Добрые боги (СИ) - Годвер Екатерина. Страница 10

– А кто это был? Ты его знаешь? – спросил один другого, и тот наморщил лоб, припоминая.

– Видал наверху раньше. Вродь-бы, личным дознавателем у Филина служит… Но с одной рукой? – на туповатом лице солдата отразилось непонимание и беспокойство. Но капитана уже и след простыл.

Ханбей отполз от решётки и скорчился на куче соломы в углу, силясь удержать в себе воду. Боли в животе понемногу утихли, и незаметно для себя он забылся беспокойным сном.

Очнулся он, только когда в камеру бросили Вархена. Бессмысленный взгляд приоткрытых глаз бывшего шпиона застыл в одной точке: с виду от мертвеца его отличало только неровное дыхание, от которого на губах пузырилась розовая слюна.

Караульный лениво ткнул бесчувственное тело древком алебарды.

– Да оставь: у него от «правдоруба» уже мозги вытекли и кишки спеклись. Сукин сын всё равно, что мёртвый. – Второй гвардеец потянул напарника назад за стол. – А помрёт раньше срока – так нам отвечать.

Дождавшись, пока они снова займутся картами, Ханбей ползком, не решаясь вставать, подобрался к телу. До последнего он надеялся, что тот притворяется или использует какой-то трюк, но стражник оказался прав: Вархен был без сознания. Лицо его почти не пострадало от побоев, отчего издали могло показаться, что он жив-здоров – но пальцы на обоих руках были лишены ногтей, переломаны или раздроблены, а сами руки вырваны из суставов; через оголённую грудь тянулись глубокие ожоги от раскалённого прута.

– Боги милосердные, – прошептал Ханбей. Всё же он осторожно потряс шпиона за плечо. – Эй, Вархен! Ты знаешь это место, скажи, как можно отсюда выбраться! Вархен!

Но с тем же успехом можно было надеяться заставить очнуться бревно.

Ханбей сползал к решётке за водой и влил несколько капель ему в рот. Большего он сделать не мог.

Осторожно, стараясь не привлекать внимания, Ханбей обследовал камеру – но в ней предсказуемо не оказалось лаза для побега или тайника с оружием; ничего, что могло бы обещать чудесное спасение.

Когда на рассвете за ними пришли, он, чувствовавший себя уже вполне сносно, сделал единственное, что ему оставалось: бросился на тюремщиков. Завязалась короткая потасовка, в которой он разбил кому-то лицо и почти достал до чьей-то алебарды – но затем несколько точных ударов швырнули его на пол. Рассерженные солдаты наспех отпинали его по рёбрам, связали руки за спиной, заткнули тряпкой рот и, подгоняя тычками и бранью, повели наружу; бесчувственного Вархена, ухватив с двух сторон подмышками, потащили следом.

***

До площади Правосудия их с Вархеном провезли на тряской телеге. Уже рассвело: на небе не было ни облачка, ярко светило солнце. На площади собралась толпа: горожане любили поглазеть на казни.

«Первый раз в жизни вижу столько людей», – невпопад подумал Ханбей. – «Первый и последний». В такой ясный и тёплый день совсем не хотелось умирать. Чтобы отвлечься, он стал пересчитывать толпу по головам, но на третьем десятки каждый раз сбивался со счёта.

«Что, если бы они узнали правду?» – Он пошевелил языком, но кляп сидел во рту крепко. – «Бесполезно. Всё равно мне никто бы не поверил».

Когда его втащили на эшафот, с краю площади показалась процессия. Окружённый двойным кольцом стражи в зелёных мундирах с жёлтым кантом, на сером в яблоках жеребце ехал сам герцог Эслем; рядом с ним ехали двое со скрытыми под капюшонами лицами, закутанные в плотные плащи, несмотря на жару. Тот, что ростом был выше, не касаясь поводьев правил черным, как смоль, породистым тонконогим скакуном; когда процессия подъехала ближе, в жеребце второго Ханбей с удивлением узнал своего Недотёпу: капризный конь ступал смирно, потупив морду, словно зачарованный.

«Демоны Шоума», – подумал Ханбей. Среди стражи он разглядел своего Капитана и обрадовался, что тот остался жив. – «Я не предатель. Нет. Но я не справился. Мы не справились…» Скосив глаза, он увидел, как палач пытается просунуть голову Вархена в петлю, пока пыхтящий гвардеец удерживал того на ногах.

Герцог подъехал к самому эшафоту и с лязгом обнажил шпагу. Гвардейцы, сдерживавшие толпу, расступились перед ним.

Лицом и сложением Рудольф Эслм имел явственное сходство с медведем, а его грубый голос напоминал звериный рык.

– Этот – мой человек. Я сам буду вершить над ним суд, – проревел герцог, указывая на Ханбея остриём.

Крючконосый старик в парике – прокурор – нахмурился и переглянулся с неприметной наружности гвардейцем с майорскими знаками; тот так же хмуро пожал плечами, окинув взглядом герцогскую стражу: ему не хотелось уступать, но и не хотелось на потеху публике затевать стычку. Эслем был известен упрямством и дурным нравом.

Толпа нетерпеливо шумела. Прокурор, так и не решившись спорить с герцогом, вздохнул и поклонился:

– Как вам будет угодно, милорд.

Герцог Эслем спешился и вскарабкался на эшафот; доски заскрипели под его медвежьим телом. Высокий «демон» и громила-стражник с гербовой перевязью личного телохранителя последовали за ним. Ханбей с неприязнью взглянул на бывшего сюзерена: в Шевлуге ходило множество слухов о жестокости герцога, и ни одного – о его уме или проницательности.

– Ты! – Герцог нетерпеливым жестом поманил старика-прокурора.

– Да, милорд. – Тот нерешительно приблизился.

– В чём их обвиняют?

– Убийства и грабежи, милорд… нарушение присяги, ввиду особых обстоятельств приравненное к предательству…

– Предательство? Верное слово! Эй, вы все! Смотрите сюда!!!– выкрикнул герцог, вскинув шпагу. Толпа ответила ему одобрительным гомоном; они были единым целым – человек-медведь и озверевшие в ожидании кровавого зрелища люди. – Смотрите всё, что случается с предателями!

Не размахиваясь, одним мощным движением он проткну грудь крючконосого прокурора.

Старик выгнулся с нечеловеческим криком; тело вспыхнуло бело-рыжим пламенем. Герцог отступил на шаг, плавно высвобождая шпагу, и отсёк демону голову. Из разрубленной шеи фонтаном ударила чёрная кровь и повалил дым.

По толпе пронёсся вздох, тотчас сменившейся лязгом клинков и криками.

Стража герцога разоружала караул у эшафота; повсюду вспыхивали стычки. Следующим ударом герцог зарубил палача: его кровь оказалась красной, но была встречена рёвом толпы столь же громким и восторженным. Телохранитель герцога тоже не терял времени даром: помогавший палачу гвардеец уже лежал на помосте с перерезанным горлом.

Бесчувственный Вархен повалился на руки к подоспевшему «демону».

– Тихо!!! – взревел герцог, перекрикивая поднявшийся шум.

Толпа повиновалась ему; стало настолько тихо, насколько это вообще было возможно на заполненной ошеломлёнными, разъярёнными, растерянными людьми площади.

– Филин и сукин сын Шоум с Лысых Равнин продались демонам! – выкрикнул герцог. - Дворец захвачен предателями, Его Величество Рошбан Второй убит!

«Убит… король… убит…» – разносилось по людскому морю во все стороны.

– Но сукины дети за всё ответят! – Герцог Эслем снова вскинул шпагу: на ней дымилась чёрная кровь. – Шиш им, а не корона, плаха им, а не королевство! За принца Кербена! За короля Кербена!!!

Толпа шумела.

– Ваше Величество, мне нужно было объявить наследником себя?! – прошипел герцог, обращаясь куда-то в сторону. – Нельзя заставлять их ждать!

– Тебе стоило попробовать, Рудольф, – тихо сказал «демон»: у него был приятный, мягкий баритон. – Напрасно ты не стал: я уже говорил.

Он бережно опустил тело Вархена на помост, встал и откинул капюшон, и потрясённый Ханбей узнал профиль, чрезвычайно схожий с тем, что полвека штамповали на монетах.

Принц – некоронованный король – Кербен Жастеб Даршазский оказался худосочным мужчиной лет тридцати, с ранней сединой в тёмных волосах и с застывшей на лице мрачной гримасой; под глазами у него залегли тёмные круги.

Толпа взорвалась приветственными криками, но Кербен поднял руку, и шум пошёл на убыль.