Дочь палача и Совет двенадцати - Пётч Оливер. Страница 7

– Не нужны мне твои безмозглые палачи! – прошипела Барбара. – Выкинь из головы эту мысль!

– А что в этом плохого? – Куизль пожал плечами. – Это все достойные люди. Не головорезы какие-нибудь, не живодеры и не могильщики. Палач Видман в Нюрнберге зарабатывает столько, что мог бы позволить себе пару доходных домов! А сколько еще бойких подмастерьев… – Он попытался ободряюще подмигнуть, но получилось неважно. – Крепкие, красивые парни. Не какие-нибудь тощие селедки вроде моего зятя.

– Это уже явный перебор, – вмешалась Магдалена. – Симон, между прочим, пробился в лекари и…

Она замолчала, заметив, как вспыхнули глаза у Барбары. И кто ее только за язык тянет! Сестра постоянно упрекала Магдалену в том, что та, будучи старшей, живет в счастье и достатке, замужем за человеком, который стал городским лекарем, да еще имеет троих детей. Между тем как она, Барбара, вынуждена подметать в отцовском доме и выслушивать его ругань.

– Ты бы лучше оставил нас ненадолго, – обратилась Магдалена к отцу. – Как видишь, ничего худого не случилось. Остальное предоставь мне, это женские дела.

Куизль погладил обледенелую бороду и в конце концов кивнул.

– Ладно. Только не думай, что открутится от поездки в Мюнхен. Мы найдем для Барбары жениха, и точка!

Та попыталась было возразить, но Магдалена сжала ей руку.

– Хорошо, папа, – проговорила она. – Ступай.

– Так будет лучше всего. Поверь мне, Барбара, – пробормотал Якоб, не глядя на дочь. – Лучше всего. Ты потом еще спасибо мне скажешь.

С этим словами он развернулся и побрел обратно к Леху.

Магдалена немного выждала, потом погладила Барбару по волосам.

– Может, тебе и вправду стоит посетить с нами Мюнхен? Не такая уж и плохая идея, – начала она мягко. – Можно ведь просто посмотреть на парней. А если тебе никто не понравится, ты хотя бы побываешь в Мюнхене. Говорят, там появился настоящий театр… Не в трактире, а в отдельном каменном здании! А жена у курфюрста – итальянка, и с тех пор, как она поселилась в Мюнхене, там бывают люди со всего света. Музыка, танцы, сады…

– Ты… ты совсем не понимаешь! – выдавила Барбара. – Я не могу!

Она залилась слезами, все ее тело вздрагивало, как под ударами.

Магдалена обхватила ладонями голову сестры и твердо посмотрела ей в глаза.

– Барбара, поговори со мной. Что случилось? Ты которую неделю уже ведешь себя странно… Поговори же, наконец, со мной!

Плач сменился истерическим смехом. Барбара оттолкнула Магдалену.

– Ты не замечаешь, правда? – выкрикнула она. – Ты знахарка, сама родила троих детей – но ничего не замечаешь! Да и с чего бы? Я всего-навсего младшая сестра, прибираю за отцом… И почему я только не избавилась от него, как от нечистоты? Почему? Теперь уже слишком поздно!

В этот момент Магдалена поняла, что не ошиблась в своем предположении.

Она права. Я должна была заметить намного раньше! Ну почему мы не поговорили?

– Боже правый! – выдохнула она. – Ты… ты беременна…

Барбара пролила столько слез, что теперь даже не всхлипнула. Но ее молчание говорило красноречивее всяких слов. Довольно долго сестры сидели в полной тишине, и слышен был только шорох ветра в прибрежных ивах.

– Кто отец? – спросила наконец Магдалена.

Барбара шмыгнула носом.

– Помнишь жонглеров, которые проезжали здесь в начале зимы? И того задорного парня с золотистыми волосами, и как он высоко подбрасывал мячи на праздник Освящения церкви? – Она обреченно рассмеялась. – Ну и везет же мне на всяких пройдох!

– Но ты ведь с ним не… – начала Магдалена.

– Я ему говорила, что не хочу! – перебила ее Барбара. – На сеновале, то и дело говорила. Сначала все было хорошо, но потом… потом он перестал слушать. Я отбивалась, но он схватил меня, зажал рот ладонью и взял, как… как собачонку! Я ничего не могла сделать. Он рассмеялся и сказал, что я сама этого хотела. А потом сбежал. Это был первый раз после… после…

Барбара не договорила и всхлипнула без слез. Лишь через некоторое время она нашла в себе силы продолжить.

– Жонглеры давно уехали, и только потом я поняла. Я… как будто окаменела. Я плакала целыми днями, тайком, в кровати, в лесу, чтобы вы ничего не заметили. Какой стыд… – Барбара утерла подступающие слезы. – Потом я решила избавиться от него. Но… стояла зима, и в лесу не было трав. К кому бы я пошла за отваром из можжевельника или сушеным морозником? К старой Штехлин? Она и без того все уши мне прожужжала из-за этих парней. Или, может, к отцу? – Младшая сестра горестно рассмеялась. – Он бы ни за что не поверил, что я отдалась не по своей воле! Никто мне не поверил бы!

– Тебе следовало пойти ко мне, – тихо проговорила Магдалена. – Я бы тебе помогла.

Долгое время она помогала знахарке Штехлин, и теперь к ней, уже лекарской жене, постоянно приходили люди – за травами или женским советом.

А вот собственная сестра не пришла…

– Я… я хотела, правда, – запинаясь, проговорила Барбара. – Сколько раз я приходила к вам, и каждый раз мне что-нибудь мешало… Один раз в комнате был Симон, и он так странно посмотрел на меня… потом ребятам хотелось со мной поиграть, или София начинала плакать… Я ждала и откладывала дело в надежде, что все обойдется. А теперь, боюсь, уже слишком поздно. – Барбара опустила голову. – У меня уже третий раз не идет кровь.

Магдалена тихо простонала. «Поздно, – подумала она. – Слишком поздно».

Спровоцировать выкидыш при помощи можжевельника, морозника или пижмы, чтобы при этом не навредить себе, было возможно лишь в первые недели беременности. Если девушку ловили в эту пору, ей грозили лишь денежный штраф, позорный столб или изгнание из города. Но чем больше они тянули, тем опаснее становилось применение таких трав. И дело не только в том, что девушка могла умереть под действием яда, – следовало быть готовой к смертному приговору. При этом знахарке или торговке, продавшей эти травы, также грозили петля или утопление в мешке. По этой причине молодые девушки в отчаянии убивали младенцев сразу после рождения, душили и закапывали в надежде, что никто не заметил их беременности. Другие протыкали себе живот иглами и зачастую убивали не только нерожденного ребенка, но и себя. Отец как-то рассказывал Магдалене, что женщины намного чаще оказывались на эшафоте за детоубийство, чем за колдовство.

Но она также понимала, что Барбара не способна на подобное убийство. Особенно теперь, когда маленькая София каждодневно напоминала ей, насколько хрупок и раним этот маленький человечек.

– Что сделано, то сделано, – произнесла Магдалена через некоторое время, и черты лица ее обострились. – Ребенок у тебя в животе, и, если будет на то воля Господа, через полгода ты родишь… – Она чуть помедлила, потом решительно кивнула. – Все-таки хорошо, что ты поедешь с нами в Мюнхен. Мы сможем подыскать тебе жениха.

Барбара уставилась на нее в ужасе.

– Но… как ты себе это представляешь? Я беременна…

– Пока еще на третьем месяце. Если выйдешь замуж сейчас, никто и не задумается, от кого ребенок на самом деле. Но придется найти жениха в Мюнхене. Отцу знать об этом не следует, ни в коем случае. Симону, впрочем, тоже. Это останется между нами, – Магдалена взяла Барбару за руку и крепко пожала ее. – Я прослежу, чтобы в мужья тебе не достался какой-нибудь монстр, обещаю. Даю тебе слово старшей сестры.

– К черту, не стану я выходить замуж ни за каких палачей! – закричала Барбара. – Сколько раз еще повторять? Выкиньте эту идею из головы! Отец, ты, даже Штехлин – все пытаются указывать мне, что делать и как жить… Просто оставьте меня в покое!

– А ты снова будешь выжидать, как ждала все эти недели? – стояла на своем Магдалена. – Хочешь ждать, пока ребенок не появится на свет? Нечестивая дочь палача с внебрачным ребенком? Тебя прогонят из Шонгау, как дворнягу, как поступали со всеми незамужними матерями! И это еще не всё. Ты хоть подумала, что это значило бы для семьи? Особенно для отца?

– Что это за семья такая? – прошипела Барбара. – Семья нечестивцев… Люди бегут от нас, как от чумы!