На далеких рубежах - Гребенюк Иван. Страница 13

— Мне остается лишь гордиться таким помощником, — признался полковник, когда они приземлились. — Слетаете еще ночью на «спарке» и беритесь за обучение летчиков. Беритесь энергично, а то мы плетемся в хвосте.

— Возьмусь, товарищ полковник. Возьмусь как следует!

Семен Петрович пошел на СКП, а Поддубный уехал в городок.

В этот вечер он переселился в свою квартиру.

Техник-лейтенант Максим Гречка нехотя провожал своего друга и командира.

— Пожили бы у меня еще маленько, товарищ майор, — говорил он. — Прися с Петрусем вернутся только осенью. Неужели вам так плохо у меня? Тихо, спокойно, и мне радость какая…

— Не теперь, так в четверг, когда-нибудь все равно надо переезжать в свое гнездо.

— Плохо вам будет на новом месте, — не унимался Гречка. — В соседней комнате молодые летчики живут… Трынь-брынь — только и слышно, да песни без конца… А у меня тишина, покой…

— Я рассержусь, Максим…

— За что?

— Вы словно женить меня собираетесь на нелюбимой или, еще того хуже, на погост провожаете…

— Виноват, товарищ майор…

Они поднялись на крыльцо, вошли в коридор. Их комнаты молодых летчиков доносилась песня: чей-то мягкий тенорок напевал под звуки гитары:

Я люблю подмосковные рощи
И мосты над твоею рекой…

— Слышите? Слышите, товарищ майор? А я что говорил? Они вам и отдохнуть не дадут своей музыкой. А вам ведь заниматься нужно, к лекции подготовиться, к докладу…

— Ничего, музыка мне не мешает.

Расставив свои вещи и выпроводив техника, майор заглянул к своим новым соседям. Двое из них — лейтенанты Байрачный и Скиба — были ему уже знакомы. Он знал: родом они из одного села, более трех лет назад вместе окончили десятилетку, вместе ходили в военкомат просить, чтобы их приняли учиться на летчиков и непременно истребителей, ибо истребителями были Покрышкин и Кожедуб… Закончив училище, они добивались, чтобы их обязательно командировали обоих в один полк. Куда угодно, хоть на Курилы, лишь бы вместе!

Жили земляки, как родные братья, но никто не мог бы принять их даже за дальних родственников. Петр Скиба был рослый, широкоплечий, черный, как цыган; характер у него был нелюдимый, и он слыл бирюком. Григорий Байрачный был ему прямой противоположностью: нежный, как девушка, русый, веселый, с улыбчатыми глазами; любил поговорить, а то и песню затянуть. Улыбка не сходила у него даже тогда, когда командир «снимал стружку» за «козла» или какую-нибудь ошибку в технике пилотирования.

О третьем молодом летчике — лейтенанте Калашникове — Поддубный знал лишь понаслышке, что тот увлекается рисованием и пишет маслом «настоящие» картины.

На гитаре играл Скиба. Пел Байрачный. Калашников сидел за мольбертом, писал и заодно дирижировал кистью и палитрой.

Застигнутые врасплох, лейтенанты вскочили с мест.

— Продолжайте, пожалуйста! — сказал майор.

Да что уж там продолжать… при начальстве! Байрачный подал майору стул:

— Присаживайтесь, товарищ майор.

— У вас хороший голос, — похвалил майор Байрачного.

— Где там! — смутился лейтенант. — Просто затянул… с горя…

— С горя?

Байрачный покраснел:

— Засыпались мы сегодня с Калашниковым. Скиба проскочил, а мы застряли.

— На чем?

— На розыгрыше полетов. Должны были вылетать в паре, но засыпались. Особенно я… И такой пустяковый вопрос попался… Вылетело из головы название высшей точки Копет-Дага… Вот штурман — майор Гришин — и не допустил меня к полетам.

— А при чем тут Копет-Даг?

— Не знаю. Только штурман сказал, что мне положено заново сдать зачет по району полетов.

— Раз сказал — придется сдавать, — заметил Поддубный и обратился к Калашникову: — А с вами что приключилось?

— Да тоже на одной вводной засыпался, товарищ майор, — лейтенант поднялся с места.

— Да вы сидите. Мы ведь не на службе. А что за вводная была?

Калашников подумал, затем сказал:

— Спросил меня майор Гришин так: «Вы отстали от ведущего. Догоняя его, обнаружили, что налезаете на передний самолет… Ваши действия?» Я ответил, что в таком случае пойду либо с принижением, либо с превышением. А майор Гришин сказал, что такие действия будут неправильны.

— Вопрос не сложный, — заметил Поддубный. — Но рассматривать его надо в конкретных условиях. Вот что, лейтенант. Приходите завтра во второй половине дня в класс тактики, мы разберем этот вопрос обстоятельно.

— И нам можно? — Байрачный указал на себя и Скибу.

— Разумеется. А сейчас спойте что-нибудь. Я очень люблю пение и музыку вообще… А у самого голоса, к сожалению, нет. Спойте какую-нибудь хорошую песню.

Байрачный подмигнул земляку: не подкачай, мол, — и повернулся к майору:

— Есть у нас коронный номер. Мы часто выступали с этим номером в училище. Это песня «Где ты бродишь, моя доля?»

— Дуэт?

— Дуэт.

— Ну, давайте.

Байрачный, не ожидая согласия земляка, затянул:

Где-е ты бро…

Скиба подхватил густым баском:

Где ты бродишь, моя до…

Байрачный:

Моя доля…

И вместе:

Не докли-и-чусь я тебя…

Пели земляки отлично. Поддубный задумчиво вслушивался в знакомую еще с детства мелодию и одновременно рассматривал картину, стоящую на мольберте. На ней изображался караван в пустыне. Нещадно палит солнце. Среди барханов медленно шествуют верблюды, ведомые поводырем. В голубом небе плывут самолеты. Картина имела верную композицию, глубокую перспективу и выполнена была опытной кистью. Талантливые ребята, — подумал майор о молодых летчиках.

Когда Байрачный и Скиба замолчали, он спросил их, участвуют ли они в художественной самодеятельности.

— А у нас ее нет, — ответил Байрачный.

— Надо организовать.

— Обращался к начальнику клуба товарищу Фельдману.

— Что же он?

— Надо, говорит, создать, да талантов не видно.

— А вы докажите, что таланты есть. А если начклуба такой скептик, действуйте по своей комсомольской линии. Возьмите организацию самодеятельных кружков на себя, я помогу. Поговорю по этому поводу с замполитом полка, и такой концерт закатим, что держись! Жен офицеров надо привлечь. А так здесь ведь скучно, правда? Вот и художник у нас есть. Если, например, пьесу какую-нибудь поставить, то и декорации есть кому написать…

— Я с большим удовольствием, — отозвался Калашников.

— А вы где учились рисовать? — поинтересовался майор.

— Отец у меня художник, я от него кое-что унаследовал. Да это так, от нечего делать, — он махнул рукой на картину. — Думаю подарок сделать командиру эскадрильи.

В углу стояла этажерка с книгами. Майор подошел ближе. Там были преимущественно учебники по аэродинамике и штурманскому делу, несколько экземпляров «Вестника Воздушного флота», книги «Крылья истребителя» Александра Покрышкина и «Служу Родине» Ивана Кожедуба.

— Это хорошо, что вы читаете такую литературу, — похвалил молодых летчиков майор. — Вообще надо следить за книгами по авиации, читать все новинки. А то в моей жизни был один весьма прискорбный случай. Я считал, что так называемый «соколиный удар», то есть атака сверху сзади, — прием, который впервые применили немецко-фашистские летчики. Оказалось, однако, что таким приемом пользовались русские летчики еще в первую мировую войну. Они-то и являются творцами этого тактического приема. Я же об этом узнал значительно позже, будучи в академии. Случайно натолкнулся на книгу русского летчика Крутеня. Он детально описывал «соколиный удар». Вот и оказалось, что немецкие летчики читали Крутеня, а я, русский летчик, о таком и не слыхал. Прямо стыдно становится, когда вспоминаю об этом. Кстати, у меня есть кое-какая иностранная литература по авиации. Не все в ней представляет интерес для нас, советских летчиков, ибо наша отечественная наука ушла далеко вперед, но кое-что знать интересно. Отдельные бюллетени я перевел на русский язык. Могу и вам дать почитать.