Дочь палача и Совет двенадцати - Пётч Оливер. Страница 25

– Помолчала бы насчет презренных палачей, – проворчал Георг. – Твой отец, твой брат и твой дядя тоже из их числа. Как и половина сидящих в трактире.

– Который мы, к счастью, скоро покинем, – вставила Магдалена.

На обратном пути отец рассказал ей, что Дайблер пригласил их к себе домой. Магдалена недолго раздумывала над предложением. Барбара тоже согласилась без лишних колебаний. После их разговора на причале и той страшной находки она заметно притихла. Магдалена надеялась, что в ближайшие дни у нее появится возможность обстоятельно поговорить с сестрой. Она боялась, что Барбара снова сбежит или вовсе что-нибудь сотворит с собой, но причина была не только в этом. В последние годы законы против так называемого легкомыслия постоянно ужесточались – особенно в католической Баварии. Девушку, которая произведет на свет внебрачное дитя, заключали в колодки, помещали под арест или даже высылали из страны.

Впрочем, может, в Мюнхене им удастся подыскать для Барбары жениха…

В этот момент, как нарочно, из трактира вышел Иоганн Видман. Он подкрутил ус и окинул их насмешливым взглядом.

– А, разыскали наконец свою кобылицу? – произнес палач. – Так поскорее накиньте на нее уздечку, пока кто-нибудь другой не дал ей кнута.

– Заткни пасть, Видман! – прорычал Куизль. – А не то я тебе бороденку выщипаю по одному волоску.

– Да как ты смеешь! – вскинулся Видман. – Твоя дочь меня…

– Как же мне надоело задницу тебе лизать, – оборвал его Куизль. – Всем уже тошно от твоих кичливых манер. В тот же день, как отправил тебе письмо, я пожалел об этом. – Он шагнул к Видману, над которым возвышался на целую голову. – Говорят, ты, когда голову рубишь, дрожишь, как маленькая девочка. Сколько ударов понадобилось тебе в последний раз? Пять? Или шесть? А может, ты сразу в обморок упал?

Нюрнбергский палач покраснел, но ничего не сказал. Вместо этого он повернулся к Дайблеру и прошипел:

– Мы все ждем не дождемся, когда можно будет продолжить. С этим горлопаном или без него.

Он развернулся и захлопнул за собой дверь. Дайблер ухмыльнулся.

– Спасибо, что поставил его на место. Кто-то должен был это сделать.

«Что ж, отлично, второго претендента можно вычеркнуть из списка, – подумала Магдалена. – Выбор понемногу сужается».

– Вообще не стоило писать ему про Барбару, – ответил Куизль. – Меня ослепило его богатство. Но, в сущности, он просто напыщенный болван и не достоин моей дочери. Ведь так?

Он улыбнулся Барбаре, но та не ответила. Она скрестила руки на груди и, уставившись куда-то вдаль, прошептала:

– Если мастер Ганс еще там, я не войду. И я не хочу, чтобы эти выпивохи разглядывали меня, как кобылу на рынке. Еще одну ночь в этом клоповнике я не выдержу!

– Раз уж вы заговорили про мастера Ганса, – задумчиво произнес Георг. – Я тут поговорил с Маттеусом Фуксом. Ну, который из Меммингена, со вчерашнего дня здесь. – Он понизил голос. – Так вот, Маттеус клянется, что еще вчера видел Ганса в Мюнхене. А тот утверждает, что прибыл из Вайльхайма сразу после пытки.

– Ну и что? – пробормотал Дайблер. – Может, он просто не хотел говорить, что ему нужно было проспаться.

– Подождите, это еще не всё, – продолжил Георг. – Маттеус говорил, что видел его с девушкой – здесь, в Ау! У нее были золотистые волосы. Я это к чему – у убитой девушки в мельничном ручье тоже были…

– Хочешь сказать, Ганс провел время с бедняжкой, а потом прикончил ее? – Дайблер рассмеялся. – Все вы, Куизли, одинаковые! За каждым кустом видите по убийце… – Он повернулся к Барбаре и взял ее за руку. – Послушай, милая, дай мне только закончить это собрание, а потом я поговорю с женой. Сегодня же ночью вы сможете перебраться к нам, с ребятами и маленькой Софией. Договорились?

– До… договорились, – Барбара кивнула. Добродушие Дайблера, похоже, благотворно влияло на ее настроение. Впервые за несколько дней губы ее тронула слабая улыбка.

Магдалена облегченно вздохнула.

Может, все еще образуется. Для Барбары и для Петера.

Но предчувствие подсказывало ей, что все будет не так просто.

Еще через пару часов сумерки черным покрывалом опустились на Мюнхен. Колокола Старого Петра отзвонили седьмой час, и оживленные в течение дня улицы понемногу пустели. На рыночной площади у ратуши последние торговцы собирали свои корзины. Несколько патрициев в надвинутых на лоб шляпах прошли в сторону Граггенау, где обитали зажиточные горожане. Стражник начинал свой первый ночной обход, непрестанный шум и крики извозчиков постепенно стихали.

Лишь под аркадами с южной стороны площади, как и всегда в это время, слышались томные голоса и тихие стоны. Стражник пожал плечами и не стал тревожить влюбленных. Он и сам когда-то ходил молодым, а темные аркады были излюбленным местом для влюбленных парочек. И для проституток, которые занимались там своим промыслом. Престарелый стражник усмехнулся, вспомнив свидания давно минувшей молодости. Только вот сейчас для подобных удовольствий было слишком уж холодно. Теперь, когда возраст брал свое, любовным играм он предпочитал стакан подогретого вина в какой-нибудь таверне на Зендлингской улице.

Тереза Вильпрехт выждала, когда стражник скроется за углом, после чего повязала платок поверх длинных светлых волос и осторожно двинулась к аркаде. Пересекая крадучись рыночную площадь, она то и дело оглядывалась. Если кто-то из старых торгашей из ратуши сейчас узнает ее, все пропало! В худшем случае она столкнется со своим мужем, который вечно пропадал по каким-то делам и возвращался лишь поздней ночью. Два года назад, когда Тереза вышла замуж, будущее рисовалось перед ней в самых радужных красках. Конрад Вильпрехт был одним из богатейших патрициев в Мюнхене и даже заседал в Малом совете, который вершил судьбу города. Став его женой, можно было рассчитывать на жизнь среди роскоши и уважения, в бесконечных праздниках и балах.

Но двадцатилетняя Тереза быстро поняла, что обрекла себя на жизнь в золотой клетке.

Вильпрехт женился на ней только потому, что его прежняя жена умерла от тифа – она подарила ему трех дочерей, и теперь он надеялся на наследника. Но Тереза родила ему лишь четвертую девочку – слабенькая и бледная, она постоянно плакала и болела. Старшие дочери презирали ее и не пытались этого скрыть, даже слуги обращались с ней как с грязью. Когда Тереза говорила об этом мужу, он был погружен в мысли о каких-то договорах и ценах на зерно. В постели же был чуть живее дохлой рыбины. Казалось, жизнь для нее закончилась, так и не успев начаться.

Единственным ее утешением был Мартин.

Они познакомились несколько месяцев назад на балу в ратуше. Сын могущественного семейства Лигзальц, Мартин был молод и хорош собой. Он желал ее, даже изнывал по ней, и те редкие часы, которые они проводили вместе, помогали Терезе пережить эту холодную, безотрадную зиму. За которой последуют такие же безотрадные весна, лето и осень. С Мартином она хотя бы ненадолго могла забыть своего жирного, безучастного супруга, злобных падчериц и без конца орущей девочке.

С душевным трепетом Тереза приближалась к аркаде, под которой днем торговцы сбывали свои товары. До сих пор они встречались в одном из огородов квартала Хакенфиртель, в покосившемся сарае, где, словно кошки весной, предавались любви среди граблей, лопат и корзин. Может, и не самое лучшее место для любовных утех, но Мартин всякий раз давал наемщику несколько монет, и они не боялись разоблачения.

Однако в этот раз Мартин передал ей, что будет ждать в семь часов под аркадами. Это место пользовалось известностью среди влюбленных пар Мюнхена. Тихие стоны и смех, доносившиеся из проходов, будоражили кровь. Это было восхитительно! Тереза чувствовала себя воровкой, крадущейся в ночи. Быть может, Мартин захочет развлечь ее и прикинется злым проходимцем… Она с удовольствием поддержит его игру.

– Мартин! – прошептала Тереза и оглядела темные ниши. – Мартин? Ты здесь?

– Подыщи себе другое местечко, дорогуша! – послышался совсем рядом хриплый женский голос. – Здесь уже занято.