Повесть о таежном следопыте - Малышев Алексей Александрович. Страница 15
На этих «таежных сходках», когда научные сотрудники собирались вместе, Капланову обычно поручалось стряпать. Он охотно брался за дело. Заниматься кулинарией Капланова приучила еще жизнь на Демьянке, он был мастером всяких сибирских блюд — пельменей, курников, шанег.
По вечерам, сидя у костра или возле горящей печки в тесной избушке, приятели рассказывали о своих таежных походах. Иногда, чтобы поразвлечься, принимались за «стихоплетство», так у них это называлось.
Каждый должен был быстро придумать по одной строчке в рифму.
— Левка, начинай! — слышались голоса.
Капланов делал мечтательное лицо и нараспев произносил:
Салмин, слегка заикаясь, подхватывал:
Шамыкин нарочито минорным тоном продолжал:
Грунин, вздохнув, печально-обреченным голосом добавлял:
Все взрывались хохотом.
Чем больше оказывалось в «стихах» несуразицы, тем громче и дружнее становился общий смех…
Теперь, сидя в избушке на Шаньдуйских озерах и вспоминая все это: и трудную жизнь на Кеме, и кратковременные, полные безудержного веселья встречи с друзьями. — Капланов думал, что, пожалуй, не так уж плохо прожиты эти годы.
Ходят следопыты по глухой тайге, мало кто о них знает, да и зачем знать? Зато сами понимаем — не зря мы здесь, ведь наше дело нужное родине, народу… А не в этом ли смысл нашей жизни?
В последний день сентября на Шаньдуйских озерах выпал снег глубиной до тридцати пяти сантиметров. Снег был мокрый и шел почти целые сутки. Всю ночь под его тяжестью трещали и ломались ветви на деревьях. Было слышно, как падали старые кедры и ели. Наутро оказалось, что деревья в лесу густо увешаны кухтой, низко склонились к земле. Тайга была завалена сломанными ветками и свежим буреломом.
Погода, однако, резко менялась. Ветер быстро разгонял тучи. Горняк набирал к зиме свою силу.
Капланов снова почувствовал прилив энергии. Плохое настроение улетучилось, очевидно, и его сумел развеять спасительный горняк.
В дневнике Капланова появилась короткая запись: «Все хорошо. Ура! Да здравствует жизнь!»
Глава седьмая
ТИГРОВЫЙ ПОХОД
Учет тигров был намечен на середину зимы. Всю огромную территорию заповедника нужно было покрыть сетью маршрутов общим протяжением до трех тысяч километров.
Помимо Капланова, который шел вдвоем с лесником Федором Козиным, на учет тигров направилось девять тигроловов Хабаровской зообазы и еще два лесника заповедника.
Зообазе при этом было разрешено отловить в заповеднике пять-шесть тигрят.
Маршрут Капланова и его спутника пролегал от побережья к верховьям Имана, откуда они должны были снова подняться по Колумбэ до Сихотэ-Алинского хребта, а затем спуститься к западу по самому крупному притоку Имана — реке Арму.
Отправляясь зимой в тайгу, охотники обычно берут с собой нарты и двигаются с ними по льду речек. Но нарты замедляют продвижение и привязывают людей к крупным рекам, делают невозможным переходы через горы. Капланов решил обойтись без нарт. Они с Козиным ограничились котомками на фонагах [4] весом около двадцати килограммов, причем для облегчения пришлось отказаться, как от лишней роскоши, даже от бинокля, телеобъектива и запасного белья.
Неприкосновенным запасом продовольствия на случай какого-либо бедствия в тайге являлись две собаки-лайки, которых вели на поводках. Их предполагали кормить остатками от добычи тигров, волков и харз.
Был декабрь. Стояли сильные морозы. На рассвете Капланов и Козин с карабинами и котомками за плечами вышли из Тернея на лыжах по свежевыпавшему снегу.
Радостное, возбужденное настроение не покидало Капланова весь день.
Достигнув ключа Зимовейного, где уже начинался кедровый лес, они решили заночевать. Натянув перед костром тент между двумя елями, набросали на снег хвою и постелили на нее оленьи кухлянки.
Нодья — костер из двух бревен, положенных вдоль одно на другое, — горела медленно и ровно и не требовала никаких забот до самого утра.
В котелке уже закипал чай.
Капланов, доставая продукты, оживленно проговорил:
— Ну, Федор, вот, наконец, и исполнение желаний. Ведь целый год я готовился и ждал этого дня — идти по тигровым следам. Здорово, братец!
— А что, Лев Георгиевич, тут особого? — с обычным своим спокойствием ответил Козин. — Тигра такая же таежная тварь, как и все остальные звери. К ней только свой подход надо знать. А нам ее даже не ловить, как моему батьке, а тропить. Чего здесь хитрого?
— У нас, Федор, дело не совсем обычное, — пояснил Капланов, — мы начинаем сейчас научные наблюдения над тигром. Такие наблюдения в нашей стране еще не велись. По следам надо не только учесть, сколько здесь тигров, но и раскрыть всю их жизнь, привычки, норов, узнать, как они ловят добычу и далеко ли уходят. Разве мы все знаем об этом скрытном звере?
— Да где там! — согласился Федор, — тигра, конечно, зверь стоящий, не то что зюбра какая-нибудь. Не зря за одного тигренка пять тысяч дают. А вот найди-ка его!
Он поправил горящие бревна в нодье и, сняв котелок, стал разливать чай.
После ужина Капланов достал дневник и, сидя на свежем лапнике, при свете костра начал писать:
«Впереди — долгие дни и месяцы скитаний по глубинам заповедника. Дни тяжелых трудов и очарования зимними тайнами тайги. Многие километры по следам могучего зверя…»
Он задумался. Ждет ли его удача? Хватит ли у него сил и умения проникнуть в загадочную жизнь этого редкого хищника?
Безмолвие зимней ночи нарушалось лишь слабым потрескиванием костра. Федор уже спал. А Капланов долго не мог сомкнуть глаз.
Заложив руки за голову, он лежал, мечтательно глядя вверх. Между вершинами деревьев сверкали крупные звезды. Над костром в струе горячего воздуха тихо покачивались ветки ели. Все было очень привычным и вместе с тем казалось каким-то необычно новым.
Так начинался этот тигровый поход.
Обход, участок работы Федора Козина, лежал в верховьях Имана, туда и направлялись они с Каплановым.
Здесь были самые глухие дебри заповедника. Не случайно тигры в этой стороне встречались чаще, чем в других местах. Но Федор безбоязненно охранял свой участок, обходя его изо дня в день легким неслышным шагом.
Капланов не раз уже бывал там, на западном склоне. Однако первый поход в верховья Имана, когда он повстречался с Федором Козиным, особенно ярко запечатлелся в его памяти.
Федор был сыном известного тигролова Алексея Григорьевича Козина, который не только занимался отловом тигрят, но за свою жизнь убил восемнадцать взрослых тигров. И хотя Алексею Козину исполнилось семьдесят лет, он все еще продолжал заниматься отловом тигров.
Федор, русый крепыш средних лет, всегда внешне невозмутимый, перенял от отца таежную сметку, ловкость и сноровку. Как и отец, с которым познакомился Капланов, Федор частенько вставлял в свой грубоватый сибирский говор отдельные украинские словечки. Козины когда-то переселились сюда, на Иман, с Украины.
Рассуждения Федора и его меткие наблюдения сразу обратили на себя внимание Капланова.
Рядом с заповедником велись крупные лесозаготовки. Федор рассказывал о неумеренных сплошных вырубках кедрачей, после которых в тайге оставались целые оголенные площади.
— Ведь если кедру без всякой совести так половинить, — неторопливо, словно рассуждая сам с собой, говорил он, хотя Капланов видел, что прищуренные глаза его полны едва сдерживаемого негодования, — то он здесь сроду больше не вырастет. Ну пусть оставили на корню хотя бы третью часть леса, тогда бы еще молодая кедра в рост могла тронуться. Ей ведь и защита и тень нужна. А нынче сплошь пластают! Тут тебе заместо тайги голимый пустырь останется. И что оно получается? Мы, значит, заповедники охраняем, а они рядом почем зря тайгу выбивают. Мы вроде нетронутого острова в море-океане, а кругом нас делай что хочешь — бей, кроши… Да и сколь эту кедру на месте бросают — сказать нельзя! Дорог здесь нет, а к речкам не везде пробьешься. Лес валят, однако брать не берут, он и гниет без пользы. Кедру же выбирают на корню в первую очередь. Она ведь в воде не тонет, а многие другие породы зараз ко дну идут. И вроде никому невдомек, что кедрачи — это наш хлеб таежный. И люди, и звери, и птицы от него кормятся. Не станет кедры — край наш запустеет, зверь уйдет. Надо, Лев Георгиевич, похлопотать, чтобы закон вышел насчет кедры. А то ведь начисто сведут. Наши дети и внуки спросят нас, что вы смотрели, где вы были?