Вдали от тебя (ЛП) - Шарп Тесс. Страница 3

— Живо, Софи!

Трясу головой и хватаюсь за перила.

— Нет, мама.

Могу думать лишь о Мине. Мина в могиле, ее убийца ходит на свободе, а копы не хотят смотреть правде в глаза.

Папа хватает меня за талию и закидывает на плечо. Он осторожен; папа всегда нежен со мной, с тех пор как привык носить меня после страшной аварии. Но с меня хватит. В нежности и осторожности больше нет смысла. Я ударяю его по спине, кричу, но его ничего не останавливает. Он выскальзывает в открытую входную дверь, а мама останавливается на крыльце и наблюдает за нами, обняв себя руками, словно это защитит ее.

Папа закидывает меня в машину и с пустым лицом садится на водительское место.

— Папочка. — Слезы градом льются по моим щекам. — Прошу. Ты должен мне поверить.

Он игнорирует меня, заводит мотор и уезжает.

3

СЕЙЧАС (ИЮНЬ)

Родители так и не появились. Доктор Чарльз периодически проверяет время и постукивает ручкой по коленке.

— Я и одна могу подождать.

Ее гладкий лоб прорезает морщина. Нельзя так заканчивать. Родители должны бы сейчас обнимать новую улучшенную версию меня уже минут двадцать как.

— Отойду позвонить, — говорит она.

Прислоняю голову к стене и закрываю глаза. Сижу и жду, размышляя, разрешит ли она мне вызвать такси, если не дозвонится до родителей.

Проходит около десяти минут, когда я ощущаю легкое прикосновение к колену. Я открываю глаза, ожидая увидеть доктора Чарльз. Но впервые за долгие месяцы на моем лице расплывается искренняя улыбка.

— Тетя Мейси! — Я бросаюсь обнимать ее и едва не сваливаю. Утыкаюсь подбородком в ее плечо. Мейси на несколько дюймов ниже меня, но от того, как она себя преподносит, кажется многим выше, чем на самом деле. От нее пахнет жасмином и порохом, и это лучшее, что я ощущала за прошедшую вечность.

— Привет, ребенок. — Она усмехается и обнимает в ответ, теплые ладони ложатся мне на плечи. Волосы — светлые, как и у меня — собраны в длинную косу. Потрясающие синие глаза контрастируют с загорелой кожей. — Твоя мама задерживается из-за дела, поэтому отправила меня.

От Мейси не было ни весточки все то время, пока я находилась в Центре. Даже при том, что первые две недели я получала письма от многих людей, кроме родителей. Но теперь она рядом, и от облегчения кулак на сердце разжимается.

Она приехала. Ей не все равно. Она меня не ненавидит. Даже если верит всем вокруг — она рядом.

— Можем мы поскорее убраться отсюда? — сдерживая слезы, спрашиваю я.

— Конечно. — Она перебирает мои волосы. — Пошли выписываться.

Пять минут заполнения бумажек — и я свободна.

Как только переступаю через порог, сразу хочется убежать. Я почти уверена, что в любую секунду доктор Чарльз, хлопнув дверью, выйдет и развеет всю мою ложь. Хочу запереться в старенькой «Вольво» тети Мейси.

Но побег не вариант. Не вариант он все четыре года, прошедшие с аварии, когда ногу разворотило в мясо. Вместо этого я иду со всей скоростью, что позволяет моя хромота.

— Мама хотела, чтобы я передала тебе, как она сожалеет, что не смогла приехать, — говорит тетя Мейси, заводя двигатель.

— А папино оправдание?

— Уехал из города. Конференция стоматологов.

— Чего и следовало ожидать.

Мейси выгибает бровь, но ничего говорит, пока мы выезжаем с парковки на шоссе. Я опускаю окно и вытаскиваю руку, ловя ветер в горячем летнем воздухе. Не отрываю глаз от мелькающих пятном зданий, мимо которых мы едем, избегаю ее вопросительного взгляда.

Боюсь даже рот открыть. Я не знаю, что ей наплели. Посещать меня разрешалось только родителям — да и то они появлялись, когда самим припекало.

Поэтому я молчу.

Девять месяцев. Две недели. Шесть дней. Тринадцать часов.

Моя мантра. Беззвучно выдыхаю числа, сжимая слова на губах, едва выпуская их наружу.

Они должны увеличиваться. Нельзя прикасаться к наркотикам, мне нужен ясный разум.

Убийца Мины на свободе, белый и пушистый для всех вокруг. Каждый раз, как думаю, что он вышел сухим из воды, мне хочется закинуться таблетками, но я не могу, не могу, не могу.

Девять месяцев. Две недели. Шесть дней. Тринадцать часов.

Тетя Мейси переключает радио на другую волну и выруливает на соседнюю полосу. Побережье остается позади, уступая секвойям, а затем и соснам, когда мы едем в Тринити. Воздух льется через пальцы, наполняя меня детской радостью.

Мы едем в тишине около часа. Я благодарна за шанс поглотить свободу, поющую в моих венах. Больше никаких групповых занятий. Никакой доктора Чарльз. Никаких белых стен и люминисцентного освещения.

Прямо сейчас я могу забыть, что ждет меня через сотню километров. Могу заставить себя думать, что это легко: по радио играет музыка, ветер развевает волосы и протекает сквозь пальцы, километры свободы от того, что ждет впереди.

— Голодна? — Тетя Мейси показывает на баннер кафешки на 34 шоссе.

— Слона бы съела.

В кафе шумно, раздаются разговоры посетителей и лязг посуды. Гляжу на завитки потускневшего пластикового стола, пока официантка с пышной прической берет у нас заказ.

После того как она убегает, между нами воцаряется тишина. Словно Мейси не знает, с чего начать после всего, что произошло, а я ненавижу заговаривать первой. Так что извиняюсь и отлучаюсь в туалет.

Я выгляжу дерьмово: бледная и тощая, джинсы висят на бедрах, которые и раньше не отличались объемом. Умываюсь, позволяя воде капать с подбородка. Доктор Чарльз сказала бы, что я избегаю неизбежного. Глупо, конечно, но ничего не поделаешь.

Пальцами причесываю беспорядок на голове. Я много месяцев не красилась, и под глазами появились темные круги. Поджимаю сухие губы и жалею, что под рукой нет бальзама.

Каждая частичка во мне устала, сломана и голодна. Во всех смыслах. В плохих смыслах.

Девять месяцев. Две недели. Шесть дней. Четырнадцать часов.

Вытираю лицо и вынуждаю себя вернуться к столику.

— Картошка фри вполне съедобна, — все, что говорит Мейси, макая один кусочек в кетчуп.

Волком вгрызаюсь в бургер, буквально боготворя его, потому что это не больничная еда и ради нее не пришлось стоять в очереди с подносом.

— Как Пит поживает?

— Ну, это же Пит, — отвечает она, и я улыбаюсь, потому что это действительно все объясняет. Для ее парня спокойствие — словно проявление искусства. — Он подобрал для тебя новые асаны. Ты же все занимаешься? — Она снова ест картошку.

Я киваю.

— Доктор Чарльз разрешила коврик и блок. Но не ремень. Наверное, боялась, что я повешусь. — Моя хромая попытка пошутить снова оборачивается неловким молчанием.

Мейси потягивает чай со льдом, посматривая на меня поверх стакана. Разламываю картошку пополам и тереблю в руке, лишь бы не сидеть просто так.

— Еще что-нибудь хотите, девушки? — спрашивает официантка, наполняя мой стакан водой.

— Только счет, — говорит Мейси. Она даже не смотрит на официантку, не спускает с меня взгляда. Она ждет, пока женщина не скроется за прилавком. — Хорошо, Софи. Хватит шуток. Хватит недомолвок. Пора рассказать мне правду.

Чувствую недомогание, и секунду мне так жутко, что, боюсь, меня стошнит.

Она единственная еще не слышала моей версии. Меня пугает, что случится то же, что и со всеми: она обвинит меня. Не поверит. Собираю остатки сил и спрашиваю:

— Что ты хочешь знать?

— Начни со своего предполагаемого срыва спустя две недели после возвращения домой из Орегона.

Когда я не отвечаю, она кладет вилку на край своей тарелки.

— Когда твоя мама позвонила и сказала, что в твоей куртке нашли наркотики, я удивилась. Мне казалось, мы с этим разобрались. Я бы скорее поняла твой срыв после убийства Мины. Но вот так... не очень.

— Таблетки нашли в моей куртке на месте преступления, значит, они мои, да? Мина не при чем. Это мое прошлое. Это я была чиста едва ли полгода, когда все произошло. Так все говорят. — Не могу скрыть горечь в голосе.