Ведьма - Зарубина Дарья. Страница 63

— Ты что ж, дяденька, девку стращаешь? — Славко подошел так тихо, что Ядзя и не заметила, как возница оказался у нее за спиной, удержал за вздрагивающие плечи. — Думаешь, ей без твоего карканья весело?

Старик обиженно засопел и пошел к возу. Славко повернул ослабевшую от страха, понурую, как тряпичная куколка, девушку к себе лицом, обнял — притиснул к широкой груди.

— Ты не бойся, Ядзя, — проговорил он. — Хоть и есть у меня зуб на Чернского Влада, а одно скажу — без вины Владислав никого не казнит. Ты — добрая душа, чистая, как девичий платок на утрене. Тебе бояться нечего. А что ты, мертвая кость, к магам да магичкам на двор идешь, не пугайся. Князь не дает над мертворожденными куражиться. За это любой из магов на стену пойдет. Если же случится, что отважится кто недоброе тебе сделать, ты меня зови. Поймай в городе любого мальчишку и скажи: «Передай Славке, что его Ядзя зовет», — я приду.

Ядвига дернулась, пытаясь вырваться из медвежьих объятий возницы. Чудно это было, странно — вроде как и покойно, как за дубовой дверью, и в то же время словно бы и воздуха не хватает, не вздохнешь. Славко ослабил объятие. Ядзя благодарно прижалась щекой к его плечу, поцеловала возницу в черную бороду.

— Спасибо, так мне уж и не страшно совсем, — скрыла смущение под напускной веселостью Ядвига. — Если станет меня князь стращать, так уж и быть, пригрожу ему, дяденька, твоей смоляной бородой.

Славко улыбнулся, внимательно глядя в лицо девушке, словно старался запомнить веселый взгляд ее серых глаз да золотой отсвет солнца на круглых щечках.

Попрощались они скоро. Будто торопясь. Славко сел на козлы, не оборачиваясь, помахал рукой. И тронул усталых лошадей. Те резво свернули по знакомой дороге к постоялому двору, корму и отдыху. А Ядвига пошла прямо — в город. Туда, где на площади возвышалась Страстная стена. Как советовал старик, постояла: смотрела, бледнея, слушая, как замирает от страха сердце. Вокруг стены шумел город. В рядах шла торговля. Сновали мальчишки-разносчики. И, казалось, никто не замечает ни воронья, ни смрадного дыхания смерти. Понемногу и Ядзя успокоилась. Огляделась и заметила, что жизнь в Черне идет так, как и в Бялом. Только дружинников на площади не в пример меньше. Купцы товар раскладывают смело, не боясь кражи. И люди друг с другом будто приветливей.

Засмотревшись на красивую полную ворожею с младенцем на руках, Ядзя, не глядя, двинулась вдоль стены. Тотчас кто-то взвизгнул, отскакивая. Девушка обернулась, прося прощения, и увидела плешивого старика в поношенной одежде. В этот раз не было у него ни пестрого шатра, ни зазывалы, но Ядзя тотчас узнала словника Болюся.

— Давно ли из Бялого, батюшка? — кланяясь, спросила она.

Словник удивленно воззрился на девушку, словно прикидывая в уме, может ли толстокосая служанка быть ворожеей. Но в мгновение справился с замешательством и расплылся в угодливой улыбке.

— Уж не виделись ли мы с тобой, красавица? — спросил он. — В грядущее я для тебя не заглядывал?

— Нет, — отозвалась Ядвига. — Хотела я к тебе, дедушка, в шатер зайти, да хозяйка не позволила.

Ядзя замолчала, не решаясь попросить.

— А не глянешь ли сейчас?

— Как не глянуть, — отозвался Болюсь, подставляя морщинистую ладонь, в которую Ядзя, не задумываясь, положила денежку. — Любит. К сердцу прижмет.

— Кто? — перепугалась Ядзя, подумала, что не зря в шатер к словнику все бабы и девки бегали. Все знает. Главную ее беду враз усмотрел.

— А о ком ты думала, тот и любит…

«Любит, так не отослал бы от себя», — с горечью подумала Ядзя. На глаза навернулись нежданные слезы. А когда девушка смахнула их рукавом, словник уж потерялся в толпе. И там, где он исчез, на мгновение мелькнул знакомый платок — уж не нянька ли?

Ядзя принялась пробираться через толпу, привычно работая локтями. Кто-то наступил ей на подол. Помянул, не страшась вида голов на стене, небо и всех его тварей. Ядвига бросила в ответ что-то резкое, думая лишь о том, как догнать старуху. Нянька всегда была сурова. С ней и во Владов терем идти не страшно.

— Что ж ты, красавица, так ругаешься? — спросил рядом знакомый голос. — Не гневи Землицу.

От жаркого, звериного дыхания мороз пробежал по спине девушки.

— Никак по хозяйке заскучала, Ядвига? — тихо проговорил Игор, удерживая Ядзю за локоть. — Пойдем, до княжьих покоев провожу. По дороге нам.

И имя мое помнит, с ужасом подумала Ядзя, мигом растеряв смелость. Покорно пошла за великаном. Толпа расступалась перед ним, как расступается рыхлая ткань под иглой. И тотчас смыкалась за спиной девушки. Люди кланялись, Игор кланялся в ответ. Ядзя тоже то и дело склоняла голову, хоть и видела, что встречные не замечают ее — смотрят во все испуганные глаза на княжеского любимца. Знать, нечасто можно было встретить в уличной толчее самого «Владова пса», огромного закрайца.

— Как тебе у нас, в Черне? — вдруг спросил Игор, оборачиваясь. Из-под низко надвинутого капюшона сверкнули на миг темные глаза.

Глава 61

— Хорошо, господин, — отозвалась девушка, скромно потупившись.

— Все-то у тебя хорошо, — глухой, резкий голос самому показался чужим. — Поди. Как… князь придет, мне скажешь.

— Да, господин, — все так же кротко пробормотала служанка, пятясь к двери.

— Ведь хотел сказать «отец», а будто ком в горле встал, — с досадой подумал про себя Якуб. Затворил дверь.

Скверно на душе было после ссоры, муторно. За всю жизнь не позволил себе Якуб поднять руки на родителя. Чтил, уважал, боялся. Потому что был перед ним Казимеж, Лис Бяломястовский. Правитель — умный, щедрый, грозный.

А как пришел в Бялое Черный Влад, как взял Эльку — словно подменили отца. Стал старик стариком — брюзжит, пьет да девок тискает. Умел Владислав ломать. Хлеще топи хребет перешибал хозяин Черны, радуги ему в глотку.

Якубу было стыдно. Совестно того, что наговорил сгоряча отцу. Казалось, правду говорил, все как есть — а как вымолвилось, так стало ясно, что не правда это, а правдочка. Его, Якуба, глупая правда. Такая простая и прямая, что никак не может она быть истиной. Якуб почувствовал себя брехливым щенком, по глупости ухватившим хозяйскую руку.

Захотелось повиниться, упасть перед отцом на колени. Попросить растолковать, что к чему. Чтобы впредь не стыдиться. Так сделал бы наследник Бялого. Но Якуб все медлил, сидел, то и дело прикасаясь дрожащими пальцами к белому платку на лице.

— Позволишь, Якуб Казимирович? — тихо спросили из-за двери.

— Кто? — встрепенулся княжич.

— Иларий это. Впусти, покуда слуги не услыхали.

В голосе мануса звучала тревога. Якуб тотчас отворил дверь, впуская молодого мага. Иларий прикрыл за собой дверь, прислонился спиной к тяжелой створке.

— Плохо дело, господин мой Якуб, — прошептал он охрипшим от волнения голосом. — Батюшка ваш…

— Что? — Якуб вплотную придвинулся к Иларию, заглянул в глаза, ища хоть искру надежды. Но предательский холодок дурного предчувствия пополз по спине вверх, остудил затылок.

— Преставился князь, — выдохнул Иларий.

— Как? — казалось, Якуб уже не ждал ответа, губы его побледнели, едва не сравнившись цветом с платком. Глаза блеснули непрошеной влагой.

Но Иларий не дал наследнику Бялого собрать рассыпавшиеся мысли. Крепко удержал за плечо.

— Не сам ваш батюшка Землице душу отдал. Кто-то голову князю размозжил. В бане он лежит.

Якуб покачнулся, но манус крепко держал его за ослабшую руку.

— Теперь, Якубек, ты князь бяломястовский. Хочешь ли, нет ли, а надо о смерти князя народу сказать.

В голове у наследника гудело, тошнота подкатывала к горлу.

«Не может того быть», — стучало в висках.

«Может, — отвечала непреклонная совесть. — Убили вы батюшку, князь Якуб. В запале ударили, да и убили».

— Что сказать? Как? — еле выговорил новый хозяин Бялого, теряясь под пристальным взглядом синих глаз молодого мага. Казалось, прямо в душу смотрит Илажка. Якуб опустился на скамью, а Иларий навис над ним, впившись в лицо неподвижным взглядом.