Ведьма - Зарубина Дарья. Страница 42

Новая волна боли скрутила ей нутро, и баба закричала, закинув голову.

Смерть склонилась над ней, положила тощую руку прямо поверх пухлой красной руки сельской ведьмы. Там, под этой вспотевшей ладонью, под травой, под сетью корней земля вздрогнула, придавая просительнице сил, почва задышала жарко, часто. Баба повалилась на бок, ухватившись обеими руками за живот. А Безносая все гладила, успокаивая, охваченную невидимой дрожью землю.

В воздухе пахнуло грозовой свежестью, плотное марево полудня колыхнулось. И лопнуло над самой головой колдуньи-роженицы и склонившейся над ней Смерти. Трещина поползла в стороны, открывая семицветное око топи.

Глава 40

Нет, не поворотил лошадки старый словник Болюсь, поехал дальше за двумя княжьими слугами, как те — за своим господином, его молодой женой и сварливой тещей.

И с отъездом словно вся жизнь схлынула из Бялого. Дружинники, ленивые от жары, отдыхали под навесами. И дворовые мальчишки шныряли повсюду.

Один из них, невысокий, худой оборванец, ловкий, как кошка, пронесся между рядами под самым носом стражника. Перемазанная пылью испуганная рожица парнишки с головой выдавала в нем незадачливого воришку, с минуты на минуту ожидающего расправы за кражу того, что он нес под рваной полой. Но дружинник только проводил мальчишку усталым, мутным от жары взглядом. А шустрый вор вскоре миновал стражу у ворот и бросился в лес к роскошному вороному. И если бы кто видел его в этот час, то с удивлением заметил бы, что в руках у мальчишки не украденный каравай хлеба, а завернутая в серую от ветхости тряпицу книга.

Угловатые движения, резкие и размашистые, мальчишечьи. Широкие загорелые ладони. Рубашка не по росту да потрепанный колпак до самых бровей. Едва ли кто распознал в этом конопатом постреленке маленькую лесную травницу.

Только глаза выдавали ее. Счастливые это были глаза. Девичьи.

И чем дальше уносил ее конь от Бялого, тем ярче сияла радость в этих серых глазах. И мальчик, угловатый и нескладный, превращался в юную девушку. Рыжеватый локон, выбившийся из-под колпака, уже летел свободно возле ее виска. И девушка не торопилась спрятать его от посторонних глаз.

Казалось, что дорога вовсе не утомила ее, как и проведенный на жаре день. У крыльца дома Агнешка легко соскочила с вороного и бросилась в дом.

— Иларий! — крикнула она весело. — Я ее достала.

— Украла? — сурово спросил черноволосый маг, сверкнул синим взглядом. И девушка тотчас покрылась румянцем стыда.

Молодой маг поднялся со скамьи, зло растирая ладонью ладонь.

— Ты думаешь, с книгой получится? — задумчиво спросил он скорее у самого себя, чем у смущенной девушки. — Хочешь сказать, золотника из меня все равно не выйдет?

— Ведь это только пока… — прошептала девушка. — Пока твои руки не заживут. Чтоб сила не застаивалась, колдовать надо. Мне матушка говорила. А если руки не слушаются, так может…

— Что ты знаешь о силе? Может, ты меня еще из манусов в палочники произведешь? — огрызнулся Иларий. — Думаешь, я стану ворожить на краденой книге, будь она хоть тысячу раз наговоренной?!

Красавец маг надменно фыркнул, с ненавистью расчесывая зудящую молодую кожу ладоней. Коротко глянул на девушку, но, заметив слезы в ее глазах, тотчас переменился в лице. Раздражение исчезло, синий взгляд потеплел.

— Ну что ты, — ласково пробормотал он, совестясь. — Это все руки… Чтоб их радуга… Зудят, аж покою нет… Не сердись на меня, Агнешка…

Иларий протянул руку и едва прикоснулся кончиками пальцев к обветренным губам девушки. Агнешка вздрогнула, но не отстранилась, только всхлипнула еле слышно.

Не признала бы сейчас княгиня Черны Эльжбета в этой тихой и податливой, как теплый воск, девушке царственную словницу Ханну, не решился бы подтвердить старик-ясновидец, что перед ним хозяйка лесной избушки — неподвластная колдовству мертворожденная. Нашлась сила, от которой не уберег лекарку Агнешку ее чудесный дар.

Девушка прильнула к ласкающей руке, улыбнулась.

Но тут молодой маг вздрогнул, отдернул ладонь, потер пальцы. Словно огнем опалило в том месте, где касалась его руки теплая кожа девушки. Иларий настороженно глянул на пальцы, на покрытую шрамами ладонь. На мгновение показалось, что вот-вот проснутся руки — сверкнула искоркой былая сила. И угасла тотчас.

Иларий рассеянно глянул на приоткрытые губы девушки и торопливо вышел на крыльцо. В окно Агнешка увидела, как он повел к колодцу Вражко.

— Что я тебе сделала? — одними губами произнесла она.

Глава 41

«В чем моя вина? За что ты так обходишься со мной?» — не вымолвились слова, встали комом в горле. Тадеуш осторожно спустил ноги на пол, попытался подняться.

— За что же ты наказываешь меня? — уже в голос спросил он, глядя под ноги, туда, где под дощатым полом расстилалось черное рыхлое тело земли. — Я ходил по праздникам в храм и молился. Я не обидел ни единой земной твари… И за это ты отобрала у меня мою Эленьку?

Тадек рывком встал на ноги и тотчас рухнул. В ярости ударил ладонью в пол:

— Ты дала мне счастье, которого не испытывал ни один человек, для того, чтобы потом переломить хребет оглоблей на постоялом дворе?!

Всем хорош был Тадеуш Дальнегатчинский: крепок, силен, сердцем чист и горяч. Только не благоволила к нему Судьба. Да и не было дела Судьбе до второго сына князя Войцеха — первенцу все, и вотчина, и власть… А первым родиться не поспел — живи как знаешь. В мечтах высоко взлетел Тадек. Больно ударила Земля заносчивого мальчишку.

Тадеуш пополз по полу, цепляясь пальцами за половицы:

— Не выйдет у тебя, матушка-Землица, не выйдет… — прошептал он, хватаясь рукой за подоконник, подтянулся, сел на лавку у окна.

— Нет, Тадек, у тебя не выйдет, — глухо проговорил совсем рядом знакомый голос. — Оставь Эльку, не смущай. Она теперь жена, княгиня чернская. И тебе с этим нечего спорить. Элька большое дело сделала ради блага многих. И не тревожь ты ее. Подожди годок-другой. Сядет Владислав на сани. А как отдаст он Землице душу — будет твой черед. Вся Черна твоя будет.

Якуб подхватил друга, помог подняться. Но Тадеуш оттолкнул его руки и снова рухнул на скамью.

— Не нужна мне Черна, радугам ее в пасть, — отозвался он горько. — Как подумаю только, что ласточка моя досталась… этому…

Тадек прикрыл ладонью глаза, а Якуб медленно обнял его за плечи, мысленно браня отца за трусость. Мог бы и сам объясниться с мальчишкой. За нос водить смелости хватило. А увещевать послал увечного. А вот как решит сейчас в сердцах Тадек силовым ударить — и не станет у Бялого наследника. А может, того и добивается отец, вдруг подумалось Якубу, уж и так земля Чернскому Владу обещана, а не ему, так его сыну. Не оставлять же удел на убогого. «Да будь я хоть книжником захудалым, — горько признался себе Кубусь, — вроде того же Тадека, хоть было бы за что держаться, за что уважать себя».

А так — какой князь из топью ломанного? Взять бы в одну руку суму, другой ухватить за круглый бок болтушку Ядзеньку и заблудиться в закрайных лесах. Медведей шрамами не испугаешь. Зверей радужная топь не жалует, от человечьего племени кормится. А так, всяк, кто глянет, — тотчас вспоминает: радуга его колдовскую силу прибрала. Свята Землица, охрани, защити…

С легким сердцем променял бы Якуб свою судьбу на Тадекову. Без сожаления.

— Все равно, — начал было Тадеуш, но не договорил, ударил рукой о скамью, крепко ударил, так, что слезы навернулись на глаза. Порой на сердце так худо, так горько, что кажется, грудь от тоски разорвется. А боль утишит душевную горечь, отрезвит. Тадеуш потер ушибленную руку, сжал зубы, попытался подняться вновь.

Якуб не поддержал, встал рядом и глядел, как дальнегатчинец снова рухнул на пол.

— Всегда ты, Тадусь, упорным был, как бугай в деревенском стаде, — сухо проговорил он. — Видно, мне с тобой не сладить. Все одно: покуда не расшибешься в кровь — не успокоишься. Как на ноги встанешь, в Бялое поедем. С отцом поговоришь… Виделся я с ним, рассказал ему, что с тобой сделали. Жалеет он тебя. Может, не случай это, а Судьба, Тадусь? Оставь Эльку в покое. На ней свет клином не сошелся.