Ведьма - Зарубина Дарья. Страница 55

— Бабье — оно слаще мести будет… — вкрадчиво шепнул он на ухо сомлевшей Катаржине. Та прикрыла глаза, покачнулась, оперлась рукой о край стола, на котором лежало тело Юрека. И тотчас вспомнила все, отпрянула, залилась слезами. Иларий вышел, оставив вдову горевать с девками и приживалками. Но в животе вновь зашевелился голод, а под ноги — на беду — сунулась давешняя служанка.

— Куда спешишь, красавица? — улыбнулся ей Иларий, девушка потупилась, вновь краснея.

— Не опускай глазки, моя горлинка, — замурлыкал манус, поправляя белой рукой темную прядь, упавшую на лоб. — Такие глазки грех прятать. Землица накажет. Землица, она грешницу от праведницы всегда отличит. Грешницу наставляет, а праведницу испытывает. Вот просит у тебя смиренный путник кусок хлеба да глоток воды, смилостивишься над несчастным?

— Кушать желаете, добрый господин? — не зная, куда деться от собственной робости, пролепетала девушка. — Так на помин хозяина Юрека много уж наготовлено. Я сбегаю…

Она попыталась проскользнуть мимо разговорчивого гостя, но Иларий преградил ей путь.

— Разве испытание — подать нищему кусок хлеба. Испытание — грешное искушение, соблазн небесный. — Манус коснулся холеными пальцами загорелой руки девушки, погладил запястье, и тотчас невидимые его испуганной жертве побежали по смуглому от солнца предплечью белые искорки, нырнули под кожу, растворились в крови. И тотчас вынырнули вновь — лукавым огоньком в девичьих глазах.

— Что ж тогда испытание? — заговорила служанка, поднимая на Илария сияющий огненными брызгами взгляд.

Илажка потянул девушку к себе и юркнул в боковую дверь, что вела в кладовые. Дом Катаржины он знал как свои пальцы, а скромница мертвячка могла стать хорошей союзницей, если Каська не откажется от своей глупой бабьей мести.

Глава 54

Такая разве отступит.

Раз втемяшила что себе в голову, так всю душу вымотает. Вынет правду вместе с нутром.

— Не крути, мил человек, — пристальный взгляд впился в карие глаза бородача. — Начал сказ, так досказывай. Не все ты мне рассказал про Владовы башни.

Славко опустил голову, впился крупными желтыми зубами в жареное на углях мясо. Да только Ядзя не унималась. Ее настойчивый шепот не давал вознице вволю насытиться, под пытливым взглядом кусок не лез в глотку, и жаркое по вкусу было не сочнее пучка соломы, что и голодная лошадь не тронет.

— Расскажи, дяденька Славко, — пропела Ядзя, заходя с другой стороны. — Неужто вовсе меня не жалеешь. Ведь я в Черну еду, княгине в услужение, князю Владу в руки. А вдруг он, как и ты, решит, что я вечоркинская ведьма? Говорят, у него на площади столб стоит, а на нем головы человечьи?..

Но возница молчал да глядел не то с мольбой, не то с досадой.

Ядзя присела к костру, приняла из рук суровой молитвенницы плошку с похлебкой, сердито захлюпала горячим варевом. Но Славко держался. Как ни жалко ему было спутницу, не мог ответить на ее вопросы. Будь его воля, не отпустил бы ни на шаг бойкую болтушку Ядзенку, не посмотрел бы на то, что лента у нее в косе дорогая, дареная, не послушал бы никого — своими плечами загородил хоть от Влада Чернского, хоть от радужного глаза, хоть от самой Безносой. Казалось, за три дня пути прикипел он сердцем к спутнице так, что заживо не отнимешь. А рассказать не мог.

Невеселые мысли бродили в голове Славко. Он щурился на огонь, почесывал густую бороду. И тут большая ночная птица, сверкнув глазом, низко чиркнула крыльями над самыми головами путников. Вскрикнули женщины, молитвенница привычно схватилась за свой посох, а Славко сложил пальцы в оборонительное, опомнился, спрятал исчерченную шрамами руку. И натолкнулся на удивленный взгляд Ядзи.

Девушка не сказала ни слова. Но по глазам увидел бородатый возница, что задумалась крепко. Славко занимался лошадьми, поболтал с кучером другой подводы, а Ядзя все сидела, непривычно молчаливая, положив подбородок на руки, да смотрела, как подмигивает тысячью алых глаз догорающий костер.

«Вон какая пасмурная, — ядовито прошептал кто-то в голове у Славко, — знать, о господинчике своем кручинится. О том, что дорогие ленты дарил, а потом в Черну к душегубцу выслал. Такая красавица за простого не пойдет. Ей не ниже палочника мужа надобно, чтоб у князя на службе, домик с палисадом, платок вышитый красный в базарный день…»

Славко отмахнулся от злого голоса, опустил голову, разглядывая свои руки. Теперь бронзовые от загара, растрескавшиеся как сосновая кора. Разве таким рукам расплетать девушкам шелковые косы. В таких пальцах и вожжи тоньше кажутся.

Славко поправил упряжь, похлопал по крепкой шее пегую лошадку. Путешественники торопливо занимали места на возах. Ядзя, все такая же задумчивая, как давече, не села с ним на козлах, и ворона-молитвенница тотчас завела с ней беседу о земном и Землицыном. Ядзя рассеянно кивала. Славко вконец расстроился. Задумался, не сказать ли и вправду Ядзе то, о чем так старался он не вспоминать долгих три года.

Но тут дорога нырнула ручейком в лесную чащу, и навстречу обозу словно из-под земли вырос статный молодчик в чернских гербах — волки по плечам и на груди — и жестом приказал кучеру остановиться. Парень не был похож на разбойника, но, наученный долгой службой, Славко перехватил вожжи и достал из-за пояса топорик. Чтоб знал встречный, что хоть и не маги, а седоков своих защитить сумеем. Заметив это, ворожея на возу выставила вперед палку, на которой тотчас засветилась россыпь мелких белых огоньков, скоро роившихся на самой вершине посоха, — колдунья готовилась ударить двойным оборонительным.

— Постойте, люди добрые, — громко проговорил остановивший подводу и поднял над головой, так, чтобы и на втором возу не хватались за оружие, пожелтевший от частого использования свиток, запечатанный Чернским волком. — По велению князя моего, Владислава из Черны, следую в город его, и ежели вы — подданные господина моего, то повелеваю вам от его имени, ежели нет — прошу, как гостей земли Чернской, оказать содействие посланнику князя, ибо дело мое важности великой.

Торопливо выпалив заученное послание, парень опустил грамоту, подбежал к Славко и, бросив лишь мимолетный взгляд на его иссеченные шрамами руки, потянул за рукав с козел. Отвел в сторонку и доверительно прошептал:

— Пособи, друг, отвези в Черну да гони лошадку поскорей. Башенного сторожа прошлой ночью проклятьем убило. Сам знаешь, по рукам твоим вижу, что знаешь, зачем я тороплюсь. Не за себя прошу, и даже не за князя, за людей чернских. Второй сторож башни — старик семидесяти годов, третий — манус, пока око держал, вовсе обессилел. Старик хоть и книжник, а случись снова, долго ли он удержит?

Славко оглянулся на своих седоков. Все настороженно смотрели на странного Князева посланца, но скорее с любопытством, чем со страхом. Только Ядзя отвела взгляд, словно и не интересно ей было.

Возница кивнул парню, мол, ищи себе место. Служитель башни собрался было уже вскочить на козлы рядом с кучером, но тут Ядзя подняла на него серый лукавый взгляд и бросила:

— Садись, мил человек, на мое место. Отдохни. А я и на козлах устроюсь. — И, махнув синим подолом сарафана да русой косой, угнездилась рядом со Славко, смиренно сложила ручки на коленях. Ведьма-палочница, казалось, нашедшая в девушке благодарную слушательницу, обиженно нахмурилась, но Ядзя сидела кротко и смирно, как девочка, которую нарядили в праздничный день к Землицыну причастию. Как ни старался возница поймать ее взгляд, смотрела перед собой между ушами прытко бегущей лошадки. Но едва дорога пошла по камням и колеса загрохотали, заглушая людские голоса, Ядзя придвинулась к нему, тотчас растеряв свое молчаливое смирение.

— Ведь это он, Славко, — заговорила она, — это один из тех, что были у башни. Что того человека на цепях тащили. И ты позволил ему на воз сесть. А еще он тебе сказал, что ты знаешь, зачем он торопится.

«Вот ведь девка, — подумал Славко, крепче сжимая вожжи, — болтлива как сорока, а все услышит».