В ногу! - Андерсон Шервуд. Страница 11

Мак-Грегор улыбнулся. В это мгновение он подумал, что одержал новую победу. Он зажег спичку, закурил сигару и поднес огонь заведующему.

— У меня кроме кулаков есть и голова.

Заведующий взглянул на горящую спичку и на свою сигару.

— А если я не соглашусь, то что вы используете против меня — мозги или кулаки?

Мак-Грегор бросил спичку и зажег другую.

— О, бросьте об этом думать, — сказал он.

Они вместе пошли по улице.

— Собственно говоря, мне бы хотелось прогнать вас ко всем чертям. Но я этого не сделаю. Когда-нибудь вы будете управлять делом, и оно у вас заработает с точностью часового механизма.

Сидя в трамвае, Мак-Грегор думал о событиях этого дня. Сегодня он одержал две победы. Сразу после битвы на кулаках последовало состязание умов. И везде он вышел победителем. О рослом немце он думал мало, нисколько не сомневаясь в победе над противником в случае столкновения. Совсем иначе обстояло дело с заведующим. Тот, по-видимому, хотел принять покровительственный тон, похлопать его по плечу и угостить стаканчиком виски. А на деле оказалось, что он, Мак-Грегор, покровительственно отнесся к заведующему. Он впервые встретился с человеком, который жил разумом, а не грубой силой мускулов, и тем не менее одержал победу над ним.

Убеждение, что он кроме пары крепких кулаков обладает еще и мозгами, вселилось в него, наполняя гордостью. Он вспомнил свои слова, сказанные заведующему: «У меня кроме кулаков есть и голова», и задумался над тем, где слышал однажды это выражение.

Глава II

Мак-Грегор поселился в Чикаго на Вайклиф-стрит. По всей вероятности, землями в этих местах владел когда-то некий Вайклиф. Улица была омерзительная: трудно было вообразить себе что-либо более уродливое. Казалось, артель сквернейших плотников при содействии плохих каменщиков построила дома, обрамлявшие дрянную мостовую; они были верхом уродства и неудобства.

В западной части Чикаго — сотни таких отвратительных улочек. Даже Угольная Бухта, откуда прибыл Мак-Грегор, была красивее этой улицы. Когда юноша вечером бродил по холмам в окрестностях родного города, он все же находил там кое-что привлекательное. Длинная черная долина, окутанная густым дымом, принимала при свете луны диковинные очертания. Маленькие домишки, словно приклеенные к холму, глухие крики женщины, избиваемой пьяным рудокопом, зарево от доменных печей, грохот угля, ссыпаемого в вагоны, — все это производило жуткое, но вместе с тем сильное впечатление на богатое воображение молодого человека. И, несмотря на то что он ненавидел и угольные копи, и самих рудокопов, он иногда останавливался во время своих скитаний, выпрямлял могучие плечи и глубоко вдыхал воздух, переживая нечто такое, чего нельзя выразить словами.

На Вайклиф-стрит Мак-Грегор никогда не испытывал ничего подобного. Зловонная пыль наполняла воздух. В течение всего дня раздавался грохот огромных грузовиков, носившихся по улице. Сажа из фабричных труб, подхваченная ветром, смешивалась с конским навозом и засоряла глаза и ноздри прохожих. Повсюду слышны были грубые голоса ломовиков, останавливавшихся у кабака, чтобы наполнить свои ведра пивом. Они отвратительно переругивались и кричали. Вечером можно было видеть женщин и детей, с кувшинами идущих за пивом в кабак. Здесь постоянно грызлись и выли собаки. Пьяные валялись вдоль тротуаров, а проститутки, размалеванные и разодетые в дешевые пестрые тряпки, беспрерывно прохаживались мимо дверей кабака, возле которого околачивались бездельники.

Женщина, сдавшая комнату Мак-Грегору, хвастала тем, что в ее жилах течет кровь Вайклифов. Этот дом был оставлен ей в наследство, и, не зная, что с ним делать, она переехала в Чикаго из маленького соседнего городка и осталась в нем жить. Она пояснила Мак-Грегору, что Вайклифы играли большую роль в ранней истории Чикаго, и этот огромный старый дом, с потрескавшимися каменными ступеньками и объявлениями «Сдаются комнаты», некогда был главным гнездом этой фамилии.

Биография этой женщины была весьма характерна для жителей Америки. В глубине души это была женщина бесхитростная и чистая, и ей следовало бы жить в деревне, в маленьком красивом деревянном доме, где она ухаживала бы за своим садиком. По воскресеньям она бы наряжалась и шла в сельскую церковь, где сидела бы, сложив на коленях руки и отдыхая душой. Но мысль о том, что она будет владелицей большого дома в огромном городе, парализовала ее мозг. Этот дом связался в ее сознании с суммой в несколько тысяч долларов; мысль об этих деньгах никак не давала ей покоя, и потому она прибыла в Чикаго, где ее скуластое добродушное лицо стало безобразным от грязи, а все ее тело ныло от нескончаемой уборки комнат жильцов. В летние вечера она сидела на ступеньках дома, накинув на себя какую-нибудь старинную тряпку, добытую из сундуков Вайклифов; когда же из дома выходил кто-нибудь из жильцов, она пристально глядела на него и часто говорила:

— Когда я жила в своем родном городке, то слышала в такие вечера пароходные гудки.

Мак-Грегор занимал маленькую комнату во втором этаже, в самом конце длинного коридора; окна выходили на грязный дворик, окруженный кирпичными сараями. В комнате у него стояли кровать, стул, грозивший разлететься на куски, и маленький столик на шатких резных ножках.

И в этой комнате Мак-Грегор сидел по вечерам, пытаясь представить себе, как он осуществит свою мечту, с которой приехал из Угольной Бухты, мечту о том, чтобы натренировать свой ум и подготовить себя к чему-нибудь высокому. С половины восьмого до половины девятого он занимался в вечерней школе [21], с десяти до двенадцати сидел у себя в комнате. Он нисколько не думал об окружающей обстановке, о страшном хаосе жизни вокруг него; вместо этого он всеми силами пытался упорядочить свои мысли и дать себе точный отчет в своих желаниях.

На маленьком грязном дворе под окном валялась куча старых газет, и здесь, в самом центре города, можно было видеть два больших бревна, вделанные в кирпичную стену и наполовину скрытые от глаз под грудой консервных жестянок, разбитых стульев и бутылок. Несомненно эти бревна в свое время были взяты из рощи, окружавшей дом. Эта местность так быстро превратилась из деревни в большой город, что на бревнах еще сохранились следы топора.

Мак-Грегор обращал внимание на дворик редко — только в тех случаях, когда тьма или лунный свет скрывали его уродство. В жаркие летние вечера он откладывал книгу в сторону; высунувшись из окна, протирал глаза от пыли и наблюдал за обрывками газет, которые летали и шлепались о стены сараев, подбрасываемые непрестанным водоворотом воздуха на дворике. Казалось, эти газеты всеми силами, хотя и тщетно, пытаются перелететь через крыши. Это зрелище зачаровывало Мак-Грегора, и невольно в его голове проносилась мысль, что большинство людей похожи на газеты, ибо судьба тоже бросает их из стороны в сторону, но им некуда бежать от уродливой действительности.

Эта мысль гнала его прочь от окна, и он с удвоенной энергией принимался за книгу.

— Но все равно, — бормотал он, — я должен чего-нибудь добиться. Я еще себя покажу!

Жизнь Мак-Грегора в течение первых лет его пребывания в городе со стороны могла показаться пустой и бессмысленной. Но сам он не согласился бы с таким мнением. Эти годы были тем временем, когда сын шахтера быстро и мощно развивался и рос. Благодаря огромной уверенности в силе и ловкости своего тела, он мало-помалу стал проникаться также уверенностью в силе и ясности своего ума.

Во время работы на фруктовом складе он не переставал строить планы, как сэкономить труд при выгрузке и отправке товаров, следил за рабочими и в уме отмечал бездельников; одним словом, готовился занять место рослого немца.

Заведующий складом не очень-то понял, к чему может привести разговор с Мак-Грегором в кабаке. Этот парень ему понравился, и, когда они встречались на складе, он всегда весело смеялся. Рослый же немец держался по отношению к Мак-Грегору сурово и молчаливо и по мере возможности разговоров с ним избегал.