Его выбор (СИ) - Алмазная Анна. Страница 59

Сложно будет и защитить, если он ничего не умеет, если даже за себя постоять не может. Потому, когда мог, он украдкой забирался в нишу в стене, за статую раскинувшего крылья Изара, бога войны, и смотрел вниз, туда, где летели в мишени острые стрелы и старшие учили молодых:

— Блок! Руби! С колена, дурак! По ногам! Прыгай! Хорошо… восьмерка! С жизнью! Шею не открывай. Не так сильно, выдохнешься. Подкова! Крути! Связка! Хорошо. Защита. Рукояткой обгоняй. Не так, голову себе снесешь! К стене и тренировать медленно, пока не получится! И чтоб к концу дня слив был мягче… Следующий!

Рэми заворожено слушал приказы и мечтал попасть вниз, на тренировочный двор. Мечтал, как и дозорные, отбивать мечом стрелы, и двигаться так быстро, что и глазу не уловить, и играючи отражать удары, и быть таким же сильным.

Он залезал поздним вечером на башню, брал в руки палку и до ночи пытался повторить движения воинов, но получалось до обидного плохо. И палка, вместо того, чтобы ударять, куда задумано, почему-то встречалась с камнем на ладонь правее, и утром болели невыносимо плечи, гудели руки и не хотели разгибаться колени. А еще саднила прокушенная губа, и вставать на рассвете потом было очень сложно.

Брэн тихонько посмеивался, говорил, что волчонок небось где-то бегает с другими мальчишками, и Рэми не разочаровывал его, не говорил, что не может ни с кем подружиться. Он даже хотел. Улыбался, пытался сойтись с детьми-рожанами его возраста: смешливым сиротой Каем, коренастым и угрюмым Ишей, сыном конюшего, и ласковой, спокойной Хильдой, дочерью поварихи.

Но никак не удавалось. Все трое Рэми избегали, зато пытался дружиться Вел из ближайшей деревни, хитрющий и злобный. И вроде как улыбался Вел, и все время норовил позвать то в лес за грибами и ягодами, то на озеро, где было много рыбы, то проверить силки, то полазить по развалинам усадьбы, где осенью в заросших садах можно было набрать тяжелые, налитые соком груши, но Рэми каждый раз отговаривался. И хотя хотелось убежать в лес или на озеро, но в маленьких глазках Вела было что-то злое и беспощадное, что-то, отчего Рэми мутило и в груди становилось холодно. Да и Брэн, заметив их как-то разговаривающими во дворе, Рэми мягко намекнул:

— Лучше ты с ним не водись, волчонок. Отец Вела богатый, но жадный, работников и деревенских впроголодь держит. А сын не лучше, смотри, какие глаза злющие. Как у росомахи.

Зато палку держать в руках получалось все лучше, и удары выходили все более точными, да и ноги-руки уже так поутру не болели.

В тот день тучи покрывали низкое небо. Тропинка была скользкой от грязи. Опустились вокруг серые сумерки, холодные ручейки струились под одеяло недавно выглянувшей крапивы. Рэми бежал, кутаясь в плащ, мимо ивы, что купалась в разбухшем ворчавшем ручье, по скользкому от воды шаткому мостику, перекинутому через бурную речку, вдоль поля, зеленого от бархата озимых.

Деревня, в которой отец Вела являлся старейшиной, была маленькой, всего на пять домов, но богатой. Жители там разводили овец и коз, доставляли в замок приятно пружинившие на зубах сыры, которыми потчевали Рэми дозорные Жерла. А еще говорили, что старейшина, отец Вела, просил отдать Рэми в пастухи, называя мальчика «смышленым малым». Только Жерл почему-то отказал и даже велел «старого хрыча» не слушать и улыбкам его не верить, потому как мало искренности в тех улыбках.

Рэми больше и не верил, но по поручениям в деревню бегал частенько. То с повелением привезти в замок еще сыров и овечьего молока, то с вестью, что нужны еще шкуры, а сегодня с вопросом к старейшине: не хочет ли кто из деревенских поехать с дозорными на ярмарку.

Когда он выбежал на дорогу, пошел проливной дождь. Рэми вмиг вымок до нитки и замерз, с трудом что-то разбирая в серой густой пелене ливня, видел лишь неясные тени низких хат, прятавшихся за яблонями и грушами, темные полосы огородов и тонкие ленты заборов. Обиженно скрипнула под ладонями калитка, покачнулись у забора ветви смородины, скрипнула цепь в колодце. Направившись к крыльцу, Рэми поскользнулся в грязи, упал и похолодел, услышав тихое рычание за спиной.

Медленно обернувшись, Рэми успел заметить лишь метнувшуюся к нему серую тень. Он замер от ужаса, медленно скользя взглядом по мускулистой шее, в шерсти которой путалась грязная веревка, по оскаленной острой морде, по дрожащей губе, обнажающей белоснежные клыки. Он смотрел и не мог отвести взгляда от желтых глаз, в которых бесилась ярость, не осмеливался двинуться, дышать не осмеливался, дрожал в такт тихому рычанию и уже не замечал ни все более усиливающегося дождя, ни бегущих по щекам капель.

Но страх куда-то вдруг отхлынул, оставив за собой звенящую пустоту. Рэми медленно сел и улыбнулся. Всего лишь волк… Мокрый, злой, казавшийся грязным из-за неожиданной рыжины в серой шерсти. И с собакой ведь совсем не спутаешь — более сильный, более мускулистый более... неприученный. Хоть и привязанный к сараю, а все равно не убежишь, даже встать не успеешь — достанет. Слишком близко Рэми подошел, слишком опасно. Слишком стыдно… в маленьком дворе заблудиться.

А все равно почему-то не страшно. И клубится в груди горечь, перемешанная с жалостью, и охота утешить, усмирить рвущуюся из желтых глаз боль. Ведь волку просто страшно. И больно. И плохо… очень плохо.

Рэми прополз по грязи, встал перед волком на колени, обнял его за шею и зарылся носом во влажную, чуть седую шерсть. Дождь пошел еще сильнее. Вода стекала с волос за шиворот, Рэми трясло от холода, но он упорно жался к бестии, чувствуя ее тепло, слыша биение ее сердца, тихий рокот ее рычания. И ведь совсем не зло рычит, ласково. И лижет ухо, шею, тыкается носом в плечо. Щекотно же, смешно. И хорошо.

Стукнула за спиной дверь. Волк вздрогнул, сильным ударом плеча откинул Рэми в сторону и прыгнул к стене сарая. Разорвала пелену стрела, вонзилась в грязь у ног Рэми, дрожа и скидывая с себя капли дождя.

— Ты жив, мальчик? — закричал сбежавший по ступенькам старейшина. — Хорошо, что жив…

Он, не спуская с волка испуганного взгляда, схватил Рэми за шиворот, заставив встать, войти в дом и переодеться в сухую одежду. Весть из замка он, казалось, не услышал. Все причитал горестно в полумраке просторной избы, что почти не уберег "щенка Жерла", все говорил, что если Рэми решил сдохнуть, то подальше бы от его двора. А Рэми все молчал, вслушиваясь в вой за окном:

— Совсем разошлась, зараза! — улыбнулся беззубой улыбкой старейшина, убедившись, что Рэми цел. — Щенков ее я продал. На рассвете и эту заберут… бестия. Умная, красивая. Завтра в столицу поедет, богатеньких арханов развлекать. Они ее против своих воинов выставлять будут и смотреть, кто победит. А мне все едино, кто. Что арханы, что эта… Сдохнут — и слава богам, одной тварью на земле меньше.

А потом вдруг, поймав удивленный взгляд Рэми, почему-то поправился дрожащим голосом:

— Да уберегут боги наших арханов. Думаю, что они эту бестию одной левой…

Рэми сглотнул. Вой за окном усилился, хлыстом полоснув по напряженной спине. Плачет. Истекает болью. Молит помочь… но как? Усилился дождь, ударил по стене ставней поднявшийся ветер. Хозяйка, молчаливая, седая, поставила на стол деревянную кружку с молоком, по душе вновь разлилась горечь…

— Сколько?

— Сколько чего? — не понял хозяин.

— Сколько за нее?

Когда хозяин сказал сколько, Рэми горестно вздохнул. Хоть и был он малым, а понимал, столько нет ни у него, ни у Брэна. А даже если и было… Брэн не дал бы. Не на волчицу.

— Давно не было такой удачи, — распинался тем временем хозяин. — До следующей весны безбедно жить будем… А как же она скулила, как рвалась, когда щенков увозили. Эх, парнишка, жаль, что ты этого не слышал.

Рэми слушал вполуха и пил овечье молоко, не чувствуя вкуса. И даже сыр, который поставила перед ним хозяйка, не казался таким же лакомством, как прежде. А когда за окном стало совсем темно и перестал лить проливной дождь, Рэми запросился домой.