Путешествие с дикими гусями (СИ) - Русуберг Татьяна. Страница 43

Лачо ослабляет удавку. Я снова могу дышать, и его слова медленно проникают в мозг. Кажется, цыгану не понравилось, что я зашел не туда. Мне не полагалось свободно шляться по черному дому. Мне следовало дождаться хозяина.

Может, Лачо решил, что я собрался по-тихому срубить капусты в собственный карман. А может, что решил сбежать. Но его здорово выбесило тогда, что я зашел в крусинг-зону без его ведома. Потом я разобрался, что наши ребята работали в приватном коридоре, в видео-кабинах.Проституция-то в Германии узаконена, но с восемнадцати лет. Никто из фраеров не желает быть застуканным с малолеткой. И хоть все знают, что делается в том коридорчике, двенадцатилетний пацан, в открытую шастающий по крусингу, может и клиентов распугать. А цыганам проблемы с администрацией «Дыры» не нужны.

Не помню уж, как мне тогда удалось убедить хозяина, что я все понял, и буду тише воды, ниже травы. Я вообще ту ночь плохо помню. Мне дали немного отлежаться в машине, а дальше пошли видео-кабинки и потные мужики. Долбили мы «Дыру» до самого закрытия. В логово Франкенштейна я добрался уже никакой. Мечты о горячей ванне давно забылись. Все, что мне и остальным ребятам было надо – тупо плюхнуться в койку и отключиться.

Я вырубился прежде, чем погас свет. Проснулся среди ночи, потому что в пятки словно ножи вонзили. Приглушил вопль подушкой – отведать еще и палки совсем не хотелось. Проклятый котяра! Это животное приперлось спать на мой матрас и, разнежившись, выпустило когти прямо в беззащитные ноги. Выпинать оборотня с належанного места я не решился. Он так на меня глазами зыркал, что я понял – без боя не дастся, сволочь. Натянул кеды и с той ночи спал так – не раздеваясь и в обуви.

Понятно, что через пару дней несло от меня, как ото всех прочих обитателей логова. Да и выглядел я не чище. Единственная попытка постирать свои тряпки, которые обкончал один фраер-урод, закончилась тем, что их сперли прямо из сушилки. Я мог бы показать пальцем, кто, но знал, что, если стукну Франкенштейнам, пацаны устроят мне темную. А потому покорно натянул обноски Беззубого.

Как ни странно, мой жалкий вид работал на руку цыганам. Некоторые фраеры, по ходу, еще не совсем потеряли совесть, и они пытались откупиться от моих синяков, выпирающих ребер и безразмерных одежек чаевыми. «Кауфен зи зих этвас, юнге», - говорили они, гладя мои взъерошенные волосы и суя мне в ладонь десятку, а то и больше. Чаевые, я, конечно, отдавал Лачо. Мне не хотелось расстаться с передними зубами подобно заныкавшему как-то пару евро Лусиану: так на самом деле звали паренька, который теперь таскал мои тряпки. В свои четырнадцать он был настолько худой и низкорослый, что вполне мог втиснуться в размер двенадцатилетнего. Еще бы, с кукурузной-то каши. По ходу, хозяева пацанов специально впроголодь держали – чем моложе выглядит мальчик, тем лучше на него клюет клиент.

Постепенно я узнал, что все шестеро пацанов из логова были румынскими цыганами, как и их хозяева. Многих в рабство продали собственные родители. Они пахали на Франкенштейнов по пятнадцать-семнадцать часов в сутки потому, что часть их заработка шла домой – на прокорм многочисленных братишек и сестренок. Наверное, именно поэтому они выдерживали такую жизнь, не пытаясь броситься под поезд с платформы. А может, ребята просто слишком отупели, чтобы сознавать, в каком аду оказались и по какому дну ползали.

Я чувствовал, как тоже тупею и теряю ощущение реальности. Виной тому были не только голод, побои и унижения, но и постоянный недосып. Я старался поспать всегда и везде, где только удавалось. Дремал на вокзальной скамейке, дожидаясь своей очереди делать фраера. Кемарил в машине, по пути в «Дыру». Снова дрых в паузах между клиентами. Один раз даже поймал себя на том, что сплю, обнимая толчок, пока очередной мужик долбит мой зад. Все они к этому времени стали для меня на одно лицо. Да я и перестал смотреть на лица.

Возвращался в реальность я только, когда сталкивался с чудаками. У Яна мы так называли клиентов с особыми требованиями. Водились такие и на станции, и в порно-киношке. Один, заполучив меня в кабинку уборной, принялся лапать, а потом впился в мой член ртом так, будто хотел заглотить живьем. Я испугался до усрачки: вдруг этот придурок останется недоволен результатом? И так мне, чтоб хоть как-то конец поднять, приходилось закрывать глаза и думать о Ките. Об Асе мечтать в таком смысле было невозможно – настолько это представлялось мне низким и грязным. А с Китом я хоть целовался. И, в общем, это не вызывало отвращения.

Ну вот, стою я, чудачок у моего паха чмокает. Вдруг выпускает хозяйство изо рта, тычет в себя пальцем и говорит:

- Писсен ауф мих!

Я глазами хлопаю на этого типа, а он сидит на толчке со спущенными штанами и смотрит на меня преданно снизу вверх, как пес, который ждет, что его поведут погулять – разве что хвостом не виляет. Правда, собаки при этом не дрочат себе. В этом большая разница.

На самом деле, ссать по приказу не так-то просто – особенно, если на тебя при этом пялятся. В общем, минут десять я промучился, прежде чем там хоть что-то потекло. Так этот гад тут же и обкончался. Вот после него мне и пришлось джинсы с футболкой постирать – а потом я их только на Беззубом и видел. Мужик этот, которого я Ссыкуном прозвал, еще раз как-то вокруг нас обтирался, но выбрал, к счастью, не меня, а Лусиана – есть все-таки в жизни справедливость.

И еще раз я конкретно проснулся в «Дыре» - да так, что потом долго спать не мог без кошмаров. Там один фраер затоварился в их секс-шопе и решил на мне новые игрушки опробовать. Но дело не в этом. Просто фоном он один фильмец пустил по Теме. Ну, торкало мужика, что я в процессе должен был смотреть, как над пареньком чуть постарше меня издеваются. Беднягу связали так, что он стал похож на ветчину в сетке, и пороли плеткой и чем-то вроде теннисной ракетки. Я сразу вспомнил Учителя, но тут все выглядело жестче – перец с плеткой подходил к делу серьезно. Зад у пацана светился, как красный сигнал светофора, а по тому, как бедняга выл и рыдал, становилось ясно, что удары по яйцам – это не игра на камеру.

Потом оператор стал обходить вокруг несчастного, чтобы зрители нечего не пропустили, и у меня кишки скрутило. Я узнал родинку у пацана на боку. Форма у нее была особенная – как галочка на полях школьной тетради или летящая птица. Такую я уже видел раньше. У Кита.

Его лицо успело попасть в кадр прежде, чем я зажмурился. Если бы я мог еще и уши зажать! Меня колбасило так, будто я сам корчился на экране. Я ничего не понимал. Куда подевался тот любящий спонсор? Неужели Ян продал Кита кому-то другому? Зная, что с ним будут делать такое? Хотя... Какая Яну разница, если ему хорошо заплатили.

Слушать, как мучают Кита, было невыносимо. Этот гад, что его бил, еще и ржал над парнем и глумился по-всякому. В общем, я сделал все, чтобы фраер поскорей от меня отвязался. Отказался от чаевых и выскочил из кабинки, как будто за мной гнались привидения – точнее одно знакомое привидение. К счастью, больше фильмов с участием Кита я не видел. Хотя пересмотрел всякого дерьма за время в «Дыре» немало.

Бег. Дания

Я никогда раньше не был во втором корпусе, но нашел девчачью комнату почти сразу. По огромному плакату на двери с надписями на нескольких языках: «Парни, здесь вам ничего не обломится. Секс-фри зона». Помещение было не больше того, что занимали мы с сирийцами, но стояло там только две кровати – аккуратно заправленные и украшенные пушистыми подушечками и сердечками. И ванная у девчонок оказалась отдельная – очень удобно, когда беглому волхву надо срочно поссать и смыть грим.

В шкафу у одной из кроватей нашлись мой свитер и чистая футболка. Под махровым халатом на сцене я вспотел, как мышь. Майка противно липла к спине, и я уже начал мерзнуть. Так почему бы не одолжить кое-что у девчонки, которая не постеснялась спереть свитер у меня? Куртку я занял у Глэдис – черную, типа унисекс. Еще прихватил открытую пачку печенья со стола и оставил там записку: «Прости, Мила, но мне лучше уйти. Я взял у вас кое-что из одежды. Валите все на меня, вам выдадут новую. Не волнуйся, со мной все будет хорошо. Привет Глэдис, Ахмеду и Абдулкадиру. Пикассо». Придавил бумажку ключом и захлопнул за собой дверь.