Сердце дикаря - Дорсей Кристина. Страница 57

Войдя в гостиную, Волк некоторое время молча смотрел на Кэролайн, а затем произнес дрожащим от негодования голосом:

— Вам мало было одного набега индейцев? Вы жаждете повторения?

— Что заставляет вас произносить подобные глупости? — с надменным видом осведомилась Кэролайн, хотя внутри у нее все сжалось от страха при воспоминании о пережитом.

— Я сделал это заключение, услышав из ваших уст, что вы готовы остаться здесь.

— А если я не разделяю вашей тревоги по поводу якобы грозящей нам опасности? Ведь вы сами как-то говорили, что причиной набега на Семь Сосен была ненависть чероки к Роберту.

— Это могло быть как причиной, так и всего лишь поводом для нападения. — Он взглянул на нее сурово и безжалостно. — Но даже если прежде они напали на поместье из-за лютой ненависти к его владельцу, то теперь обстоятельства изменились.

— Мы с Мэри все последнее время видели столько участия со стороны чероки, принимали их помощь. И я не думаю...

— Миледи! — произнес Волк с нажимом. — Вашими в высшей степени неразумными поступками движет лишь ненависть ко мне!

— Я не испытываю к вам ненависти, — не моргнув глазом, солгала Кэролайн. — Вы для меня просто ничего не значите!

Он подошел к ней вплотную. Лицо его дышало гневом... и страстью. Кэролайн невольно потупилась. Ей не хотелось, чтобы он заметил, как в ее глазах зажегся ответный огонь.

— Я приехал сюда, оставив на потом все остальные дела, — проговорил Волк, не сводя с нее пронизывающего взора своих миндалевидных черных глаз. — Мой народ скоро окажется втянутыми в войну, которой не желает и которую, не сможет выиграть. Но чероки будут сражаться, потому что они горды и потому что у них нет иного выхода. Я должен как можно скорее переговорить с молодыми воинами, которые видят в предстоящей кровавой бойне лишь возможность прославиться среди соплеменников. Но я здесь, перед вами, потому что не могу допустить, чтобы вы страдали и терпели лишения, как уже было после нападения на Семь Сосен.

— Я страдала главным образом по вашей вине!

— Вашими устами говорят гнев и обида. Спору нет, я виноват перед вами, но ведь я не насиловал вас и не принуждал ни к чему, чего вы сами не желали!

— Вы воспользовались мною как орудием мести. А потом привезли сюда... к нему. И бросили! — Кэролайн резко отвернулась, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы.

Волк глубоко вздохнул, борясь с желанием заключить Кэролайн в объятия, зарыться лицом в ее пушистые волосы. Повернувшись к двери, он отрывисто бросил:

— Готовьтесь к отъезду. А я пока соберу провизию в дорогу.

Волк вышел из гостиной, и Кэролайн, некоторое время простоявшей в нерешительности у открытой двери, не осталось ничего другого, как вернуться в спальню Мэри и начать торопливые сборы в путь.

Она вынула из верхнего ящика огромного шкафа седельные мешки и принялась набивать их одеждой, бельем, вещичками Коллин, избегая взгляда Мэри. Та сперва молча следила за резкими судорожными движениями подруги, а потом, не в силах выдержать затянувшегося молчания, негромко спросила:

— Что произошло, Кэролайн?

— Ничего.

— Но я же слышала, как вы спорили с Раффом, хотя и не могла разобрать слов. Скажи мне, ради Бога, в чем дело? — настаивала Мэри, качая дочку и то и дело любовно заглядывая в крошечное личико.

— Мы просто никак не могли прийти к согласию по поводу переезда в форт Принц Джордж. — Кэролайн открыла нижний ящик комода и стала складывать чулки Мэри в объемистый кожаный мешок. — Ему, в конце концов, удалось убедить меня в том, что ехать необходимо.

— По-моему, он прав, — убежденно произнесла Мэри, вылезая из-под одеяла. — Он лучше, чем кто-либо другой, осведомлен о взаимоотношениях между чероки и англичанами. — Она подошла к колыбели и бережно уложила ребенка поверх пухового одеяльца. — Но я ведь спрашивала тебя совсем не об этом, и ты меня прекрасно поняла, — добавила она, глядя в глаза Кэролайн.

— Нет, я понятия не имею, о чем ты, — без колебаний солгала Кэролайн, придерживая мешок. — Может быть, пока Коллин спит, ты соберешь оставшиеся вещи? А я бы пока...

— Почему ты не хочешь говорить со мной об этом? — мягко перебила ее Мэри. Она подошла к Кэролайн и взяла ее за руку. — Ты была так добра ко мне, ты столько сделала для меня и Коллин! Выполняла всю работу по дому, ухаживала за нами, да еще выслушивала меня, когда мне хотелось поговорить с кем-нибудь о Логане. Я всегда была с тобой откровенна. Почему же ты не хочешь поделиться со мной, рассказать мне о том, что тебя тревожит?

— Мэри! — Кэролайн стиснула тонкие, холодные как лед руки подруги, стараясь согреть их. — Поверь, дорогая, я не хочу обременять тебя своими заботами. Ты все равно ничем не сможешь мне помочь!

— Но ведь я могу и хочу выслушать тебя, Кэролайн! И, возможно, подать добрый совет...

— Да мне и рассказывать-то не о чем, — вновь солгала Кэролайн. Мэри, пожав плечами, отвернулась, и Кэролайн положила руку ей на плечо. — Прошу тебя, не сердись.

— Я не сержусь, что ты! — воскликнула Мэри, снимая юбки с вешалок в шкафу. — Просто, когда ты смотришь на него... И когда он на тебя смотрит... — Она тряхнула головой, не закончив фразы, и Кэролайн была благодарна ей за это. Она не могла бы отрицать столь очевидное. Ей становилось все труднее лгать доброй, бесхитростной Мэри.

Но ложь, так или иначе, стала частью ее жизни, и от этого ей было никуда не деться. Интересы ребенка, которого она носила во чреве, принуждали ее лгать и изворачиваться.

— Мэри! — вкрадчиво произнесла она, судорожно сжав в ладони, вспотевшей от волнения, тесемки седельного мешка.

— Что, Кэролайн?

— Прошу тебя, не говори Волку о том, что я в положении.

— Почему? Ведь он наверняка обрадуется этому! — Кэролайн кивнула, принужденно улыбнувшись, и опустила глаза.

— Да, конечно. Но, видишь ли, я сама еще не вполне уверена, что жду ребенка. И хотела бы удостовериться в этом, прежде чем оповещать кого-либо...

— Я ни слова никому не скажу, милая Кэролайн, раз ты этого не хочешь! — горячо заверила ее Мэри, продолжая собирать нужную ей одежду и складывать ее в стопку. — Ты можешь рассчитывать на меня... во всем!

Еще до полудня все четверо тронулись в путь. Мэри сидела в дамском седле на единственной, имевшейся в их распоряжении лошади. Коллин с помощью большой шали по-индейски привязали к груди матери. Молодая мать выглядела усталой, под глазами ее залегли густые тени. Кэролайн вела лошадь под уздцы, а Волк шагал во главе их маленького отряда, сжимая в руке свой мушкет и чутко прислушиваясь к малейшим шорохам, раздававшимся по обе стороны от тропы.

Лес был полон звуков. Откуда-то издалека слышался крик ястреба, шелестели ветки, пружиня под лапками неугомонных белок, из кустов доносился топоток каких-то мелких лесных зверьков — скорее всего, кроликов или хорьков.

Спустя несколько часов путники сделали привал на берегу небольшого ручейка. Волк легко, словно перышко, снял Мэри с младенцем с лошади и усадил ее на мягкий мох у подножия большого дуба. Мэри приложила Коллин к груди, в которой почти не было молока, и девочка, перестав плакать, принялась сосать, пыхтя и причмокивая.

Кэролайн, удостоверившись, что Мэри и девочка ни в чем пока не нуждаются, присоединилась к Волку, который отправился поить лошадь чуть ниже по ручью.

— Вы уверены, что эта поездка необходима? Мэри выглядит совсем слабой и изможденной...

Волк нахмурился и словно нехотя процедил:

— Завтра в это же время мы будем уже в форте. Там она отдохнет и окрепнет.

— Но вы не ответили на мой вопрос! — настаивала Кэролайн, и голос ее зазвенел от злости. Она злилась на Волка за его невозмутимый вид и бесстрастный голос, но еще больше — на себя, за то что не могла преодолеть страсти к этому жестокому и вероломному человеку, страсти, с неудержимой силой охватившей ее душу и поработившей ее тело.

— Я не стал бы настаивать на этой поездке, если бы не считал ее крайне необходимой для вас обеих. И для ребенка.