Помолвка с чужой судьбой - Островская Екатерина. Страница 4

– Мы проверили. В крови вашего мужа и в самом деле была небольшая доза, соответствующая граммам пятидесяти или ста водки.

– Он водку вообще не пил.

– Или виски, – очень спокойно парировал следователь Евдокимов. – Короче, вопросов к нему много… Даже очень много, и меня все торопят. Вы, узнав это все, по-прежнему готовы помочь?

– Да, – еле слышно ответила девушка.

– Тогда слушайте и выполняйте, делайте только то, что я вам скажу, – согласился следователь. – По-немецки общаться с вашим мужем не будем. Мы пообщаемся без протокола, без аудиозаписи и без адвоката. Если Ракитин не хочет говорить на нашем с ним родном, то разговаривать с ним вообще не будем. Вы готовы согласиться на такие условия?

Вероника кивнула и спросила:

– Адвокат-то чем может нам помешать?

Перумов услышал это и добавил:

– Каждый человек имеет право на защиту. У нас ведь правовое государство.

У следователя в кармане брюк затренькал мобильный. Евдокимов достал его, поднес к уху, отошел на пару шагов и повернулся к Ракитиной спиной.

– Да… да… да, – отвечал он, – именно сейчас я этим и занимаюсь. Да, конечно, в присутствии адвоката. Специально его для этого и вызвал. Обязательно доложу.

Закончив разговор, следователь вернулся к Веронике и показал ей на приоткрытую дверь.

Они вдвоем вошли в палату, следом хотел проскочить и Рубцов, но следователь остановил его и позвал Перумова:

– Господин адвокат!

Ракитин никак не отреагировал на их появление. Даже на жену не посмотрел.

– Господин подполковник, – позвала мужа Вероника, – вам удобно общаться на русском?

Наконец он посмотрел на нее. Не поворачивая головы. Просто оторвал свой взгляд от потолка. Посмотрел и не узнал.

– Да, барышня, что вас интересует? Простите, что я сегодня говорил на немецком, но я подумал, что в плену. Прежде я не видел таких госпиталей, да и лица врачей не похожи на любезные рожи соотечественников.

Голос его был очень тихим, таким же, как во время пения. И взгляд был чужим и отстраненным.

– Меня зовут Вероника Ракитина, – сказала она. – Вы могли бы назвать себя?

– Подполковник Лукомский, прикомандирован к ставке Верховного для особых поручений. Третьего дня направлен к генералу Брусилову с пакетом. А он… я имею в виду Александра Александровича, приказал мне принять командование полком, командир которого, полковник Колычев, погиб за два дня до этого. С полусотней казаков направился в село, где располагался штаб полка. На месте узнал, что полк понес большие потери при прорыве первой линии траншей австрияков. Глубоко вклиниться в их позиции не удалось, зато батарея шестидюймовок неприятеля с холмов прекрасно била по пристрелянной местности. Наше село оказалось в зоне поражения. Было принято решение обойти батарею и напасть на нее с тыла. Батарею захватили, но вторая, молчавшая до того, открыла по нам огонь. Теперь я здесь, милая барышня, беседую с вами.

– Как вы себя чувствуете?

– Чувствую себя живым, и это хорошо. Казаков только жалко, на моих глазах почти все полегли вместе с лошадьми.

– А больше вы… – начала Вероника, но следователь Евдокимов не дал ей договорить.

– Позвольте и мне спросить. Я подполковник юсти…. То есть я ваш доктор. Меня зовут Иван Васильевич. У меня тоже вопрос к вам имеется. Какое сегодня число?

– Предполагаю, что конец июля… Двадцать восьмое или двадцать девятое…

– А год какой?

– Одна тысяча девятьсот шестнадцатый. Я в здравом сознании, доктор, если вы это имеете в виду.

Дверь открылась, и в палату вошли двое врачей, с одним из которых Рубцов беседовал в вестибюле и который поднимался с ними в лифте, и еще один – крупный и короткостриженый.

– Вы, конечно, простите меня, – обратился к присутствующим высокий доктор, – но кто дал разрешение запускать в палату целую делегацию?

Следователь показал на его коллегу.

– Вот он.

– В моей больнице распоряжения отдаю только я. Сейчас же покиньте помещение. Мы проведем еще один осмотр и примем решение о дальнейшем лечении.

– Но… – возразил следователь Евдокимов.

– Никаких «но», я здесь главный врач. Так что – прошу вас удалиться.

Все направились к двери. Все, кроме Вероники.

– Я жена Ракитина, – произнесла она и посмотрела на мужа, надеясь, что он сам подтвердит ее слова.

Но муж уже лежал с закрытыми глазами и, казалось, не дышал.

– Вы тоже, – произнес главный врач, но уже более мягко, – подождите пока в коридоре. Для вас мы, разумеется, сделаем исключение. Но сейчас мы должны принять решение и назначить курс лечения. Осмотрим вашего мужа, дадим ему снотворное, пусть он выспится хорошенько.

Вероника погладила руку Николая, но он никак не отозвался на ее прикосновение. Похоже было, что он уснул сам, без всякого снотворного. Уснул внезапно и глубоко. Она даже наклонилась над ним и прислушалась к его дыханию. Дыхание было ровным и тихим. Ракитина прикоснулась губами к щеке Николая и поднялась с пластикового больничного стульчика.

Когда подошла к двери, главный врач сказал:

– Госпожа Ракитина, минут через тридцать или сорок мы можем побеседовать в моем кабинете. Отдохните пока и успокойтесь…

Глава третья

Следователь Евдокимов сел в «Мерседес» Перумова и вздохнул:

– Я в курсе, кто такой Ракитин и какие у него связи. Но здесь налицо все улики: орудие убийства с отпечатками подозреваемого, а еще кровь убитого на одежде. К тому же имеется свидетель – тот самый охранник, который подтверждает, что, кроме Ракитина в поместье Гасилова, никого больше не было.

– И переквалифицировать никак не удастся, ведь так? – спросил Перумов. – Ни превышения при необходимой обороне…

– Какая оборона! – усмехнулся следователь. – Три удара топором… И состояния аффекта, судя по всему, тоже не было. Ракитин приехал на автомобиле, сам же был за рулем, и очень спокоен при этом, по словам охранника. Приехал, вполне возможно, уже с топором. По крайней мере, никто из работников Гасилова не смог с уверенностью заявить, что этот топор именно из их сарая. Да они все одинаковые, эти топоры «фискарс». Но других отпечатков пальцев на топорище, кроме ракитинских, нет.

– Но это же смешно, – скривился Перумов, – утверждать, что уважаемый бизнесмен, очень и очень не бедный, мягко говоря, человек, заранее задумал убийство… Скажем прямо, задумал зарубить топором своего партнера по бизнесу, и при свидетелях, однако! Задумал его убить лично, что странно. Не поручить такое ответственное дело специально обученным людям, которые сделают все как надо в каком-нибудь укромном уголке. Смешно! Вы сами-то в это верите? Смешно!

– Вы, господин адвокат, иногда, как мне кажется, бываете на судебных заседаниях. Там все очень серьезно и никто не смеется. Но если вы сможете доказать, что ваш клиент был невменяем…

– А вы разве сами не видели его в палате, разве вы не разговаривали с ним? Вы считаете, что человек в здравом уме будет утверждать, что он получил контузию во время Брусиловского прорыва?

Следователь посмотрел на наручные часы.

– Господин адвокат, вы делайте свое дело, а я свое. Помогать и подсказывать вам, как и что делать, я не собираюсь. Но заведующий отделением, с которым вы сегодня общались, сообщил мне, что эту самую больницу Святой Екатерины построила корпорация, которой руководит Ракитин. Построил Ракитин быстро, вложив и свою долю средств в технику и оборудование. Многие уважают Николая Николаевича за благотворительность, а потому я могу лишь посоветовать вам следующее… Не посоветовать, а просто дать телефончик одного агентства, которое занимается расследованиями. Если их детективы смогут доказать непричастность Ракитина к преступлениям, я буду только рад.

– А если нет?

– Если нет, то уж простите меня. Но в суде вам, извините, будет очень трудно. А вообще, если Ракитин никаким боком… то есть если не замазан в этом преступлении, то уверяю вас, Вера Бережная сможет это доказать.