Прощай, Ариана Ваэджа! (СИ) - Странник Стелла. Страница 4

— А много ли можно написать, сидя в аудитории?

Вопрос докладчика прозвучал риторически, но все понимали, что это только прелюдия какого-то чрезвычайно серьезного разговора.

— Ладно, мое мнение таково: надо думать не только об учебном процессе! Нужны и экспедиции! В связи с этим хочу представить вам Павла Ильича Кондратьева, недавно он вернулся из Германии, куда был командирован для получения опыта работы на кафедрах географии. Сейчас мы не на заседании деканата, поэтому не будем углубляться в научные дебри, а выслушаем соображения коллеги конкретно по поднятому мной вопросу...

Николай Петрович насторожился. Павел Ильич? Это не тот ли, который еще в девятьсот пятом... Но его мысли прервал хорошо поставленный голос нового докладчика:

— Я посетил практически все важнейшие центры античной цивилизации в Средиземноморье и имел возможность ознакомиться с коллекциями крупнейших европейских музеев. Скажу откровенно: работа коллег впечатляет!

Да! Да! Сомнений не может быть! Это он, он! Сердце Николая Петровича застучало сильнее, и он не на шутку разволновался, так что требовались определенные усилия для того, чтобы скрыть свои чувства за скучной гримасой внимательного слушателя.

— И вот результаты их работы, — продолжал Павел Ильич, и, словно любуясь собой со стороны, поправил модный укороченный воротник костюма. — Англичанин Артур Эванс открыл на острове Крит Минайскую цивилизацию, а Генрих Шлиман скоро окончательно перероет и Тунис, и Египет, и Индию... Согласитесь, только его открытие микенской культуры на Пелопоннесе стоит мирового признания...

— Этот неугомонный немец скоро не только эгейскую культуру раскопает... — бросил кто-то реплику, однако докладчик ее не игнорировал, напротив, подхватил.

— Вот-вот, остается дождаться, когда он и у нас начнет копать... Где-нибудь в Сибири или на Урале...

— А что искать-то на Урале? — возразил новый оппонент.

— На Урале? — переспросил Павел Ильич. — Да что угодно! Вот профессор Иностранцев нашел там платину! А мы... Мы, если постараемся, можем и Гиперборею найти...

В этот момент Николай Петрович посмотрел на нос с горбинкой и чуть припухшие губы выступающего. Да, этот человек сильно изменился за восемь лет, но только внешне — внутренний его стержень оставался таким же крепким и упрямым... И ведет себя вполне уверенно, и даже — очень. Словно вернулся в коллектив с весомой победой или получил новое назначение... Ладно, каждому свое. Сейчас бы понять, узнал ли он его, Арбенина? А если узнал?! И волна страха начала подбираться к самому сердцу.

Павел Ильич задержал взгляд на Арбенине, словно отвечая ему: да, дорогой, узнал я тебя! И с еще большей уверенностью произнес:

— У меня конкретное предложение: организовать экспедицию на Урал. В некоторых европейских изданиях появились публикации о том, что именно туда шли люди, покинувшие Арктиду.

— На какой именно Урал? — переспросил сидящий рядом с Арбениным тучный пожилой мужчина, явно проверяя познания новоявленного ученого.

— Для большего эффекта можно и две экспедиции одновременно: на Восточно-Европейскую равнину и на Западно-Сибирскую... — не растерялся докладчик.

— Еще даже не доказано существование Арктиды! Нет ее! — опять прозвучала реплика.

— А мы не будем ждать, когда кто-то ее откроет! — улыбнулся Александр Александрович Иностранцев, завершая поднятую тему. — Сами найдем и исследуем! Или не верите?

Когда выходили из аудитории, Николай Петрович поймал на себе пронзительный взгляд Кондратьева. Они приблизились почти вплотную и подали друг другу руку. Ладонь Павла Ильича, холодная, как неживая, слегка охладила волнение нашего героя. «Не бери в голову!» — подумал он и, не сказав ни слова, прошел в сторону выхода.

Глава 2.

Набережная вдоль Кронверкского пролива с некоторых пор стала его излюбленным местом для прогулок. Особенно доставляло удовольствие прохаживаться здесь одному и молча наблюдать за бегущей водой. Иногда синяя гладь волновалась и пенилась, иногда — оставалась ровной, и Арбенину всегда казалось, что вода читает его состояние души.

В этот раз вода была мутной, может, потому что перистые облака почти загораживали солнце, а впрочем, когда в такое время солнце светило ярко? Колкий апрельский ветер дул с севера, и Арбенин отвернулся от него, продолжая находиться в раздумье, уверенный в том, что на безлюдной набережной никто не сможет прочитать его мыслей.

— Николя! — прикосновение к щеке пушистой муфточки, которую он смог бы определить из тысячи других подобных, слегка вывело из забытья.

— Вера?

Он повернулся к ней и, поддаваясь ее игривому настроению, засмеялся.

— Как всегда, опаздываешь?

— А ты, как всегда, ждешь?

Рядом с ним стояла девушка лет двадцати пяти, миловидная, с тонкими чертами лица, на котором особенно выделялись глубокие задумчивые глаза цвета кофе. В укороченном плюшевом пальто, отороченном мехом, поверх прогулочного платья из репс-кашмира, из-под которого выглядывали красные сапожки на каблучках. Несколько светлых локонов выбились из-под небольшой меховой шапочки, смутно напоминающей вышедшие из моды собольи токи. Чтобы их поправить, девушка сняла небольшую муфточку. Эту руку, нежную и теплую, Николай тут же поймал и прижал к своим губам.

— Вера!

— Да отдай же руку!

Она весело смеялась, и оттого на его душе немного потеплело. Вроде бы и облака разредились и даже слегка посветлели.

— Ты чем-то огорчен? — она все же уловила его озабоченность и потому позволяла держать свою руку.

— Да так, сегодня день выпал не самый удачный, — отмахнулся было он, но не отвел глаза от ее проницательного взгляда.

— Расскажи, Николя! Тебе станет легче...

— Знаешь, Вера, все так странно... Сначала сон приснился, в котором я был испачкан... И платье... И душа... Да и вообще — полная катастрофа... А потом встретил одного знакомого... Лучше бы его и не видеть...

— А кто он? Преступник? Или нигилист? Я ведь вижу, что ты какой-то испуганный!

— Верочка, милая, какие сегодня могут быть нигилисты? Их уже давно нет!

— Ну... тогда — революционер?

— Да что ты говоришь? Те времена уже тоже прошли... Сейчас все тихо и спокойно...

— Да кто же тогда? Не мучай меня, пожалуйста!

— Ладно, так и быть. Ты тогда совсем еще юной была, может, и не осознавала перемен... Зимой девятьсот пятого почти во всех университетах империи прошли волнения. Студенты бунтовали... требовали свободы слова и собраний... Так вот, я был тогда молодым преподавателем, и вроде как тоже ветер в голове, ну... и...

— Ты стал революционером?! — не удержалась Вера. — Ты — Николя?

— Да нет же, Верочка, не совсем так. Седьмого февраля, как сейчас помню этот день, студенты получили, наконец, разрешение на общеуниверситетскую сходку. И так горячо они выступали, требуя наказывать полицейских, избивающих их.. Да и вообще — настаивали на неприкосновенности личности, что я тоже... ну вроде проникся их призывами. Короче, на сходке я выступил...

— Не может быть! — Верины щечки слегка разрумянились от волнения. — Ты же такой нерешительный, и мухи не обидишь...

— Причем здесь мухи, когда речь идет о жизненных принципах? — возмутился Арбенин.

И тут Вера внимательно посмотрела на молодого человека, чтобы на самом деле убедиться в том, что перед ней не мягкотелый юнец, а совершенно зрелый человек с присущим ему характером — достаточно твердым, принципиальным. И своими принципами он никогда не поступится в угоду чего-либо, а может, и кого-либо, даже любимого человека.

— И что же было дальше? — Вера, уловив момент, вырвала ладонь из его крепких рук и сунула ее вновь в муфточку.

— А дальше... Дальше на меня... один человек написал донос, он тоже преподавал в нашем университете. Разразился скандал... М-м-еня обвинили в разжигании революционных настроений, ну и... уволили. После этого инцидента даже университет закрыли... На какое-то время...