Путешествие с дикими гусями (СИ) - Русуберг Татьяна. Страница 77

Гавана

Остаток вечера, точнее, ночи в школьном клубе запомнился мне какими-то кусками. Вот мы с Ником сидим в баре, и я удивленно пялюсь на высокую сцену напротив и шест для стриптиза. Ладно сцена – может, у них тут типа драмкружок. Ну в баре, допустим, обычно продают безалкогольные напитки. Но шест в клубе для старшеклассников?!

Я попробовал спросить Ника, но вразумительного ответа так и не получил. Помню, он бубнил что-то мрачно-бессвязное, а я отпивал из его стакана, когда парень отворачивался. Нет, а что мне еще оставалось делать? Сказать бармену с заячьими ушами, чтобы студенту не наливал? А то опекун меня опекать не сможет. Так хоть в него попадало... ну, примерно наполовину меньше. А мне жизнь стала казаться на пятьдесят процентов краше. Да и не мне одному. Девчонки начали соревноваться в том, кто выше залезет на шест. Я болел за тех, кто был в коротеньких юбках. Потом эстафета перешла к парням. Под кислотное музло какой-то спортсмен взобрался под самый потолок, стянул рубашку и начал размахивать ею, как флагом. Кубики на прессе впечатляли.

Барби, каким-то образом снова оказавшаяся рядом со мной, восторженно подпрыгивала на высокой табуретке, хлопала в ладоши и пыталась свистеть, сунув два пальца в рот. Выходили у нее только шипение и слюни.

- Подумаешь, - пожал я плечами. – И не такое видали. Хочешь, свистеть научу?

- Да! – Сказала Барби, очевидно, начавшая прекрасно понимать по-русски. – Всю жизнь об этом мечтала.

В этом месте я обнаружил, что тоже начал в совершенстве понимать датский. Отчего бы не выручить человека, с которым только что достиг полного взаимопонимания?

- Смотри, пальцы кладешь так... Да не суй ты их так глубоко, не минет делаешь. А язык чего высунула? Назад его давай. И губы не расшлепывай. Так, дуй теперь. Дуй. Глаза выпучивать не обязательно, еще вывалятся. Давай дуй! Да, блин, всю морду мне опплевала!

Тут я заметил, что Ник с интересом наблюдает за нашими упражнениями. Ум-м, в общем, Барби и так выглядела зачотно, а уж с обслюнявленными губами... Я сделал вид, что сдаюсь, вытер лицо и передал роль учителя Нику. Мы с ним поменялись местами.

Дальше в памяти у меня темное пятно. Помню только заливистый свист Барби, и Ника – почему-то на сцене, отжимающимся на кулаках. Рядом – тот самый хмырь, с которым Магда приперлась. Тоже параллельно полу. А вокруг возбужденная толпа, громко считающая хором:

- Ин, ту, тре... ти.

Каждый раз на счет десять Ник менял положение тела: то ставил руки вместе, то разводил широко по сторонам, то выдвигал одну вперед, а другую назад. Хмырь повторял все движения за ним – не так уверенно и легко, но все же пока не отставал. Десять раз они отжались, отпуская руки и бросая тело на пол – у меня от одного их вида живот заболел, и блевать потянуло. Наконец, когда эти придурки дошли уже до сотни, Ник вытянул обе руки далеко вперед, так что, когда он опускался, лицо почти касалось пола. Хмырь тоже вытянул дрожащие от напряжения грабли. Рубашка у него на спине насквозь промокла от пота, противные круги расплылись под мышками.

- Ник! Ник! Ник! – Орали вокруг, не забывая считать.

- Эмиль! Эмиль! – Визжала, подпрыгивая и тряся накачанной жопой, Магда. Тоже мне вообразила себя чиалидершей!

И тут это случилось. Руки хмыря не выдержали нагрузки, подломились, и он треснулся рожей об пол.

- Ник! – Грохнул зал, пока студент невозмутимо продолжал отжиматься. Барби свистнула прямо над ухом так, что у меня там запищало. Эмиль сел, прижимая ладонь к носу. Между пальцами проступила кровь. Магда, визжа что-то явно неприличное в адрес победителя, полезла на сцену с бумажными платочками.

Потом, кажется, Ник снова сидел рядом со мной и рассуждал о победе интеллекта над грубой силой. Ага, как же. По-моему, как раз грубая сила тут и победила. Потом он целовался с Барби, а так плакала у него на груди. Ее тушь пачкала белую футболку, я не знал, что сказать, и потихоньку сосал ядовито-синюю отраву из Никова стакана. А еще позже студент вытер девушке щеки салфеткой, и они пошли танцевать. Я бы тоже пошел, но мне мешал нож – то он куда-то не туда упирался и давил, то казалось, вот-вот вылезет из кармана. Я уже хотел дать его зайцу-бармену на сохранение, но вовремя вспомнил, что они все тут кореша, так что зайчик может потом стукнуть Нику.

Хотя вообще он был вполне ничего, бармен, в смысле. Поставил мне бесплатную колу. Сказал, что рад за Малену – так Барби звали на самом деле. Мол, вот девка одна растит ребенка. Парень, который его заделал, Барби колотил, она от него ушла. Но он продолжал ей угрожать, и она записалась в клуб, типа самообороне учиться и уверенности в себе. И теперь, мол, у нее все ништяк, куча друзей, даже ребенка ее по очереди нянчат, когда надо, – он вроде такой сын полка.

Я нашел взглядом трясущихся на танцполе Барби с Ником. Получилось это у меня не сразу, и парочка почему-то была не в фокусе. Мдя, пожалуй, у Малены неплохие шансы. Студент ведь любит подбирать жизнью обиженных. Но, может, это и хорошо? Клин типа клином. К тому же, Барби мне, в общем, даже понравилась. Свистеть научилась, способная. И зубы у нее ровные.

Следующее, что помню – мы сидим в такси. Точнее, это даже микроавтобус, в который набилось человек десять. Ник с Маленой тоже тут. На мне почему-то заячьи уши. Бармен, что ли, подарил? Одно свисает прямо на лицо, щекотит нос, и мне постоянно приходится встряхивать головой или сдувать плюш в сторону.

- Куда мы едем? – Спрашиваю Ника и хихикаю.

- В Гавану, - отвечает он. – Ты же сам хотел.

Я хотел? Да, наверное, хотел. Но что, блин, такое эта Гавана? Кажется, есть такой город. Или остров? С пальмами.

Никаких пальм в Гаване не оказалось. Зато там тоже были бар, танцпол, вспышки неонового света, искусственный дым, оглушающий музон и обдолбанный чем-то диджей – я подозревал розовых «дельфинчиков». В общем, боксеры решили продолжить тусу в ночном клубе, на этот раз – не школьном. А «Гавану» выбрали потому, что тут на фейсконтроле стоял Фарез. Ну, тот самый, левша который. Иначе фиг бы меня с ними пустили.

Стоя в гардеробе я вспомнил, как убедил Ника взять меня с собой. Кажется, я снова изобразил кота из «Шрека» и заявил, что нельзя меня лишать единственного удовольствия в жизни. Меня типа в интернат запрут до восемнадцати лет, и когда я в клуб попаду, то совсем стариком буду. А я сейчас жить хочу. Танцевать хочу. На сиськи прыгающие смотреть. И вообще...

Нож я сдал в гардеробе вместе с плюшевыми ушами. Потихоньку сунул его в карман куртки, никто не заметил. Как на танцполе отжигал, помню плохо. Только в какой-то момент диджей заиграл «У девчонки пистолет», и Барби выскочила передо мной, целясь в грудь сложенными вместе пальцами.

Girl got a gun, girl got a gun. Bang! Bang!

Boy better run, boy better run, run, run.

Она здорово танцевала, Барби, покачиваясь на длинных ногах, будто в теле у нее не было костей. Мне вроде тоже удалось изобразить что-то. Народ расступился, образовав круг вокруг нас, хлопая в такт и раскрывая рты – но звуков было не слышно за буханьем басов. Я очень давно уже не двигался под музыку просто так, для себя, потому что хотелось мне, а не потому, что я должен был доставить кому-то удовольствие. Это было на самом деле здорово – забыть обо всех, не думать, нравится им или нет. Есть только ты, музыка – и твоя партнерша. И не нужно ничего объяснять, не нужны слова. Вы предугадываете движения друг друга, электричество внутри вступает в колебания на одной волне, вы чувствуете одинаково, вы улыбаетесь в такт, вы ощущаете тело другого, даже не прикасаясь к нему – и это офигенно!

Когда песня закончилась, я протолкался через толпу к барной стойке – в горле жутко пересохло. Ник купил мне лимонада, кричал что-то в ухо – но у меня там все еще грохотало «Бэнг, бэнг!»

- Я в туалет! – Проорал я и сполз со стула. Выпитое просилось наружу.

Сортир находился этажом ниже, рядом с гардеробом. Спускаться туда надо было по совершенно черной лестнице, подсвеченной по краям ступенек встроенными лампочками. От этой лестницы у меня мороз шел по коже – уж очень она напоминала «Черную дыру». Когда я вместе с Ником и его корешами тут шел, как-то этого не заметил. А вот одному стало не по себе.