Слуги милосердия - Леки Энн. Страница 33

Я закрыла глаза. Боль стала отступать, и мне показалось, что я начала управлять своим дыханием.

— Вы по–прежнему командуете, лейтенант, — заметила врач. Я не открыла глаза, чтобы видеть, что она делает. — Капитан флота направляется на операцию. Нота потеряна. — Кому было адресовано последнее — не знаю. Мои глаза все так же оставались закрыты, я сосредоточилась на дыхании, на отступающей боли. Я хотела сказать, что они, возможно, зря старались и не следовало за мной возвращаться, но не смогла. — Лежите спокойно, капитан флота, — изрекла врач, будто я пошевелилась или что–то сказала. — У Экалу все под контролем. — И больше я ничего не помнила.

Глава 9

Ногу я и в самом деле потеряла. Врач объясняла положение дел, пока я полулежала на койке и медчасти. Меня прикрывало одеяло, тем не менее отсутствие левой ноги почти до самого бедра было очевидным.

— Она будет отрастать несколько недель. Мы работаем над протезом, который поможет вам в течение следующего месяца или двух, но пока, боюсь, вам будут доступны только костыли. — Доктор умолкла, будто ожидая от меня каких–то слов. — И это самое плохое, капитан флота. Вправду. Вам повезло остаться в живых.

— Да, — согласилась я.

— Мы никого не потеряли. Веское доказательство важности правил техники безопасности, и я полагаю, парочка солдат Бо страстно надеется, что вы не станете их искать, чтобы сказать в лицо: «Я же вам говорила». Мы потеряли часть облицовки корпуса и получили пару пробоин, но все предохранители сработали как следовало. Солдаты Калр проводят сейчас снаружи посильные ремонтные работы. Мы находимся в шлюзовом пространстве. Экалу хотела проконсультироваться с вами, прежде чем принимать радикальные решения. — Она поколебалась, словно ожидала услышать от меня что–нибудь. Я молчала. — Пять принесет вам чаю через пару минут. А через несколько часов вам можно будет съесть что–нибудь посущественнее.

— Я не хочу чаю, — сказала я. — Только воду.

Врач помедлила.

— Хорошо, — согласилась она. — Я дам знать Калр Пять.

Она вышла, и я закрыла глаза. Это ранение должно было стать смертельным для вспомогательного компонента. Будь я все еще частью корабля, крошечным сегментом «Справедливости: Торена», от меня давно бы уже избавились. Эта мысль необъяснимо огорчила меня, — если бы я по–прежнему была лишь маленькой частицей корабля, я бы не обратила на это внимания. А я потеряла гораздо больше, чем одну–единственную, более или менее легко заменяемую ногу, навсегда — и жила, продолжала функционировать, или, по крайней мере, так это выглядело со стороны для того, кто не слишком присматривался.

В каюту зашла Пять с водой. В чашке с ручкой, покрытой зеленой глазурью, которая, как я знала, входила в сервиз, что так ей понравился в Ксхенанг Серит. Она сама пила из него каждый день, с тех пор как приобрела, но никогда не подавала мне в нем. Это ее личное имущество. Ее лицо было столь тщательно лишено всякого выражения, что я осознала: она испытывает очень сильные эмоции. И я не могла увидеть, какие именно, — не стала связываться с кораблем, спрашивать его. Из–за этого Пять казалась мне странно плоской, словно была лишь картинкой, которую я видела, а не настоящим человеком. Пять открыла ящик тумбы возле кровати, достала ткань и вытерла мне глаза. Поднесла чашку с водой к моим губам. Я отпила.

В дверь вошла Сеиварден, за ней — другая Калр. На лейтенанте были лишь нижнее белье и перчатки, она безмятежно прищурилась, глядя на меня.

— Я рад, что ты вернулась. — Спокойная и расслабленная, она находилась все еще под воздействием препаратов, поняла я, все еще приходила в себя после своего сеанса с врачом, который состоялся, пока я была снаружи корабля.

— А тебе можно вставать? — спросила я.

Пять даже не повернула головы, когда говорила Сеиварден, а только снова вытерла мне глаза.

— Нет, — ответила Сеиварден все так же абсолютно, неестественно спокойно. — Подвинься.

— Что? — До меня не сразу дошло, что она сказала.

Прежде чем я успела еще как–то отреагировать, Пять поставила чашку с водой и с помощью другой Калр подвинула меня ближе к правому краю койки, и Сеиварден села слева, подняла свои обнаженные ноги и засунула их под одеяло. Откинулась назад, прижалась ко мне, одной ногой — в том месте, где должна была находиться моя левая нога, плечом к моему плечу.

— Вот так. Теперь доктору не на что жаловаться. — Она закрыла глаза. Я хочу спать, — сказала она, очевидно не обращаясь ни к кому.

— Капитан флота, — обратилась ко мне Пять. — Врач обеспокоена: вы бодрствуете почти час и почти все это время плачете. — Она дала мне отпить еще воды. — Врач хочет вам дать чего–нибудь, чтобы помочь, но боится даже предложить. — Нет, это явно говорит корабль.

— Мне не нужны препараты, — сказала я. — Мне они никогда не были нужны.

— Разумеется, вам они были не нужны. — Выражение лица Пять не изменилось. Ее голое тоже.

— Что мне меньше всего нравилось, — сказала я наконец, после того как выпила всю воду, — это когда офицер принимала меня как должное. Просто считала, что я всегда буду к ее услугам, когда бы они ни понадобились и что бы ни понадобилось, и никогда не задавалась вопросом, что я могу подумать. Или что я вообще о чем–то думаю, для начала. Ни Пять, ни корабль не ответили. — Но именно это я и делала. Я вообще ничего такого не осознавала, пока ты не сказал, что хотел бы быть кем–то, кто мог бы стать капитаном. — Это говорил корабль, а не Пять, но, разумеется, корабль слушал. — А я… Мне жаль, что я так отреагировала.

— Признаю, — сказала Пять — нет, сказал корабль, я уверена, — я почувствовал себя уязвленным и разочарованным, когда увидел, как вы это восприняли. Но в том, как ты реагируешь на что–то, есть две стороны, не так ли? Что ты чувствуешь и что делаешь. И важно то, что делаешь, верно? И, капитан флота, я должен перед вами извиниться. Мне следовало понимать, когда я отправил лейтенанта Сеиварден действовать от моего имени, что это вас расстроит. Но я думаю, что должен также объяснить вам кое–что. Одно дело — просить ваших Калр приобнять вас время от времени, но они на самом деле не способны дать вам большего. — Пять говорила спокойно и серьезно, по–прежнему стоя возле койки с чашкой зеленой глазури в руке. — К настоящему времени почти все Калр уяснили, что любая из них могла бы провести с вами в койке день и ночь напролет и в этом не было бы ни капли секса. Но тем не менее они такого не хотели бы. Одна из них могла бы согласиться прямо сейчас, если бы я попросил, но они не пожелали бы делать это регулярно. Даже без секса, полагаю, подобное кажется слишком интимным. Лейтенант Сеиварден, с другой стороны, просто счастлива делать это.

— Ты очень добр ко мне, корабль, — сказала я, помолчав. — И я знаю, что оба мы чувствуем, будто… будто нам не хватает части самих себя. И кажется, словно каждый из нас — та часть, которой недостает другому. Но это не то же самое, верно, когда я здесь, это не то же самое, как если бы вернулись твои вспомогательные компоненты. И даже будь так, корабли хотят иметь капитанов, которых они могут любить. Корабли не любят другие корабли. Они не любят своих вспомогательных компонентов. И я имела в виду именно то, что сказала. Было бы здорово, если б ты смог стать своим капитаном или, по крайней мере, выбрать его. Возможно, ты был бы счастливее с капитаном Сеиварден. Или с Экалу. Я чувствую, что могла бы просто безумно полюбить Экалу, будь я по–прежнему «Справедливостью Торена».

— Да оба вы глупости говорите, — сказала Сеиварден, которая лежала смирно после своего заявления о том, что она хочет спать. Голос спокойный, глаза по–прежнему закрыты. — Это очень по–брэковски глупо, и я думал, ото потому что Брэк — это Брэк, но теперь догадываюсь, что это по–корабельному.

— Что? — спросила я.

— Мне понадобилось всего лишь полдня, чтобы уяснить, что имел в виду корабль, говоря, что хочет быть кем–то, способным стать офицером.