Из чего только сделаны мальчики. Из чего только сделаны девочки (антология) - Фрай Макс. Страница 20

Иногда по ночам он тяжело дышал и быстро двигал правым локтем.

Одиноко мне было не только по ночам, это было очень странное чувство. Я ходила по квартире боком, разрезала футболки и свитера Андрея на спине и сшивала попарно в четырёхрукие балахоны, тихо стояла у него за спиной, пока он в дверях разговаривал с курьерами Интернет-магазинов, не впуская их в квартиру. Я была рядом с ним много дней, двадцать четыре часа в сутки, столько, сколько люди не выдерживают, и мне было очень одиноко.

Не видя лица Андрея, я совсем перестала понимать, что и почему он говорит, единственное зеркало в его квартире было в ванной, оно было маленьким, ванная — тесной, стать так, чтобы обоих было видно, было почти невозможно, я и не старалась. А он и говорил только о том, как нам сейчас стать или сесть, и ещё — пересказывал по утрам свои воображаемые сны. Мне тоже один раз приснилось, ещё в самом начале, когда мы только-только склеились и ещё немного спали, но я не стала рассказывать: мне приснился третий глаз, но чей-то чужой, я проснулась с мыслью, что у Андрея теперь должен быть такой же, а ещё — по третьей руке у меня и у него и всему прочему, что должно быть у кого-то чужого. Утром это казалось глупостью, и я не стала рассказывать и с тех пор уже больше не спала, и он тоже.

В голове крутился когда-то любимый стишок: «Всё, что нам нужно — это её душа, её душа. Её восемнадцать пальчиков, шесть языков, одиннадцать полушарий».

— Ничего, Ясенька, всё будет хорошо, — сказал он, перестав притворяться, что спит, и это было самое странное.

↓

Потом был Новый год, настоящей ёлки у нас не было, а всё остальное было, мы сидели в самом центре комнаты, окружённые десятком свечей-«таблеток» на полках и столах, Андрей подливал вино, держа бутылку так, чтобы я не видела, сколько мы уже выпили, и сказал:

— Давай потанцуем, — и прежде, чем я опять начала реветь, встал с пола, потянув меня за собой, поставил старый альбом Бьорк, и мы стали танцевать.

Бьорк и вино: у четырёхногого существа обнаружилась собственная грация, оно двигалось легко и незнакомо, плавными кривыми и внезапными ломаными движениями, я больше не чувствовала, что у меня есть спина, вместо этого я каким-то образом чувствовала руки и ноги Андрея, как будто мы не склеены кожей, а срощены позвонками, и общий спинной мозг беспрепятственно пропускает сигналы на все восемь конечностей.

Может быть, так и стало.

↓

Потом оказалось, что нет слов кроме «мы», а его не нужно произносить.

К весне мы окончательно освоились в общем теле — просто дело привычки и терпения. Сначала ты привыкаешь всё время ощущать кого-то за спиной (даже неудобно, боком, примостившись на унитазе), научаешься не глядя и не думая передавать тарелку, блокнот, шланг душа, осваиваешь искусство перемещения боком на полусогнутых, смиряешься с тем, чтобы спать на одном боку. Потом все эти привычки перестают быть чем-то внешним, как для несдвоенного человека — привычка ходить, поочерёдно перемещая две ноги. Не знаю, как насчёт срастания позвонков, но мы действительно стали осознавать положение всех восьми конечностей (и, если это важно — мы действительно испытывали сдвоенный оргазм, какие бы руки и к каким половым органам не прикладывали усилия).

По ночам, перестав притворяться, что не разучились спать, мы сидели на балконе. В новой жизни не хватало только возможности спокойно пройти по улицам и уехать к морю.

↓

К счастью, в том же году наступил конец света. Сначала все города заволокло дымом горящей земли, и на улицах стало не видно и всё равно, так что мы отваживались шустрым пауком пробегать по улицам в ближайший парк, и сидеть в одиночестве среди умирающих деревьев. Потом начался потоп, и в четверг мы нырнули с балкона в мутное ласковое море и поплыли прочь из города, но вскоре и города не стало видно под водой. За множество следующих дней мы встречали только разрозненные предметы, нам хватало еды и питья, но ни корабля, ни лодки, ни мачты, ни доски достаточно большой чтобы стать плотом. И никого живого.

Это же был конец света, в конце-то концов.

↓

Потом нас вынесло на сушу, в развалины какого-то древнего города.

Может быть, он был и не очень древний, но сохранился только рисунок улиц и основания зданий. Наступил вечер, и мы лежали в густой траве, между двумя тротуарами. Мы устали, мы были живы, были счастливы, мы катались в траве, ударяясь о раскрошившиеся бордюрные камни, над городом была обычная гроза, и что-то ещё мы сделали с собой такое, о чём непонятно как помнить и как говорить.

Потом мы в первый раз заснули. После стольких дней в море, растворившем прошлую цивилизацию, клей между нашими спинами тоже ослабел, я встала и увидела, что Андрей спит. Его тело подрагивало, как у беспокойной собаки, а я чувствовала, как эти импульсы продолжают передаваться в мои руки и ноги, и что мои руки и ноги — не вполне мои. Тогда, я взяла кусок асфальта и разбила ему голову, чтобы вернуть своё тело.

Мы проснулись, и я поняла, что беременна.

Звери ищут лето

...А если быть абсолютно честным,

То пусть тебе будет темно и тесно

То пусть тебе будет предельно страшно.

(Максим Кабир)

1. — Добрый день, вы курите?

— Нет. Я, наоборот, покупаю сладкую вату. Вы когда-нибудь обращали внимание, как делается сладкая вата? Подойдите посмотрите, это правда здорово. Видите, в металлический стакан с дырками насыпается сахар, нагревается и раскручивается. Расплавленный сахар выдавливается сквозь стенки стакана и тонкими паутинками повисает в воздухе — вооот, потекли! Теперь продавец собирает их из воздуха на деревянную палочку — почему-то всегда плохо обработанную, с занозами. Видите, это правда просто — даже ребёнок справится. Собственно, продавцу, кажется, лет двенадцать.

2. А в студенческие времена над этими несчастными девушками-сигаретными промоутерами, с их неизменным «Добрый день, вы курите?», почему-то всегда звучащим абсурдно — как только мы над ними не издевались (было такое чудовищное словечко «задрачивать», вот именно этим мы и занимались, если вдуматься). Просто даже негласное соревнование на самый абсурдный ответ для абсурдного вопроса, а уж если получался диалог реплик на пять, всё в том же духе Кэролла и Клюева — день прожит не зря. Кажется, с тех пор я и не слышал этой дурацкой фразочки — и вот, пожалуйста. Здесь, в пгт Черноморское (западный Крым, полуостров Тарханкут, население 11 тысяч человек), с течением времени особые заморочки.

3. Впрочем, может быть и ничего здесь особого, просто я редко бываю в таких небольших городках. «Будущее уже здесь, просто оно неравномерно распределено» — здесь это виднее всего. Кинотеатр «Волна» стоит полуразрушенным и заколоченным, в летнем кинотеатре — ночной клуб, голливудские фильмы и мультики с полугодовым отставанием крутят в бывшем ДК. Салон мобильной связи взял в аренду уголок в «Гастрономе», в котором за пятнадцать лет не изменился ни интерьер, ни, кажется, продавщицы. Ассортимент же, впрочем — ...

4. Что касается сладкой ваты, я не то чтобы так уж люблю это облако сахарной паутины. Но у этой сладкой ваты, которую делают на твоих глазах, есть одна особенность: она точно такая же. А когда ты последний раз ела правильное овсяное печенье? (настолько жёсткое, что иначе как размочив в чае, откусить его невозможно — зато безусловно овсяное) Или, к примеру, правильную ириску? Настоящее мороженное «Каштан»? Вот и я же о чём.

5. Сладкая вата остаётся. Всё остальное меняется.

6. Нет, серьёзно.

7. Моя проблема в том, что я вижу вещи целиком — и одновременно в мельчайших деталях. Поэтому могу не заметить — глядя целиком — новую стрижку старой подруги или снесённое здание на главной площади. Поэтому же по мельчайшим деталям сразу узнаю истории, которые мне не предназначены. В принципе, я справляюсь. Но немножко неудобно. Подруга, опять же, обижается.