Его выбор (СИ) - Алмазная Анна. Страница 19

Ишь ты, как командовать приучена, усмехнулся Брэн, но возражать не стал. Он подошел к прислушивающемуся к разговору взрослых мальчику и взъерошил ладонью его еще влажные от снега волосы.

— Как скажешь, женщина, — ответил он. — И за сынишкой твоим, и за дочкой присмотрим. Только возвращайся быстрей.

Вернулась она поздним вечером. Долго толкла в ступке кору вместе с хвоей, напевала что-то под нос. Всю ночь сидела над котелком, помешивая горько пахнущий отвар деревянной ложкой. А когда над деревьями начали гаснуть звезды, налила черное варево в чашу и подошла к кровати больного.

— Можно ли ей? — прошептала мать.

— Можно, — ответил Брэн. — Да и твой лекарь отцу ведь не помог...

Утром бате полегчало. Порозовели его щеки, углубилось дыхание, прекратился лихорадочный бред. Он будто погрузился в уже спокойный благодатный сон, и болезнь, еще вчера сжирающая его изнутри, вдруг куда-то отступила.

— Скоро проснется, — сказала Рид. — Дайте ему к полудню еще порцию отвара, вечером — попробуйте покормить.

— Неужто колдунья? — прошептал Брэн.

Глаза Рид, столь же темные, как и у волчонка, зловеще сверкнули:

— Всего лишь травница. Сам же знаешь, за магию рожан убивают.

Брэн хмуро промолчал. Рид права, магию могут использовать только высокорожденные, арханы. Но и отвары Рид были слишком уж действенны. Без заговора тут явно не обошлось. Впрочем, ему-то какое дело?

Через два дня, хмурый и еще слабый, отец проводил Брэна до самого крыльца. Кутаясь в плащ под пушистыми хлопьями снега, он крепко обнял сына за плечи и прошептал на ухо:

— Приходи. Хотя бы изредка.

— Приду, — ответил Брэн, чувствуя, как разливается по груди предательское тепло. И все же он соскучился по отцу и его сильному, дружескому плечу. Наверное, даже слишком сильно соскучился. Наверное, надо было прийти и помириться раньше...

У калитки Брэна ждали. Похлопав смущенного волчонка по плечу, Брэн вдруг понял, что имени мальчика и не знает. Что в суматохе и спросить-то забыл.

— Меня зовут Рэми, — вдруг тихо сказал волчонок.

Брэн передернулся:

— Ты говоришь?

— Научишь меня… с собаками? — не ответив на вопрос, мальчик умоляюще посмотрел на Брэна.

Конюший улыбнулся и слегка толкнул мальчонку к дороге, туда, где в нетерпении переставлял копыта крепкий, коротконогий конь.

— Ну что застыли? — крикнул сидящий на козлах саней сосед. — Будете так стоять, до вечера в замок не доберемся. А дозорные довольны не будут, коль вино для них припозднится.

Усаживаясь в сани рядом с мальчиком, Брэн вдруг сообразил. У него трое младших братьев. Трое. А только сейчас, глядя на восторженно улыбающегося Рэми, он понял… что такое быть старшим братом.

Обернувшись, он помахал рукой родителям, сестре, сидевшим на лавке у дома братьям-близнецам. В следующий раз привезет для мальчишек гостинцы. Обязательно привезет. И старшему братишке сапоги справит, а то его совсем уж прохудились. И ездить сюда теперь будет часто, и в кузне помогать, и младших секретам кузнечным учить, чтобы если что с отцом случится, семья могла бы продолжать жить... а в селенье остались бы кузнецы.

Волчонок счастливо улыбнулся Брэну в сполохах снега.

«Что ты вытворяешь с судьбами людей, волчонок? — подумалось вдруг конюшему. — Только пришел в мою жизнь, а уже столько изменил... намешал, да так, что уже не знаю, что и думать...»

И где-то в вышине ответил ему шелест крыльев.

— Что это за птица? — встрепенулся сосед. — Больно уж большая...

Брэн не знал. Но и тревожно почему-то не было.

Маг. 3. Арман. Желание жить

Всякое желание есть зачаток новой скорби.

Вольтер

Терпения не хватает. Эдлай привык иметь дело со взрослыми, с сопляками, тем более, сломанными сопляками, пусть управляются женщины да учителя. Почему он?

Эдлай пытался, честно пытался. Но ночь подходила к концу, а он — где был, там и остался. Бесполезно. Он говорил, сам не помнил, что говорил. А мальчишка все так же сидел на кровати, уставившись в стену, на рисованное магией море. Ничего не видел, ничего не слышал. Был уже одной ногой за гранью и уставшим до безумия взглядом молил только об одном — оставить его в покое, дать заснуть и никогда не просыпаться.

— Тебе надо жить, — говорил Эдлай, в очередной раз понимая, что порет чушь.

Такие слова хороши для чутких архан. Потерявшему все мальчику они подходят, как старой карге платье девочки. А что тогда говорить? Да Эдлай понятия не имел, что! Боги, никудышная из него нянька! Еще и это навевающее сон море на стене, эти блики, сладкий запах благовоний. И усталость. Ведь Эдлай целую седмицу почти не спал и теперь никак не мог сосредоточиться на сыне Алана. А надо!

— Проклятие! — вскричал он, замахиваясь.

Запястье перехватили пальцы Даара, мальчишка даже не пошевелился.

— Полагаете, я об этом не подумал? — тихо прошептал телохранитель. — Не поможет. И сейчас он слишком слаб. Если хотите, чтобы мальчик потерял сознание, то лучше я заставлю его заснуть. Хотите этого?

— Нет! — выдохнул Эдлай.

— Тогда будьте добры сдерживаться. Язык можете не сдерживать, руки — да. Бить Армана не позволю. Если сумеете его оттащить от смерти, делайте, что хотите, но пока за него отвечаю я…

— … я понял!

Эдлай до скрежета сжал зубы. Видят боги, надоело! Он уже с удовольствием отправил бы мальчишку за грань собственными руками, но это будет проигрышем. А Эдлай не умел и не любил проигрывать. Арман должен жить. Нет, он должен захотеть жить. Вопрос только, как его заставить?

— Ты глава рода, — продолжил он уговаривать. Скорее механически, чтобы что-то говорить, чтобы не терять в бездеятельности драгоценного времени, которого и так мало осталось. — Ты несешь ответственность за своих людей.

Никакого ответа. И мутный лед усталости в глазах сопляка даже не начал таять. Что для одиннадцатилетнего мальчишки значит слово «ответственность»? А что для Эдлая значит ответственность? Отряд и люди, которых пришлось бросить ради Армана. А там граница! Там каждый день умирают! Там Эдлаю место — не здесь!

Проклятый Деммид. Знает же, что если мальчик выживет, Эдлаю придется взвалить на плечи весь северный род аж на четыре года. А кому это надо? Эдлаю бы вернуться в леса и забыть. Хочет сопляк идти за братом — пусть валит. То, что Арман сейчас вытворяет — слабость. А слабый глава — проклятие для рода.

— Твой отец не хотел бы, чтобы ты так просто сдался…

Лед чуть шевельнулся, в мутных глазах Армана появилась тень смысла, и мальчик вдруг так стал похож на Алана, что сердце болью прихватило. А потом — незнакомой доселе нежностью. Боги, не чужой же мальчишка, сын лучшего друга, и нельзя... что хочешь делай, а нельзя дать ему уйти за грань!

И вот как… вкус ответственности ты не знаешь... Зато знаешь вкус ответственности за тех, кто тебе дорог. Вопрос только — кто тебе дорог?

— Ада… ты нужен Аде… — вспомнил Эдлай о молодой, хрупкой няне, которую с трудом удалось выставить из спальни.

И откуда только силы в ней взялись так сопротивляться? Она же и не успокоилась, пока Даар ее не усыпил. Все плакала да просилась к «мальчику». Тоже мне мальчик… Сколько было Эдлаю, когда отец отправил его прислуживать дозорным? Чуть больше? Или даже меньше? Он уже и не помнил.

Бледные губы мальчика чуть приоткрылись, вместе со свистом из них вырвался шепот:

— Я нужен брату. И я пойду за ним. Пусти…

Эдлай вздрогнул: не его же просят, далеко не его. Арман, не замечая сидящего рядом дозорного, посмотрел умоляюще за его спину, на Даара. А мальчик-то смышленый… увы… знает, кто и что его тут держит.

Телохранитель дернулся:

— Ты же понимаешь. Знаю, что понимаешь, — едва слышно шептал Арман. — Почему не отпустишь?

— Потому что это не так просто, мальчик, — холодно ответил Даар. — Все мы переживали то же, что и ты. Мою сестру убили, когда мне было пять, а прежде изнасиловали на моих глазах. Моего старшего брата зарезали в кабаке, в обычной драке. Подрались два пьяных дружка, остальные вмешались, стенка на стенку. Мой брат нечаянно оказался рядом… он умер, дружки-зачинщики помирились, может, живут и до сих пор. Моя мать повесилась, когда моего отца задрали в лесу волки. Год тогда был голодный… Но у меня есть ради чего жить, у меня есть мой повелитель.