Вдох, выдох (СИ) - Инош Алана. Страница 6

...День за днём, кусочек за кусочком складывался пазл настоящего облика Яны. В ней совершенно отсутствовало высокомерие. Она обожала простые вещи: загорать на крыше дома, навернуть тарелку пельменей с майонезом, отправиться «дикарями» в велосипедный поход. Могла выпить не только шампанское с икрой, но и водку с огурцом. У Лютовой окончательно порвались все шаблоны, когда она узнала, что Яна любит пиво, рыбалку и футбол. А ещё та играла в нарды и шахматы, а уж в карты на раздевание Кира ей постоянно проигрывала.

— Карточный долг — святое, — посмеивалась Яна, освобождая Киру от остатков одежды и окидывая её ласково-плотоядным, щекотным, цепким взглядом. — А ну-ка, извольте-с расплатиться, барышня!

Расплата наступала неминуемо. Чем больше Кира играла, тем чаще ей нравилось проигрывать.

Выход на их любимую крышу был коварно заблокирован сотрудниками ЖЭКа: на люке висел замок.

— Вот сволочи, — процедила Кира раздосадованно. У неё чуть не вырвалось словечко покрепче, но при Яне она сдержалась.

А та, невозмутимо достав из сумочки походный маникюрный набор, вставила в скважину миниатюрную пилочку для ногтей, поковыряла и — щёлк! Готово. Замок распался, обезвреженный простейшим орудием.

— Вы полны сюрпризов, мадемуазель, — вскинула бровь Кира. — Да вы взломщица-профи, оказывается!

— Замок смешной, ничего сложного, — небрежно улыбнулась Яна. И пошутила со смешком: — Я просто свой набор отмычек сегодня дома забыла, вот и пришлось пилкой орудовать.

Солнце жидким мёдом засияло на коже её точёных ног, когда она первой выбралась на плоскую крышу. Кира, карабкаясь следом, ошалела от открывшегося её взгляду вида под коротеньким подолом маленького летнего сарафанчика. Она еле сдержала себя, чтобы не уткнуться туда лицом.

— Ух, да тут можно яичницу жарить! — Яна раскатала свёрнутый в рулон коврик и сбросила воздушный сарафан, оставшись в нежно-розовом купальнике.

Жар раскалённой, как сковородка, крыши чувствовался даже сквозь подошвы матерчатых слипонов Киры. Верхушки тополей сонно вздыхали под порывами ленивого, утомлённого зноем ветра, поблёскивая серебристо-глянцевой листвой; над городом колыхалось горячее марево летнего воздуха — сухое, пыльное, дымчато-серое. А между тем, на свидание к Лютовой Яна прибежала прямо после экзамена.

— Вот завалишь сессию — будешь знать, как в такое ответственное время любовь крутить, — шутливо пожурила её Кира.

В ответ на это девушка с усмешкой предъявила ей зачётку, в которой были одни четвёрки и пятёрки. Лютова одобрительно кивала, листая.

— Ну ладно, коли так. — И вернула Яне зачётку.

Та смотрела на неё с озорными искорками в зрачках, склонив голову набок.

— Неужели за отличную учёбу я не заслужила даже поцелуй?

Лютова засмеялась и привлекла девушку к себе за талию. Та гибко, страстно подалась навстречу, жарко обняла за шею, потянулась губами. В поцелуй обе нырнули глубоко, самозабвенно, до головокружения и сбившегося, возбуждённого дыхания, а потом Яна тоненькой ящеркой вывернулась из объятий. Лютова рванулась было её ловить, но та упёрлась вытянутой рукой ей в грудь, не подпуская к себе — а глазами-то, глазами так и дразнила... Прищуренные ресницы ласково, лучисто смеялись, шаловливо прикушенная губка так и нарывалась на наказание.

— Тш-ш, нетерпеливая какая, — понизив голос до бархатного полушёпота, сказала Яна. — Всё будет, потерпи.

От этого низкого, щекочуще-мягкого «всё будет» Лютову накрыл горячий пульс — и в груди, и там, пониже. Будто целая батарея в неё жахнула из всех орудий, и её унесло в небо от властного, непреодолимого желания. Но Яна осаживала её, приказывала ждать, чем распаляла только сильнее. О да, она ведала, что творит, чертовка.

— Как бы у нас пиво не нагрелось, — озаботилась девушка, поглядывая на Киру с озорным блеском в прищуренных от солнца глазах.

Та в это время стягивала футболку и джинсы. На ней остались чёрные трусики-боксеры и спортивный лифчик. Раскатав свой коврик, Кира уселась рядом с Яной, вся сомлевшая не только от адски-горячего дыхания крыши, но и от игривого, раздевающего, пульсирующего откровенным желанием взгляда девушки. Она плыла, таяла сливочной пеной, как кусок разогретого масла. Кругом были одни старые пятиэтажки хрущёвской эпохи, а от любопытных взглядов их укрывало небольшое ограждение.

— Пиво? Оно же в сумке-холодильнике, — пробормотала Кира, не в силах отвести глаз от ровной атласной кожи Яны.

Едва её ладонь протянулась, чтобы скользнуть по внутренней стороне этого восхитительно стройного бедра, Яна со смехом вложила в неё флакон солнцезащитного молочка.

— Да тут такое пекло, что, боюсь, даже сумка не выдержит! Намажь-ка меня.

Более соблазнительного и приятного поручения она не могла дать Кире. Выдавив и растерев между ладонями немного средства, пахнувшего ванилью и похожего по консистенции на растаявшее мороженое, та заскользила по хрупким плечам, шелковистым изгибам спины... Соски проступали под чашечками купальника, и Кира не удержалась — истратила немного молочка на ткань. Бугорки-кнопочки щекотали линию жизни.

— Ты не там мажешь, — шевельнулись губы Яны около её щеки, обдавая мурашками и ванильно-медовым тёплым дыханием. А глаза, знойно-пристальные и зовущие, говорили обратное, подстёгивая и прося продолжать начатое.

К ладоням присоединились губы. Кира прослеживала жадным, прерывистым дыханием линии тела Яны, прорисовывала их вожделеющей невидимой кистью. Вдох, выдох — плечо; вдох, выдох — пупок. Нырнув в его тёплую ложбинку языком, Кира застонала.

— Погоди-ка! Давай, я тебя тоже намажу, а то живо обгоришь, — внезапно осадила её Яна.

— Мучительница, — вырвалось у Киры. — Сколько можно меня мариновать?!

— Маринованная Лютова — моё любимое блюдо, — засмеялась Яна. — Но если она не намажется, то будет ещё и жареная.

Голос у неё был удивительно широкого диапазона: он мог как щебетать на высоких, режущих слух частотах, так и нырять в грудные, зрелые глубины. Сейчас он пророкотал где-то в районе тридцати пяти лет, ближе к сорока. Женщина в расцвете своих желаний и возможностей.

Мягкие ладошки затанцевали по телу Лютовой, запорхали смеющимися бабочками по спине в обжигающем аргентинском танго. Яна раззадоривала, дразнила, поддерживала огонь на ровном, стабильном уровне, мудро подпитывая его топливом слов, движений, взглядов, запахов. Углом поворота колен, частотой подъёма дышащей груди. Шириной завлекательного, сводящего с ума промежутка между тёплыми бёдрами. Даже мыслью об этих пыльных тополиных кронах она возбуждала, заставляла ревновать к предмету своих размышлений, вдохновляла завоёвывать место среди её дум.

— Ты не перестаёшь меня удивлять, — сказала Кира. — Сколько в тебе ещё всего скрыто? Знаешь, — она засмеялась, откидывая голову назад, чтобы ощутить щекой щёку Яны, скользнуть по ней в доверчиво-нежном касании, — после вскрытия замка пилкой я ожидаю всего, чего угодно.

— Тебя это настолько впечатлило? — усмехнулась Яна, нажимая тонкими, но сильными пальцами на ключицы Лютовой. — Да дело-то плёвое, замок самый примитивный, даже ребёнок справился бы. Это же не сейф.

— Ого, а ты и сейфы вскрываешь? — подаваясь всем телом назад, чтобы впитать больше близости, захватить больше площади тёплого соприкосновения, хмыкнула Кира. — Ты у нас медвежатник?

— Меня готовят во владелицы сейфов. — Умело массирующие руки Яны перемещались ниже, изучая, прощупывая мускулы и задевая чувствительные — или готовые к чувствам? — точки. — Но чтобы обезопасить себя от преступников, надо уметь мыслить, как они. Знать лазейки, способы. Просчитывать их действия и вовремя устранять свои уязвимости. От преступника тебя отделяет только добровольно выбранная сторона баррикад, но знаниями ты обладаешь теми же, что и он. Это очень тонкая грань, Кир... Папка мой охотно подтвердил бы, если бы был здесь. Давай-ка по пиву, а? А то горло пересохло.

Это предложение коснулось разгорячённой кожи отрезвляющей прохладой запотевшей стеклянной бутылки. Уже до предела заведённая поцелуями и солнцезащитным массажем Лютова снова ощутила себя сброшенной на ступеньку ниже, но огонь, умело поддерживаемый мудрой жрицей, продолжал жить и вожделеть.