Сердце в небесах - Дорсей Кристина. Страница 20

Но это было до того, как она узнала, что должна сама сшить себе одежду. Она, как и любая леди, имела некоторый навык в обращении с иголкой и ниткой. Она вышивала, могла отделывать края, и всем было известно, что у нее ровный и изящный стежок.

Только здесь ровность и изящество оказались ни к чему.

Она понятия не имела, как сшить рукав или сделать выкройку для жакета. Именно поэтому она шила накидку. И все равно, ей едва удавалось проткнуть толстую шкуру костяной иглой. Все-таки у нее была своя гордость, поэтому она не сдавалась.

— Может, мне вам помочь?

Рэчел подняла глаза и медленно вытащила палец изо рта. В его голосе было что-то такое, чего она не слышала со времени своей болезни, и даже тогда она сомневалась, не слышит ли она в жару то, чего не было на самом деле. У нее защипало глаза, и она несколько раз моргнула, прежде чем удалось улыбнуться в ответ.

— Я собираюсь сшить не жакет, а накидку, — наконец сообщила она. — По-моему, так будет изящнее, как вы думаете? — Прежде чем он успел ответить, она торопливо продолжила: — Когда я пошла к озеру искать Лиз, на мне была надета накидка. Просто чудесная, из синего бархата с серебряной отделкой. Под цвет моего платья. Но я как-то ухитрилась ее потерять. Наверное, когда упала в воду.

Рэчел взглянула на него и увидела, что он внимательно к ней присматривается. У нее появилось неуютное ощущение, что он считает ее сумасшедшей. Она откашлялась.

— Так как, по-вашему, мне пойдет накидка?

— Наверное. Если она вам больше нравится. Но от этого ей нисколько не стало легче протыкать шкуры иглой.

Именно это она пыталась сделать следующим утром. Насколько она могла судить, она поднялась еще до рассвета, несколькими часами раньше, чем когда-либо просыпалась в Англии, хотя королева Шарлотта требовала, чтобы ее свита присутствовала на утренней молитве. Но мистер Маккейд, похоже, будто считал само собой разумеющимся, что она должна просыпаться тогда же, когда и он. Он даже не пытался не шуметь, когда разжигал очаг, потом свистнул собаку и вышел.

Генри, устроившийся в ногах Рэчел, конечно же остался на месте.

Логан снова открыл дверь, отчего в комнату ворвался холодный воздух, и проворчал:

— Идем, псина.

— Бога ради, Генри, пойди с ним. Тебе же нравится утреннее купание. Не упрямься. — С этими словами Рэчел натянула медвежью шкуру себе на голову, но услышала, как Логан вполголоса выругался, когда собака лениво встала и затрусила к двери. От грохота захлопнувшейся двери сон у нее сразу пропал.

Она скинула с себя шкуру, уселась и пальцами расчесала волосы, потом откинула корсет, потому что уже давно оставила все попытки загнать свое тело в те жесткие рамки, как раньше. Старательно натянув на себя драные остатки когда-то прелестного платья, она побрела из хижины к предоставленным природой удобствам.

Вернувшись, она расстелила на полу свою накидку или, скорее, шкуры, которые должны были стать ее накидкой. Ей удалось сделать два неровных стежка, прежде чем порыв холодного воздуха возвестил о его возвращении. Рэчел не обернулась, отлично зная, что увидит, если обернется.

Каждое утро, каким бы оно ни было холодным, он купался в ручье. Она не знала, снимал ли он кожаную набедренную повязку, перед тем как нырнуть, но когда он возвращался, повязка всегда была туго обмотана вокруг его узкой талии.

И это все.

Заслышав, что он взял кусок полотна и принялся растирать свою заросшую волосами грудь, Рэчел постаралась сосредоточиться на протаскивании иглы сквозь шкуру. Каждый день он быстро обтирался перед огнем, потом привязывал наножники и надевал мягкие сапоги. Рэчел побыстрее выкинула из головы мысли о его длинных мускулистых ногах.

Сейчас он потянется за чистой рубахой из кучи, которую она выстирала, натянет ее через голову и…

— Что вы сделали с моей рубахой, черт побери? Несмотря на твердое решение не глядеть на него, Рэчел обернулась. Он выглядел точно так, как она его и представляла: наполовину одетым, широкая грудь обнажена. С черных, мокрых от недавнего купания волос капала вода, ручейками стекая по плечам. Наблюдая, как одна капелька прокладывает свой путь через окружающие один из сосков завитки, Рэчел непроизвольно сглотнула. От холода сосок отвердел и набух. Только когда он снова заговорил, Рэчел удалось оторвать взгляд от его тела.

— Вы ее прополоскали?

— Ну да… конечно.

Но явно не слишком хорошо, потому что рубаха была такой жесткой, что почти звенела. Ей показалось, когда она снимала рубаху с веток, что она слишком твердая, но Рэчел не обратила на это особого внимания. Его рубахи были сшиты из самой грубой материи, и она просто решила, что они и должны быть такими после стирки. Но по выражению его лица ей стало ясно, что это не так.

Если бы только он разозлился! С этим она вполне могла управиться. В конце концов, она не предназначена для такой физической работы, как стирка. Его мрачную гримасу не смягчило видное по глазам разочарование.

Рэчел поднялась на ноги, выхватила у него рубаху, сгребла в охапку все остальные, такие же жесткие от мыла, и бросилась к двери. Она захлопнула дверь раньше, чем Генри успел подняться, и заторопилась к ручью. Можно представить себе ее удивление, когда, прополаскивая рубаху, она почувствовала прикосновение мокрого собачьего носа к руке.

— Так вам и вправду никогда раньше не доводилось заниматься стиркой?

От звука его голоса у себя за спиной Рэчел застыла. Она быстро смахнула повисшую на ресницах слезинку:

— Конечно нет. Неужели вы полагаете, что королева приказывает мне заниматься такими вещами?

Хотя она пыталась говорить высокомерно, ее выдала легкая дрожь в голосе. Логан опустился рядом с ней на колени и прикрыл ее руку своей ладонью. Она пыталась выдернуть руку, но он не позволил.

— Знаете, это не так уж важно.

— Не говорите глупостей. Ведь их нельзя носить. — Рэчел глянула на все еще лежавшую в воде рубаху, покрытую толстым слоем серой пены.

— Раз так, давайте я вам помогу.

— Нет. Вы поручили мне это, и я это сделаю. — Ее пальцы онемели от холодной воды, но это как-то не имело значения, пока его рука лежала на ее руке. — Вы были правы, когда сказали, что я ничего не умею делать.

— Нисколько.

Он убрал руку, и на глаза Рэчел вновь навернулись слезы. Но он обхватил ее за плечи и повернул к себе:

— Я ошибался, Рэчел. Вы многое умеете.

— Но ничего такого, с чего мог бы выйти какой-то толк. — Она зашмыгала носом, и он крепче обхватил ее, прижимая к своей груди. Рэчел знала, что ей полагалось бы отодвинуться, но так приятно было оказаться в тепле и покое, вдыхать его запах и плакать на его волосатой груди. Потому что теперь ей уже не удавалось сдерживать слезы.

Его руки обвились вокруг ее тела, и она старалась глубже спрятаться в его объятиях. Она никогда не плакала, никогда. Во всяком случае с того далекого дня, когда ее мать ушла от них. И вот сейчас она была не в силах сдержаться. И все из-за того, что не могла выстирать какие-то дурацкие рубашки.

— Рэчел.

Когда он произнес ее имя, она вновь зашмыгала носом. Это он сумел сказать таким тоном, не так, когда называл ее «ваше высочество», что она еще раз шмыгнула носом.

Он улыбнулся этой своей улыбкой, от которой становились видны ямочки, и пальцем смахнул слезинку. Его лицо было совсем близко, глаза казались зелеными-зелеными, и Рэчел нисколько не возражала, когда он, обхватив ладонью ее затылок, притянул ее голову к себе.

Сначала прикосновение его губ было только касанием, ощущением дыхания, легчайшим нажимом теплой плоти. Но оно чувствовалось как нечто гораздо, гораздо большее. Рэчел вздохнула, поражаясь тому что всего-навсего намек на поцелуй мог вызвать такие приятные ощущения, и задумалась, на что был бы похож настоящий поцелуй.

Ей не пришлось долго раздумывать над этим.

Он рывком прижал ее к себе, как будто они вдруг оказались в бурлившем ниже порогов водовороте. Его приоткрытые губы жадно нашли ее губы.