Террористка - Самоваров Александр. Страница 56

— Вы просто Дубцова не знали, — сказала Оля.

Она вспомнила холодные глаза Валериана Сергеевича, его снисходительную ледяную усмешку и содрогнулась от ненависти.

— Он проходил у меня по одному делу года два назад, — оправдываясь, сказал Тимофеев, — мне казалось, что я хорошо изучил его. Прагматичный, рациональный, трезвый. Впрочем, я вам говорил. По складу характера гуманитарий, а это странный народ…

Оля поднялась. Ей тяжело было разговаривать и не хотелось оставаться в квартире ни минуты.

— Я пойду, — сказала она, — но вы не забудьте, что обещали мне.

Взгляд ее был жестким.

Побыв в разлуке с Дорианом Ивановичем несколько дней, Клава пришла к своему старому другу, покаялась, порыдала и твердо заявила, что любит его и готова выйти за него замуж. Нельзя сказать, что последнее заявление сильно обрадовало художника, но он был растроган и готовился к решительной схватке с Олей.

Однако дочь пришла очень странная. Онемевшее, бледное лицо, блуждающий взгляд. Она сначала не увидела притихшую Клаву, а увидев, кивнула ей.

— Оля, ты не против, если Клава поживет у нас, — заискивающе начал Дориан Иванович.

— А почему я должна быть против? — удивилась Оля, словно не она устроила на днях скандал родному отцу.

Дориан Иванович прикрыл за собой дверь и тихо стал убеждать Олю, что Клава хорошая, а Вадик… Вадик, он и есть Вадик. Красивенький мальчик. Но пустой и художник бездарный.

— Клава хорошая, — повторила Оля, не слушая скороговорку Дориана Ивановича, — только почему она детей не рожает?

«Вот тебе и раз, — крякнул Дориан Иванович и непонимающим взглядом уставился на Олю. — Они что, сговорились с Клавой?» — подумал он.

— Каких детей? — хрипло спросил он.

— Маленьких, хорошеньких детей, — объяснила Оля, — Клава обычная баба, и я ей очень завидую. О чем, впрочем, ей говорила. У нас сейчас бабы занимаются сексом, бизнесом, политикой, проституцией или ничем не занимаются. Но кто-то должен рожать? И оставь меня, пожалуйста, папа, я очень-очень устала.

На улице Олю бил озноб. В комнате не хватало воздуха. Она открыла настежь форточку. С улицы тянуло сыростью, и через пять минут Оля снова почувствовала, что ее знобит. Она вспомнила горячечный взгляд больного Рекункова. Усмехнулась. Странного напарника подбросила ей жизнь. Интересно, какую фразу произнесет Рекунков, когда они встретятся?

А вот Слава уже никогда и ничего ей не скажет. Оля с тоской подумала, что была жестока с ним. Ведь он пытался ей что-то объяснить, был откровенен с ней в своих сомнениях. Она же не дала ему возможности исповедаться. Странно, но ей тогда такое поведение казалось недостойным настоящего мужчины. Ей было мало того, что он храбр и честен перед собой и другими. Какая она была дура! Ведь ее и тянуло к нему, потому что он был не таким, как все. Тимофеев изощренно-хладнокровен. Иван груб и хитер. Дима прост и наивен. Рекунков вообще производит впечатление человека-робота. Он примитивен. В Славе же было много тепла. Много человеческого.

Ну что ж, теперь у Оли не было иллюзий по поводу будущего. Оно представлялось ей абсолютно прямым шоссе, по которому она помчится с огромной скоростью и которое закончится глубокой пропастью. И чем быстрее домчится она до пропасти, тем лучше.

Слова обреченного поэта были, как всегда, близки ей. Действительно, о ком жалеть? О чем жалеть? Вся страна катится в пропасть, только чуть медленнее, чем Оля. Туда ей и дорога! Ведь все предопределено свыше!

32

Рекунков по заданию Дубцова постоянно отслеживал связи Трубецкого. Он дал Фролову список мужчин и женщин, у которых мог скрываться Трубецкой. По словам Рекункова, с преступным миром Ника связан не был и скорее всего прятался у кого-нибудь на квартире. На вопрос Фролова, мог ли Трубецкой бежать вместе с Дубцовым, Рекунков ответил отрицательно. Для Валериана Сергеевича Трубецкой уже не представлял никакой ценности.

Решили начать с Дины Семеновой — бывшей танцовщицы. Фролов взял с собой Олега, Бориса и Олю. В машине, когда обсуждали, под каким предлогом войти в квартиру, Оля сказала: «Давайте я попробую. Ведь женщине быстрее откроют?»

За дверью квартиры гремела музыка. Оля дважды сильно нажала на кнопку звонка. Через некоторое время дверь открыли настежь. Перед Олей раскачивался пьяный мужик, по пояс голый.

Оглядев Олю стеклянными глазами, он изрек, запинаясь:

— Заходи, птичка.

Оля резко и сильно толкнула его в грудь. Мужчина, несмотря на свой вес, упал на спину. Через две секунды вся группа была в квартире. Мирно предававшиеся разврату две женщины и два мужика были застигнуты врасплох. Из всех четверых только тот, что валялся на полу, был в штанах, а остальные — голые.

Длинноногая, с развитыми плечами бывшая танцовщица, придя в себя от шока, визгливо крикнула:

— Какого черта вы ввалились?

Видя, что мужчины не представляют никакой опасности, Олег с Борисом убрали оружие и с интересом смотрели на женщин.

Одна из бабенок, с красивыми, но глупыми глазами, смотрела то на свою кричащую подругу, то на ворвавшихся. На ее онемевшем от алкоголя лице появилась вдруг идиотская улыбка, и она протянула нежно: «Какие красивые мальчики». И, неуверенно шагнув к Олегу, обняла его за шею и повисла на юноше всей тяжестью своего нагого тела.

Оля решила, что не только мальчишки, но и Фролов растерялся.

Дина Семенова продолжала вопить. А голый мужик натягивал брюки и все никак не мог попасть в брючину.

— Заткнись, — сказала Оля, подойдя вплотную к танцовщице.

— Тебя я послушаю, сука, — Дина уперла руку в голый бок.

Оля крепко схватила длинные густые волосы Дины и притянула ее к себе, потом резко развернула и пнула ногой в узкие, но пухлые бедра. Дина кувырком полетела в угол комнаты.

Мужики же, хоть и были пьяны, соображали быстрее, чем их дамы. Со всей поспешностью, на которую были способны, они выкладывали из карманов деньги. Причем один из них оставался без штанов.

— Поговорите с женщинами, а я поговорю с мужчинами, — сказал Оле Фролов. — Вы же, ребята, посмотрите по закуткам.

— Оденьтесь, твари, — сказала сквозь зубы Оля.

Женщины послушно стали натягивать на себя халаты. Дина Семенова не сводила испуганных глаз с Оли. Та не спеша закурила.

Какой же, однако, скот Трубецкой. Вот как он развлекался в свободное время. Но куда большую ярость вызвали в Оле пьяные бабы.

В двухкомнатной квартирке спрятаться было негде. Олег и Борис все перевернули в пять минут. Фролов вышел из кухни. На лице его было написано отвращение.

Спустились бегом по лестнице.

— То, что мы делаем, — сказал в машине Фролов, — обычная уголовщина, но выбора у нас нет. Конечно, у этих свиней мы не взяли ни копейки, но…

— Мы едем по адресам, — перебила его Оля. — Нам сказали, что нужно найти гаденыша Трубецкого, и мы найдем его.

Оля скосила глаза на заднее сиденье. Олег и Борис переглядывались и молча улыбались. Им, без сомнения, понравилось в квартире развратных женщин. Глупые мальчишки. Оля чувствовала, что ее они боялись.

— Мальчики, — обратилась к ним Оля, — я не могу найти в сумке зажигалку…

Курящий Борис поспешил чиркнуть спичкой.

Фролов уверенно вел машину. Он нравился Оле.

— Почему вы растерялись в квартире? — мягко обратилась она к Фролову. — Испугались голых женщин?

— Сам не пойму, — ответил Фролов, — то, что там нет Трубецкого, я понял почти сразу, но нельзя же было войти и уйти…

За окнами автомобиля мелькала затихшая ночная Москва. Дороги были достаточно хорошо освещены, но город казался погруженным в полумрак.

Оля вспомнила голых сук, и лицо ее передернулось от ненависти. Но наличие сильного чувства, ненависти, радовало ее. Ненависть заглушала то тупое равнодушие ко всему, что так сильно охватило душу женщины в последнее время. Ненависть сменилась тотчас безысходной тоской. Оля чувствовала себя одинокой в холодном неуютном городе, и весь мир ей представлялся таким же холодным и пустым. Она поборола желание заговорить с сидевшими рядом мужчинами. Ничего умного и хорошего она им сказать не может, а с глупостями к чему лезть? Тем более ее первый раз взяли с собой. Скажут — болтунья.