Синдром отличницы - Ромова Елена Александровна. Страница 43

Чувство вины не давало ей покоя очень долго.

— Ба…

— Нет-нет, ты послушай, Лимма, — торопливо заговорила она, — я знала, что она могла преподавать, но я не хотела отпускать ее. Из-за собственного страха.

Я закусила губу, чувствуя, как начинают щипать глаза.

— И я не хотела отпускать тебя, — вымолвила Дейна, — я думала, что смогу привязать тебя к дому… но это неправильно, Лимма. Я злилась на тебя. На твою мать. Я даже злилась на нее за то, что она ушла раньше меня. И я опять была одна… Но теперь я понимаю кое-что, Лимма: ты не должна страдать из-за этого.

Порывисто я коснулась ее руки, сжала ее прохладные пальцы в ладони.

— Послушай, ба, — заявила твердо, — тебе незачем говорить об этом. Я не уеду. Я останусь с тобой. Мы пройдем через все вместе. Слышишь?

— Лимма, я же не беспомощная…

— Теперь дело во мне.

— И ты не осуждаешь меня?

— Нет, — уверила ее, — мы все любим по-разному, жертвенно, эгоистично, собственнически. Но мне плевать, если я знаю, что любовь эта настоящая.

Ее губы задрожали, складываясь в улыбку.

— Мне стало так легко, — произнесла она, — так спокойно… хорошо, что мы поговорили.

Казалось, Дейна совсем обессилела.

Завтра ей должно исполниться семьдесят восемь. Сейчас ее возраст хорошо проглядывается во внешности, но это из-за болезни и химиотерапии. Уверена, скоро начнется период ремиссии, и ба вновь окрепнет.

— Хочешь, завтра мы вместе испечем пирог? — спросила я. — И позовем кого-нибудь? Может быть, нашу соседку?

Дейна хрипло дышала, глядя на меня сквозь полуприкрытые веки.

— Давай сначала доиграем партию, — вымолвила она.

Я передвинула фигурку на шахматной доске. Последнее время мы могли играть и говорить часами.

— В этот раз я тебя обыграю, — зашептала я, потирая руки.

По губам Дейны скользнула слабая умилительная улыбка. Она никогда не поддавалась, и сейчас не собиралась.

— Шах, — ба медленно склонилась, переставила фигуру и вновь спрятала руку под плед.

— Да не может быть… — я уставилась на доску, покусывая губу. — …Ну, уж нет, так просто я не сдамся, — я напряженно ломала голову над следующим ходом, — торопиться здесь не стоит. Даже из этой западни есть выход. Дай мне только еще минуту, — Дейна не торопила, впрочем, она и так выиграет подчистую. — Может, вничью, а? — я еще долго корпела над головоломкой, а затем подняла взгляд.

Никогда не забуду этот момент: Дейна все так же сидит в глубоком кресле, ее голова безвольно опущена на грудь. Она не двигается, лишь только ветерок качает край пледа, упавший с ее руки.

— Ба? — тихо, едва слышно позвала я. — Только не сейчас, ба… — мое горло свело судорогой, — только не сейчас…

Я осторожно поправляю плед, кутаю ее…

Моя родная, моя упрямая, любимая бабушка.

Я долго смотрю на нее и шепчу, как сумасшедшая:

— Ты снова выиграла, ба… как всегда…

Воспоминания отступили — самолет тряхнуло.

— Ненавижу летать, — испуганно проговорил мужчина, сидящий рядом со мной.

— Потерпите, — доброжелательно улыбнулась я. — Эти трудности временные.

Мне казалось, впереди меня должно ждать что-то хорошее. Я устала страдать. Я хотела взять от жизни то, что мне полагалось.

Я, наверно, еще долго буду думать над тем, что мы с Дейной говорили друг другу. И до конца дней вспоминать ее, питать к ней глубокую благодарность и уважение.

В Элентропе меня, действительно, встречали — научный сотрудник с кафедры, которого звали Каселл. Молчаливый и вежливый. По дороге он не сказал мне и пары слов, но не потому, что презирал всю ситайскую братию, а потому, что был смущен.

Со времени моего обучения Элентроп ничуть не изменился. Все такой же открытый, большой и суматошный город. Здесь зарождались мои самые смелые мечты, здесь я когда-то грезила работать с таким человеком, как Кей Такер.

Дуплекс оказался потрясающим не только на рекламных картинках. Поначалу в моем распоряжении был только матрас, стол и пара стульев, но меня это ничуть не огорчало. Видела бы Нилла вид, который открывался из окон в гостиной! Вечером можно было сесть с чашкой горячего чая прямо на пол и смотреть, как за крышами домов тонет солнце.

Пришлось отдельно обговаривать с хозяйкой присутствие в доме животного, потому что я привезла с собой маленького котенка — египетскую мау. Я купила его еще в Каптике, чтобы подарить Дейне. Да, он и был тем самым теплым подарком, которым я хотела порадовать близкого человека. Не успела, к сожалению.

Я встретилась с профессором Мак-Ааротом лишь спустя неделю после приезда. Мы обговорили все условия, и вскоре я вышла на работу. Мне доверили первокурсников — лишь пару часов в неделю. Признаюсь, выступать в роли преподавателя было неловко. Еще бы! Парни тщетно пытались строить мне глазки. Не скажу, чтобы мне нравилось работать на кафедре, но я не могла жаловаться — Мак-Аарот договорился о том, чтобы мне были предоставлены время и допуск в лабораторию. Кандидатская давалась мне легко, и я была относительно счастлива. Время уже не имело для меня никакого значения.

Я окунулась в работу с головой.

Я больше не интересовалась клонированием. Да, у меня — представьте себе — начали формироваться совсем иные убеждения. Наверно, стоило пройти весь мой путь, похоронить мать, а через несколько недель бабку, чтобы понять — жизнь штука тяжелая, но прожить ее можно всего один раз. У нас нет права даровать ее, но у нас есть обязанность ее беречь. Все свои силы я бросила на регенеративную медицину, махом перечеркнув все то, над чем работала ранее.

И знаете, в моей жизни больше не было сомнений.

Иногда я была благодарна Такеру за время, проведенное в Вейсмунде. За то, что он ставил под сомнение мои способности, за то, что я почти отреклась от них, а затем поверила. Наверное, он не знал и даже не догадывался, какой урок я вынесу из всего этого.

А еще я благодарила Дейну за слова, сказанные в больнице. За то, что я перестала эгоистично гнаться за признанием, поняв, что я должна спасать не все человечество, а каждого человека.

Вечная жизнь пусть будет головной болью Такера. Он идеалист. Для него женщина — это женщина, утеха, удовольствие, не более. Для него либо жизнь, либо смерть. А я учусь отличать полутона. Я больше не отличница. Я — Лимма Лессон, способная спотыкаться, ошибаться и идти дальше.

В непрестанной работе есть свои преимущества. Нет времени на личную жизнь.

Я, разумеется, работаю с мужчинами. Некоторые из них — вполне ничего. Они бросают на меня заинтересованные взгляды, но уже через пару месяцев я, наверно, стану для них «своим парнем», потому что меня не тянет на романтику. От слова «совсем». Некоторые из моих коллег всерьез подумывают, что я лесбиянка. Все признаки налицо — живу в огромной квартире с кошкой. Так еще хожу с ними в бар и слушаю их нытье про баб.

Да, ученый, как по мне, половых признаков иметь не должен. Не это ли залог успеха?

Впрочем, я не забывала о том, что женщина. На кафедре и в лаборатории было плевать, ходишь ты на шпильках или нет, и какова длина твоей юбки. С Такером мне было запрещено даже выбирать — запрет был вполне однозначным. Здесь же я вкусила всю прелесть свободы. Если я хотела, то могла надеть платье, распустить волосы и, того хуже, накрасить губы. Но, признаюсь, чаще я не хотела. Но и тогда меня никто не обвинял в отсутствии вкуса.

Преимущества работы в Элентропе были так очевидны, что я долгое время не могла поверить своему счастью. Мне не говорили на каждом шагу об уровне моего айкью, не потешались над тем, что я экстерном окончила университет и вылетела от Такера. Ко мне здесь вообще относились с уважением. И меня слушали! Что еще нужно для Лиммы Лессон?

Первые полгода я работала как проклятая. И это дало результат — меня назначили старшим сотрудником. Приятно, не находите? И снова адская машина набирает обороты — успех подхлестывал меня трудиться больше.

— Лимма, тебе нужно передохнуть, — сказал мне как-то доктор Пиер. — Ты угробишь не только себя… твои лаборанты уже ноют!