Синдром отличницы - Ромова Елена Александровна. Страница 11

И хотя я уже дала слово Баргеру, что порву с Питтом, я не могла не утвердиться в правильности этого решения.

В мой выходной день случилась еще одна беседа, с Ниллой. Она позвонила вечером, сообщив, что женская половина Каптики рвет и мечет, узнав, что Питт Сайверс связался с заучкой и занимался с ней сексом на закрытом пляже.

— И это правда? — спросила подруга. — Ты можешь и не говорить, конечно, это не мое дело. Просто интересно, Сайверс действительно так хорош, как о нем болтают?

— Между нами ничего не было.

— Я и не настаиваю.

У Ниллы всегда было свое мнение на все.

— Может, погуляем сегодня, раз уж у тебя вынужденный выходной? — предложила она. — В парке? Помнишь тот заброшенный парк у озера, где стоит чертово колесо? Увидимся там через час.

Наша прогулка обещала быть запоминающейся. Чего только стоила открывшаяся панорама, которую нам довелось лицезреть, войдя на территорию бывшего парка: старая билетная касса с покосившейся вывеской и облупившейся краской, заросшие травой детские лошадки, разрушенные асфальтные дорожки и, конечно же, гиганты-аттракционы.

Парк был не совсем диким, время от времени сюда наведывались влюбленные парочки.

— Ты действительно отказалась от работы в Вейсмунде? — спросила Нилла и, заметив недоумение и даже раздражение на моем лице, добавила: — Брат сказал, что Баргер искал перспективного студента для работы с доктором Такером.

Я остановилась, как и мое сердце.

— С кем? — нет, я прекрасно расслышала это имя, мне просто было нужно пару секунд перерыва.

«Кей Такер». Этим именем расшиты все мои самые смелые иллюзии и желания. Он был богом современной биотехнологии. Ему предлагали место директора института генетики в Баролле, но он ударился в область клинической иммунологии. Из-за сомнительности экспериментов, которые он проводил, он потерял работу, но приобрел бешеную популярность, изложив суть экспериментов в своих книгах. Несколько лет назад он стал первым человеком, сумевшим вырастить искусственные легкие и пересадить примату.

— Он сейчас работает в Вейсмунде? — лишь пролепетала я.

— Вроде бы, — отозвалась Нилла, — и я слышала, что в связи с отменой запрета клонирования его лаборатория может получить солидный грант на исследования и Такер набирает стажеров. Мой брат уже подал заявку на перевод, но, ты же понимаешь, что попасть в эту команду — один шанс на миллион.

Я некоторое время молчала, погрузившись в тягостные раздумья, и в них было все: горькое разочарование, сожаление, паника.

Мой мир медленно рушился. Я мечтала о работе с Такером, а лучше сказать — грезила. Нилла совершенно права — один шанс на миллион. И кажется, я упустила его. Человек, на которого я хотела равняться, к которому хотела приблизиться, поговорить, даже просто побыть рядом, чтобы насладиться его присутствием, теперь недосягаем. И только я виновата в этом. Да, мой мир рушился.

Но рухнул окончательно лишь вечером, когда я вернулась домой.

Спокойный глухой вечер. В холле тихо. Я кладу ключи на тумбочку, вешаю на крючок сумку и зову Дейну. Дом по-прежнему безмолвен. Я и подумать не могу, что моя хреновая жизнь изменится в следующую секунду:

— Лимма! Ингалятор! Быстрее!

Я уже знаю, что означает этот крик. Кидаюсь на второй этаж в комнату ба, чтобы судорожно распахнуть верхний ящик ее комода. Слишком сильно дергаю за ручку — ящик выпадает на пол. Рыскаю на коленях, пока не нащупываю в ворохе бумаг баллончик.

В маминой комнате горит лишь маленький прикроватный ночник. Тихие сдавленные хрипы матери всегда так истерично страшны, что я прихожу в ступор. Ее голова зажата в ладошках ба, глаза приоткрыты, изо рта течет вязкая слюна.

— Быстрее, Лимма! — торопит Дейна, и ее голос дрожит от напряжения и страха.

Наши движения доведены до автоматизма. Я сажусь на кровати, мы приподнимаем маму, я крепко держу ее голову, а ба втискивает у нее между зубами ингалятор и делает несколько впрысков.

— Вот сейчас… — тихо шепчет при этом Дейна, — сейчас уже станет легче, дорогая… ты дыши… спокойно… дыши…

А потом мы сидим в безмолвии и ждем, когда рваное дыхание больной восстановится, исчезнут хрипы. Я глажу маму по волосам, убаюкиваю и не могу сдержать слез.

— Ну все, Лимма, — укоризненно и тихо говорит ба, — я с ней побуду. Иди, поешь чего-нибудь…

Никогда в моей жизни не было и не будет ничего страшнее этих моментов. Я знала, что болезнь матери медленно прогрессирует и когда-нибудь Гарверд просто перестанет дышать. Самое отвратительное, что понимание этого давно стало нормой, как для меня, так и для Дейны.

В ее комнате, мимо которой я проходила, царил сотворенный мною хаос. Я толкнула дверь, спокойно вошла и села на пол, рядом с опрокинутым ящиком комода. Дейна негативно относится к попыткам вторгнуться в ее комнату, но разве станет она сердиться, если я приберусь? Мысли продолжали биться в висках, не давая мне сосредоточиться, а между тем я ловко сложила содержимое в ящик, подняла, чтобы вставить в отсек комода. Механически, отрешенно. И не сразу сообразила, что что-то отлепилось от нижней стенки и рассыпалось по полу.

— Черт… — поборовшись с ящиком, чтобы уместить его в полагающийся отсек, я глянула вниз.

Бывает, что жизнь преподносит сюрпризы, не все из которых приятные. Мы чаще всего любим получать письма, но иной раз эти письма не предвещают ничего хорошего.

Где-то в параллельной вселенной, видимо, была запущена часовая бомба, которой суждено поднять всех на воздух именно сегодня.

Я снова села на пол, касаясь писем раскрытой ладонью и понимая, что их много. Их очень много… Десять, а то и пятнадцать. И все они адресованы моей матери.

Я стала вскрывать одно за другим.

— О боже… — в горле встал комок, а подо мною буквально разверзлась земля.

В тот же миг заскрипела дверь, и на пороге раздались шаги, а затем и негодующее:

— Лимма! Что ты здесь делаешь?!

Как сигнал к действию. Как красная тряпка для разъяренного быка.

Пожалуй, в тот миг не было ничего более мерзкого и раздражающего, чем голос моей бабушки.

Я развернулась всем корпусом, все еще продолжая сидеть, и глянула на нее снизу вверх, как волчонок. Дейна, конечно, увидела письма, а выражение моего лица подтвердило то, что эти письма я читала.

— Послушай, Лимма, — произнесла она тихо, страшно бледнея, — это не то, что ты подумала.

— Разве?

— Я забочусь о твоей матери. Семья — это все, что у нее есть.

О, я не хотела это слушать. Это было просто предательством!

— Она все это время думала, что от нее все отвернулись. Она корила себя за то, что когда-то предпочла науку, — прорычала я, стискивая в кулаке бумагу, — как ты могла прятать от нее все это?

Дейна медленно закрыла дверь, села на постель, собираясь с мыслями.

— Ты не понимаешь… никто не позаботится о ней лучше, чем я. Я ведь ее мать, Лимма.

— Ты просто… — я задохнулась от возмущения, — ты предала ее! Ты же знаешь, что значит для нее работа! Она умирает здесь! В этой дыре, где ты ее спрятала от всего мира. Но хуже всего, она считает, что о ней забыли!

— Я — все, что у нее есть, — выпалила ба. — Не думай, что ты знаешь о ней все. Ее никогда не было рядом, потому что она грезила медициной и гробила себя. Она была слишком озабочена спасением других, чтобы обращать внимание на свою собственную семью.

— Она могла бы сейчас преподавать! — вскипела я. — Она могла полноценно жить еще долгие годы, вместо того чтобы мучительно умирать здесь! Ты же понимаешь, что мысль о том, что она больше никому не нужна, загоняет ее в могилу!