Путешествие с дикими гусями (СИ) - Русуберг Татьяна. Страница 26

- Рахат, - улыбнулся Георг, останавливаясь передо мной. Его лапа сграбастала меня за ворот под гогот товарищей. Этого-то я и ждал.

Жвачка, заранее скатанная в удобный шарик, выстрелила из моего рта и стукнула урода прямо по распухшей носяре. Георг зажмурился – скорей, не от боли, а от неожиданности. И вот тогда-то вслед за жвачкой прилетел мой кулак. Парень взвыл, схватившись за нос, между пальцев проступила кровь. Я вывернулся из ослабевшей хватки, но на мне тут же повисли двое, заламывая руки назад. Одному я успел вмазать ногой по коленке, но на этом мои успехи закончились. Теперь били только меня. Особенно старался Георг, обрабатывая мое лицо – мстил, сука, за носяру. Я прислушивался к новым ощущениям. В собственности у Яна били меня часто, но табло старались не портить – берегли товарный вид.

По ходу, моя реакция смутила нападавших. Наверное, они ожидали криков, слез, мольбы о пощаде. Они же не знали, что я просто привык терпеть боль. Что она давно стала частью меня. Что мои крики, слезы и унижение стоили денег. Пятьсот сверху – и порите парнишку в свое удовольствие. Если вам нравится, он будет стонать и звать маму. Если вам нравится, он будет просить еще. Вы не заплатили, суки? Хрен вы чего дождетесь!

Георгу довольно быстро надоело меня месить – кайфа нет тыкать кулаком в манекен. Тогда его дружки разжали руки, и я мешком осел на землю. Меня еще попинали немного для верности, потом обшарили карманы и ушли. Прощай мои 37 с мелочью крон. Какая-то добрая душа отскребла меня от плиток дорожки и кое-как отволокла в медпункт. Левый глаз у меня совсем закрылся, так что я смог рассмотреть душу только правым. У нее были розовые волосы, веснушки и писклявый голосок, из чего я заключил, что она скорее женского полу, чем мужского – огромное мешковатое пальто могло, в принципе, скрывать что угодно.

Свалив меня на стул в медкабинете, девчонка, которую врачиха назвала Милой, удалилась. На меня обрушился шквал вопросов и вонючие ватки с дезинфекцией. Вопросы я привычно игнорировал, от ваток тихо шипел. Кончилось все шестью стежками на бровь – над тем самым заплывшим глазом. Еще немного, и я стану похож на Абдулкадира – если не комплекцией, так битой мордой. Потом врачиха понеслась стучать Санте, а я тихо поплелся в Мотылек. Естественно, первым на кого я наткнулся в общей комнате, оказался Ахмед. При виде моей покоцанной физиономии, глаза мальчишки, напоминающие спелые черешни, стали размером с апельсины. Он обхватил меня за помятые ребра и, что-то лопоча, отволок в свою комнату. Ее с ним, кроме брата, делил еще один тип восточной национальности.

Оба араба обернулись на вопль Ахмеда, оторвавшись от телека. Абдулкадир потемнел лицом, на бычьей шее вспухла жила. Он молча сорвался со стула и устремился в коридор, вот только на его пути оказался я. Повис на бугрящихся мускулами руках, мотая головой. Единственное, чего мне не хватало – это чтобы сириец попер разбираться с Георгом, и в итоге тут разразилась третья мировая. Вот только как этому бойцу объяснить: я вмазал румыну, он мне – все, конфликт исчерпан.

Абдулкадир пытался меня стряхнуть – мягко, но настойчиво. Я продолжал за него цепляться, используя ножку кровати как якорь. К счастью, меня поддержал Ахмед – он тоже, видать, был за мирное урегулирование. В итоге, меня уложили на койку, напоили крепчайшим, приторно-сладким кофе и дали посмотреть, как Брюс Уиллис мочит злодеев направо и налево. Где-то в середине мочилова я отрубился, а когда проснулся, вокруг было темно – только из незанавешенного окна падал синеватый свет то ли луны, то ли фонаря.

Сначала вообще не понял, где я – на стройке или в тюряге. Потом напомнили о себе синяки и зашитая бровь, и я сообразил, что валяюсь там, где задрых – в комнате сирийцев. И как это они разрешили неверному занять свободную кровать? Я, кстати, колбасу жрал на обед. Свиную.

А потом я понял, что меня разбудило. С койки напротив раздавались задавленные стоны и крики – там в плену кошмара метался Ахмед, взмахивая тонкими руками. Прежде, чем я успел как-то среагировать, сверху свесились ноги, и на пол соскользнул Абдулкадир. Сел рядом с братом, обнял его, что-то утешительно бормоча, прижал к груди. Младший сначала отбивался, тоненько крича и не узнавая, но брат только держал его крепко, притиснув руки к бокам. Наконец мальчишка обмяк, уткнулся носом в широкую грудь. Худенькие плечи затряслись, вздрагивая. Крики сменились тихими всхлипываниями.

Большая ладонь брата гладила Ахмеда по голове, черные в темноте щеки влажно блестели. Внезапно старший сириец поднял взгляд, и наши глаза встретились. Тогда я понял, зачем все. Понял, что то, чего он от меня ожидает, неизмеримо в деньгах. Этот большой сильный парень посвятил свою жизнь брату. И если я смогу вызвать на губах Ахмеда улыбку, если смогу помочь снова почувствовать себя ребенком и беззаботно гонять шишку по асфальту, Абдулкадир порвет за меня любого. Вот только тут была одна проблема. Проблема, о которой я совсем не готов был кому-либо рассказать. Я уже давно не ребенок. Я умею только притворяться им. За деньги.

Мои веки закрылись, я изобразил ровное дыхание. Блин, значит, придется сыграть в эту игру. Какая в конце концов Ахмеду разница? Он вроде хороший пацан. Я смогу. Наверное...

Могила. Германия

Внешне в наших отношениях с Китом ничего не изменилось. Мы по-прежнему болтали, спали рядом – Ася давно перетащила свой матрас к девчонкам, и после перетасовки спальных мест Кит каким-то чудом всплыл справа от меня. Теперь-то я понимал, что парень сделал это нарочно, но не прогонять же его теперь, ей-богу! Что бы про нас подумали?! Я просто старался избегать его прикосновений и спал, завернувшись в одеяло, как мумия. Навряд ли Кит стал бы распускать руки – незамеченным такое бы не прошло, но я все-таки подстраховывался.

«В конце концов, это ненадолго, - думал я. – Вот выкупит его тот самый, красивый и богатый, и я останусь один. Матрас справа скоро займет новый мальчик или девочка. И все пойдет, как прежде. А вот для Кита жизнь переменится. Ведь рядом с ним будет кто-то, кто его любит. Кто-то, кому он нужен – не из-за денег или симпатичной мордашки, а просто потому, что он есть. И пусть его будут любить не так, как обычно любят пятнадцатилетних мальчишек. Зато о нем будут заботиться. Поить чаем с малиной, когда он заболеет. Дарить подарки на день рождения и новый год. Утешать, если он подвернет лодыжку, играя в футбол, или в поту проснется от кошмара. Кит быстро забудет меня. Он ведь постарается как можно быстрее забыть прошлое, а я – просто его маленькая часть».

Не то, чтобы я завидовал Киту, но иногда сердце сжимало сожаление. Почему кто-то, богатый и добрый, не решил спасти меня? И почему я оттолкнул Кита, когда он предлагал помощь? Хотя ответ на последний вопрос я знал как раз очень хорошо. Себя не переделаешь, так ведь? Или это зависит от того, сколько приложить усилий?

Дни, между тем, шли, а выкупать парня никто не собирался. Кит мрачнел, замыкался в себе. Пару раз нагрубил Яну и Саше, за что ему здорово вломили. Я не понимал, что происходит, а спросить боялся. Вдруг тот самый добрый бык кинул мальчишку? Или просто так долго собирает деньги на выкуп? Или что-то с Яном у них не срослось, и тот отказался Кита продавать – ведь пацан был звездой нашего «модельного агентства» и приносил литовцу хорошую прибыль?

«А вдруг, - рассуждал я, глядя, как парень в очередной раз зло бросается на матрас и зарывается лицом в подушку, - вдруг это все из-за меня? Потому что я назвал его пидаром? Потому что мы скоро расстанемся?»

Но потом случилось кое-что, оттеснившее Китовы страдания на задний план.

Была ночь, я прикорнул, пережидая паузу между вызовами. Помню, Саша как раз помогал Ленке пробраться через матрасы к выходу. Бинт у нее на ноге замаскировали пушистыми розовыми штуками, вроде гольфов. Конечно, девчонка еще хромала, но Ян счел, что это не будет особой помехой в горизонтальном положении.