнь в перфоманс только из отвращения к себе. Многим достаточно бухать водку с Ред Буллом в баре, тайно надеясь, что сердце остановится.

Еще была Вирсавия, тощая девчонка с горящими глазами, собиравшая длинные, светлые волосы в два неряшливых пучка по бокам. Во рту у нее все время была клубничная жвачка, а больше, собственно говоря, ничего. Поэтому Вирсавия и оказалась здесь. У нее была анорексия, иногда Вирсавия боролась с ней, а иногда с теми, кто пытался Вирсавию вразумить. Борьба шла жестокая, погибших измеряли в килограммах, а Вирсавия выплакивала литры слез, сидя на подоконнике и фотографируя свой слабо освещенный двор, чтобы написать в инстаграмме пост про невероятную легкость, ощущение внутреннего полета и сладость во рту, которую дает ей Ан. Вирсавия говорила о своей болезни, как о подружке. Леви утверждал, что у нее какая-то шиза, но это было совершенно неважно, потому что все мы заглядывались на ее ноги и губы, тронутые прозрачным блеском. Вирсавия, судя по всему, хотела исчезнуть — она голодала, красила губы прозрачным блеском, носила минимум одежды, выпускала из себя кровь при расстройствах, собирала волосы в крохотные, тугие пучки. Словом, все ее манипуляции с телом так или иначе вполне сводились к уменьшению доли себя в этом огромном мире. Казалось бы, у такой хрустально-прозрачной девушки должен быть тихий голос феи из мультика. Но к этой внешности Тинкербелл Господь решил добавить волю Иосифа Сталина и характер Саддама Хусейна. Вирсавия, без сомнения, всегда получала то, что хотела. А хотела она не масс-маркетовский косметос, не завести парня, не стать моделью и даже не новый айфон. Вирсавия хотела спасать мир. Пусть даже в очень маленьких масштабах.

Бывают такие люди, которым не все равно. Из них правда потом получаются обычно люди вроде моего отца, ждущие, когда подействует "Золофт", однако в ранней молодости у них бывает иллюзия, что в мире все будет так, как они хотят.

Вирсавия, пожалуй, вообще сбросила мир со счетов, и оттого ему было Вирсавию никак не достать. Вирсавия боролась за открытие детской площадки рядом со школой, это она добилась увольнения поварихи, которая подала нам просроченную лазанью быстрого приготовления, Вирсавия выгнала из школы самого директора, потому что какая-то малышка пожаловалось Вирсавии, что он ее трогал. Вирсавия была защитницей слабых и угнетенных, не боящейся конфронтаций с кем бы то ни было. Когда мы говорили о том, чего бы хотели в своем будущем, Вирсавия сказала, что мечтает поймать настоящего маньяка. Или встретиться с очень мстительным призраком.

Мы с Леви смеялись над ней, но втайне восхищались ее способностью действовать. Я, может, тоже хотел все права на всей земле защитить, спасти тысячу пуштунов, вернуть проституткам чувство самоуважения, границы собственного тела и паспорта, достойно проводить в последний путь всех умирающих и дать инвалидам шанс прожить жизнь так, как заслуживает того каждый человек. Я бы тоже хотел разобрать Новый Мировой Порядок на кусочки и равно разделить наши богатства между всеми земными народами.

Но я-то в интернете рот открывал, а Вирсавия правда делала мир чуточку лучше. И заставляла других участвовать в этом. Однажды мы с Леви обнаружили себя сажающими деревья около детского сада. Это было откровением в семь утра в воскресенье.

Словом, всегда было так: парень с эпилепсией, боящийся постепенного угасания своего сознания, парень с биполярным расстройством, такой эффективный в своей аффективности, девчушка с анорексией, выплескивающая внутренние конфликты в общественную деятельность, парень с социофобией, которому зря досталось лицо мерзавца, и самая жуткая психопатка в Новом Мировом Порядке по версии "Макси Дайджест".