Золотая рыбка в мутной воде (СИ) - Торрентон Билли-Боб. Страница 3

Начинаю поворачиваться, чтобы двинуться прочь, как вдруг чувствую… взгляд? Ощущение такое, что до черепа изнутри дотронулись чьи-то ледяные пальцы. По-прежнему никого не видно, но инстинктам лучше доверять. Ощущение холода пропадает, едва я распластываюсь за большим валуном. Меня хотят просто отогнать от моста или временно потеряли из виду? Хорошо, если первое. Переживу. Как говорится, не очень-то и хотелось. А если второе?

Я не жду, пока эта жуть снова дотянется до моего черепа. И ползу прочь от обрыва, стараясь не поднимать головы и отгоняя острое желание бросить увесистый мешок вместе со всем его содержимым. А когда мост исчезает из виду даже в просветах между деревьями, выбираюсь на дорогу и устремляюсь прочь. Едва замечаю злополучный столб, когда ноги снова проносят меня мимо него. Устав бежать, перехожу на шаг. И все иду и иду, стараясь не думать о том, с чем столкнулся у моста. И вообще ни о чем не думать.

Меня отпускает, только когда солнце начинает пробовать на вкус вершины деревьев. И только тогда чувствую, как гудят ноги и как взмокла спина. Дорога по-прежнему пуста — никто меня не догоняет и не идет навстречу.

Впрочем, откуда быть оживленному движению на дороге, ведущей в тупик. Да еще в такой тупик… Наверное, и по ту сторону бывшего моста такое же безлюдье. Он рухнул явно не вчера, ни для кого в округе это не должно быть тайной. Мысленно отодвигаю возможность встретить человеческое поселение еще на день пути. Вряд ли кто-то захочет по доброй воле жить так близко от чего-то подобного. Кто знает, почему эта жуть не стала меня преследовать. Может, просто уже успела насытиться…

Солнце скрывается за лесом, моим пристанищем на этот раз становится дерево на краю леса, расколотое молнией — половинка ствола переломилась на высоте в два моих роста и рухнула, застряв в кронах других деревьев. Причем сердцевина устояла, так что отколовшаяся часть похожа на желоб. Идеальное лежбище — из такого случайно не вывалишься. Забираюсь, устраиваюсь и почти сразу засыпаю.

В первый раз меня будит птица, разоравшаяся где-то неподалеку, но еще слишком рано, и я снова натягиваю плащ на голову. Казалось, лишь моргнул, но когда снова открываю глаза, день уже перевалил за середину. Хочется остаться здесь на весь день и еще одну ночь — тело настойчиво требует отдыха, но необъяснимое желание убраться от озера подальше оказывается сильнее.

Тракт упорно ползет на юг, облака — туда, куда их гонит ветер.

Ближе к вечеру впереди снова обозначается река — может быть, даже та же самая. Мост тоже похож — из таких же поросших мхом грубых каменных блоков. Только этот мост цел. Оглядываю окрестности. Странно. Только мост. Ни деревни, ни хутора, ни постоялого двора, ни даже будки стражника или сборщика какой-нибудь подати за пользование мостом — а ведь место вроде неплохое. Неистощенная земля. Река. Лес. Да еще и проезжие не должны жадничать, оплачивая ночлег — на многие тиги вокруг никаких других поселений нет. Вот только что-то мешает людям здесь осесть… Но что?

У реки я останавливаюсь надолго — пыли и пота на мне предостаточно, помыться очень даже стоит. Заодно наполняю водой опустевшую фляжку — на всякий случай.

Тракт поднимается из речной долины, вползая в густые заросли. И ползет словно змея. Я вспоминаю, как тракт точно так же вилял в лесу перед обрушенным мостом и невольно ускоряю шаг. Заросли внезапно отступают от обочины, а между дорогой и лесом обозначается немалых размеров пустошь. В разных ее углах виднеется с полдесятка небольших построек, старых, почерневших, с просевшими крышами. Одна и вовсе обвалилась, наполовину превратившись в черную кучу, ощеренную обломками досок. Но все это разного рода сараюшки, а не жилые дома. Домов не осталось ни одного. Солнце уже почти полностью скрылось за лесом, но я вполне отчетливо вижу квадраты старых каменных фундаментов, на которых прежде они стояли, полуразвалившиеся остовы печей. Все указывает на то, что люди ушли отсюда сами — похоже, ни один дом не сгорел, деревянные срубы были аккуратно разобраны и увезены. Навскидку выходит почти полсотни таких квадратов. Надо же. Довольно большая деревня… была.

Странно все это… Нет, то, что фундаменты и печи оставили — это понятно. Проще бросить, ведь камни и глину можно найти в другом месте. А сараюшки не тронули, наверное, потому, что гнилье тащить с собой незачем. Ведь больше ничего нет. Все, что могли забрать — забрали. Даже деревья повыкапывали. Почему пустошь не заросла дикой травой? Неужели люди выжали из этой земли все соки? Или она чем-то отравлена? Или проклята? Почему жилые постройки разобраны и увезены, а не брошены или сожжены?

Но об этом можно будет подумать чуть позже — если опять не удастся заснуть сразу. Вопрос о ночлеге сейчас куда важнее. Я направляюсь к постройке, которая, как мне показалось, стоит ровнее других. Рискну дождаться утра под ее крышей.

А дверь-то на месте и прикрыта плотно… Петли, правда, основательно проржавели — не рассыпались бы, когда открывать буду. Наверное, стоило осмотреть и все прочие постройки, но сумерки все гуще, а разводить огонь не хочется. Зачем привлекать ненужное внимание? Умный бережет себя сам. Я поворачиваю деревянную щеколду и осторожно тяну дверь на себя. Дверь недовольно кряхтит, но подается.

Внутри темно, но слабого света из дверного проема и нескольких маленьких окошек под низким потолком хватает, чтобы понять — ничего, кроме покрытых паутиной стен, там нет. Тоже хорошо.

Приглядевшись, я понимаю, что пол-то не земляной — это доски, причем настолько толстые, что гниль их так и не взяла. Сохранности способствовало и полное опустошение помещения, и сквозняки, свободно гулявшие по нему. Доски — это хорошо. Но все же на пыльных досках спать неинтересно. Я ставлю мешок в угол, вытаскиваю тот нож, что подлиннее и потяжелее. Не коса и не серп, конечно, но, чтобы нарезать травы на подстилку, сгодится.

За травой приходится возвращаться несколько раз, но это того стоит — когда темнеет окончательно, я могу быть уверен, что сегодня смогу выспаться. Если, конечно, никто не помешает. Со всей возможной осторожностью закрыв дверь, принимаюсь за ужин. Хорошо, что не поленился наполнить фляжку у моста. Колодца тут я вроде не заметил, а если бы он и был, то не уверен, что рискнул бы набрать в нем воды. А так — глядишь, и хватит на пару дней.

Снаружи в щели сочится умиротворенность этого обезлюдевшего мира. Вокруг стрекочут насекомые, периодически доносятся вскрики птиц и какие-то далекие звуки, невнятные, но не страшные. Обычный для окраины леса ночной шум. Чувство опасности бессовестно дрыхнет.

Все-таки странно, что люди ушли отсюда. Очень странно.

Ладно, что гадать-то. Поживем — увидим. А сейчас лучше выспаться. Если и завтра придется топать целый день, то ясная голова и свежие силы мне очень даже пригодятся.

Не знаю, сколько часов мне удалось проспать, но когда сонную тьму разорвал немой вопль до сих пор молчавшего чувства опасности, горизонт на востоке еще не начал светиться.

Подхватив нож, я подбираюсь к двери. Между двумя постройками на дальнем от меня краю пустоши мелькнул какой-то смутный силуэт. Человек?

Пялясь туда, где скрылся ночной гость, я не сразу замечаю, что мы здесь не одни — со стороны леса смутно ощущается какое-то движение. Но разглядеть хоть что-нибудь не выходит. Тучи, по-прежнему скрывающие изрядную часть неба, не пропускают к пустоши даже лучиков лунного света. И тут тихий шорох доносится откуда-то из-за спины. Я поворачиваюсь, но успеваю увидеть лишь мелькнувшую в окошке… тень? Крепче сжимаю рукоять ножа… Звякает дверная ручка, будто кто-то попытался взяться за нее снаружи, и тут же звякает еще раз, причем намного громче. И вдруг вся постройка содрогается от удара, но дверь выдерживает. Еще удар, еще, с потолка сыплются истлевшие остатки соломы… И тут в уши вливается полустон-полувздох, полный боли и разочарования, а шорох превращается в громкий шелест, словно по траве волокут что-то тяжелое, что-то затрещало… И вдруг все звуки пропали, ощущение опасности исчезло, словно его и не было. Выглянувшая в разрыв в туче луна высветила пустошь — но в этом мертвенном свете не шевелилось ничего — даже трава. Что бы это ни было — оно ушло. Я вернулся на свое травяное ложе и снова улегся, прислушиваясь к ночным шорохам. Но лишь когда небо у горизонта начало светлеть, смог заснуть, а когда проснулся — солнце было уже высоко.