Ведьма - Зарубина Дарья. Страница 33

— Поднимайся, — бросил он. — Жив?

Старик уцепился за протянутую ему ладонь, пыхтя и отдуваясь, выбрался из чертополоха и приготовился стонать и жаловаться, но перевел взгляд на лицо юноши. Тадек даже невольно потрогал ладонью лоб, щеки — может, испачкался где ненароком или запуталась в волосах ветка. Нет. А старик так и впился взглядом ему в лицо, и взгляд был странный, то ли испуганный, то ли печальный.

— Не езди, — наконец зашептал странник, пристально глядя в глаза Тадеку. — Ничего не воротишь, а Безносая тебя уж в перелеске дожидается. Разговор у нее к тебе есть… и не белый, шитый золотом платочек приготовила она тебе в дар…

— Так ты, дед, не иначе словник, мое будущее видел, а копыт конских не заметил? — отозвался Тадеуш, стараясь не поддаться страху. Он собрался снова вскочить в седло, только старик вцепился в его руку своей кривой рачьей клешней, да так, что пальцы свело судорогой:

— Не в твое будущее я глядел, да и для тебя увидел достаточно. Не езди, отступись…

— Нет, старик, твоего будущего, — бросил Тадек, стряхивая с себя цепкие пальцы словника. — Покуда настоящим не станет, нет его. Словно ты молод не был. Сам знаешь, что не отговоришь, зачем каркаешь…

Старый словник обеспокоенно оглянулся и, поднявшись на цыпочки, шепнул:

— Не подашь ли старику на постой да пропитание?

Тревога, давившая Тадеушу сердце, отхлынула. Страх отступил, съежился, поблекнул. Видно, растревоженное сердце сыграло с молодым книжником злую шутку, вот и принял он старого попрошайку за ясновидца, готов был поверить его болтовне.

Тадеуш бросил старику монету, вскочил на коня, досадуя на задержку и собственную доверчивость, и поехал дальше. А старый Болюсь остался на дороге, придирчиво осмотрел монету, фыркнул, достал из рукава толстый, шитый шелком кошелек, подбросил его на руке, определяя вес, и побрел в другую сторону, туда, где ныряла в лес тонкая, едва заметная тропинка.

— Спасибо, Тадеуш из Дальней Гати, — пробормотал себе под нос словник. — Может, и не отворотить этим твоей судьбы, дороги не выпрямить. А всяко благо, коли в пути замешкаешься. Что гневить Чернского Влада? И старый Болюсек сыт нынче будет. Хоть и невелико добро, а спасибо.

Глава 29

— Спасибом брюха не наполнишь, — проворчал оборванный парнишка в колпаке, и цепкий, тяжелый взгляд серых глаз под выгоревшими ресницами так и впился в лицо княжне.

Невеста, уже одетая к свадьбе, была чудо как хороша. А от смущения, страха и вины, что легкой тенью легла на тонкие черты, казалась еще прекраснее. Розовые щечки расцвели ярче, а в распахнутых глазах блестели готовые пролиться слезы. Но немая просьба и искреннее раскаяние бяломястовны не тронули сердца паренька — он протянул руку и открыл широкую перепачканную ладошку:

— Что, княжна, не найдется ли у такой красавицы пары монет для словницы Ханны? Ведь, не ровен час, слетит словечко — упорхнет и пойдет по языкам. Узнает князь, что его невеста…

— Едва ли ты меня напугаешь, словница. Мой жених уверен, что я желала отравить его, а потому, что бы ты ни сказала, вреда не будет, а глядишь, и оправдаешь меня… — ответила Эльжбета, стараясь казаться спокойной и насмешливой, но светлый, как звон колокольчика, голос княжны надломился и прозвучал жалобно и тихо.

— Может, и оправдаю, — медленно и грозно ответил мальчик-попрошайка. — Может, и по нраву придется Черному кровопийце, что его женушка с радужными тварями договор заключила… Может, у него найдется монета для словницы.

Едва ли можно было узнать гордую паву Ханну в этом смешном заморыше, но в голосе попрошайки — пусть всего на мгновение — прозвучала стальная уверенность и угроза. И Эльжбета послушно опустила голову. Толкнула рукой дверь и крикнула:

— Юлитка, подай шкатулку.

Послышались торопливые шаги: Юлитка, что подслушивала под самой дверью, побежала исполнять хозяйское повеление. Попрошайка вновь надвинул на глаза штопаный колпак и запахнул старую одежу. На какое-то мгновение и в серых глазах мелькнула тревога: а вдруг не за деньгами побежала расторопная девка. Кликнет Юлитка дружинника…

Нет, много было дела в тот день у княжьих дружинничков. Где праздник, там бесчинства втрое: самое раздолье вору в толпе, а поймают воришку — вот и драка. А в общей драке и до смертоубийства недалече. Ну, скажет служанка, что забрался в покои княжны паренек-попрошайка, так что в том странного. В толпе ему верная гибель, а так подаст княжна милостыньку ради матушки-Землицы.

В другой день вывели бы паренька тотчас во двор да за наглость поучили хворостиной, а тут до него ли. Пусть сделает невеста угодное Земле дело, а тумаков своих парнишка и в другой раз получить успеет.

Точно так и подумал Юрек, когда Юлитка ухватила его во дворе за рукав и прошептала, что в покои к «белой лебеди» забрался бродяжка.

— А не похож бродяжка на Тадеуша из Дальней Гати? — с нарочитой усмешкой спросил Юрек, не сводя глаз с толпы, где в первом ряду улыбалась плечистому дружиннику Катаржина. От княжьей взбучки еще горели гневом и стыдом уши, ныл ушибленный бок.

— Не похож, мальчик совсем, мне едва по плечо, — отозвалась служанка.

— Так и пусть бы с ним, — отозвался Юрек, — оставь, Юлитка, не твоего ума дело. Решила княжна облагодетельствовать перед свадьбой живую душу. Что ж тут странного? Последний денек под родительской кровлей, завтра поутру ей в Черну ехать, чудовищу в логово. Самое время земную душу отмолить, Судьбу щедрым подарком умилостивить.

— Какой ты умный, Юрек, — пролепетала Юлита, поглаживая пальчиками напряженное плечо палочника, но Юрек, видно, не заметил этой ласки. Он видел лишь, как Каська вытянулась во весь рост, словно выглядывая кого-то. Знать, все ждала, что появится на площади красавец манус.

Вместо этого откуда-то из-за угла дома вылетел сломя голову маленький оборванец. Знать, тот самый, о котором говорила Юлита, потому как служанка вскрикнула и указала на мальчишку пальцем.

Колпак бедного парня съехал набок, мелькнули рваные штаны да босые пятки, и мальчишка стрижом нырнул в толпу.

Юрек невольно подивился, как легко, лихо толкаясь, бранясь и скользя между зеваками, бродяжка пробирался против течения галдящего потока толпы. Его колпак мелькнул в пестром море, и тотчас к общему гаму прибавился еще один — отчетливый и знакомый — звук: из-за угла стрелой вылетел княжеский гончак Прошка и с лаем устремился по следам паренька-попрошайки. Да только псу повезло меньше. Едва сунувшись в толпу, он получил пару раз сапогом, взвизгнул, сунулся снова, запутался в широкой бабьей юбке, порвал ее, получил по ребрам каблучком нарядного сапожка, зарычал, оскалив зубы. Баба шарахнулась, и Проха нырнул в гущу народа.

Юрек, развеселенный зрелищем, поискал пса глазами в гомонящей толчее. Но в этот момент людское море вздохнуло одним глубоким общим вздохом и подалось вперед.

На покрытом алым бархатом — цвета жениховой силы — помосте появился хозяин Бялого, добрый князь Казимеж. В изумрудно-зеленом кафтане, положенном господину-золотнику.

В толпе радостно закричали, приветствуя хозяина, но тотчас умолкли, потому как в одно мгновение за левым плечом князя вырос жених. Солнце коснулось кровавого рубина на его обруче, и камень вспыхнул, как глаз радужного чудовища.

Юрек с любопытством рассматривал весь наряд жениха, и в особенности этот горевший во лбу рубин — знак Высшего мага, да простенький на вид небольшой кувшинчик, обвязанный по горлышку золотой цепочкой.

— Знать, от сглаза бережется, — подумал Юрек, оглядев крепкую фигуру властителя Черны с некоторым уважением. — Хоть и высший маг, а опаску имеет. Завсегда найдутся силы, от которых никакое колдовство не спасет…

И Юрек с тоской посмотрел на замеревшую от предвкушения зрелища Катаржину. Нашлась в слабенькой ведьме Каське такая сила, что его, палочника Юрека, на колени поставила. Сердце вынула и ножкой растоптала.

Глава 30

Болит сердце, ноет. И бьется мысль: как запуталось все, закрутилось. И затягивается все туже, не позволяет дышать.