Эра безумия. Колыбель грёз (СИ) - Анненкова Валерия. Страница 65

- Любимая, - шепнул де Вильере, наклонившись к ее уху, - пойдем в зал, у меня есть один план.

Он начал увлекать ее в середину зала, которая, будучи предусматриваемой для танцев, была пустой и почти безлюдной. Агнесса следовала за мужчиной, не понимая, зачем он это делает, но все равно продолжала идти за ним, надеясь, что ничего страшного не случится. А, хотя после того яда, что обрушился на ее слух, красавица могла стерпеть любое унижение и любую пытку, ей было все равно. Вскоре, оставив ее на пару мучительных мгновений оду, де Вильере подошел к музыкантам и что-то попросил их сыграть. Девушка, доселе оставленная посреди тех подлых волков, готовых сгрызть нового члена стаи, смотрела только на супруга, надеясь, что сейчас этот ад прекратится, и они смогут вернуться обратно домой, где полностью насладятся блаженным обществом друг друга. Но королевский прокурор приблизился к ней не для того, чтобы предложить уехать, нет, у него был особый план. Он легким и невесомым движением притянул ее к себе, придерживая за талию, от чего она немного вздрогнула внешне и потеряла сознание внутренне.

- Тише, - успокоил ее муж, - доверься мне.

Тут гробовую тишину в зале нарушила гулкая и печальная мелодия скрипки, а за ней и нежное пение других инструментов. Агнесса замерла на месте, де Вильере просил слишком многого - довериться ему и не обращать внимания на других, с наигранным уважением смотрящих на них. Она понимала, чего хотел ее супруг, он хотел заставить ее танцевать, но как? Красавица ни разу за всю жизнь не танцевала, для нее танец был чем-то незнакомым, чем-то наподобие стрельбы из пистолета, таким же неизведанным занятием. Между тем музыка становилась все напряженнее, будто струна жизни, которая вот-вот порвется. Королевский прокурор взял в одну руку ладонь своей супруги, а вторую - положил ей на талию, легонько притянув к себе.

- Виктор, я не умею танцевать... - прошептала она, с надеждой глядя на него.

- А это танго, его не нужно уметь танцевать! - де Вильере лишь крепче прижал ее, делая первый шаг. - Танго - это танец, в котором неважно: можешь ты или нет. В нем важно только одно - хочешь ли ты или нет. Преимущество его в том, что станцевать может даже слепой, нужно всего-навсего прислушаться к ритму своего сердца! - говоря это, он продолжал двигаться, направляя Агнессу. - Послушай, как оно отчаянно бьется в твоей груди, услышь протяжный стон музыки и попытайся слить их воедино в своем разуме!

В этот момент что-то заставило красавицу начать улавливать движения и действия королевского прокурора, что стало делать их танец не просто танцем, а безумным страстным языком жестов. Ее красное платье блестело в отражении зеркал и свечей так, будто было полностью вышито из алых бриллиантов. Движения становились более смелыми и раскованными, чем не могли не вызывать зависть и восхищение у знатных особ. Каждый сделанный шаг и каждый брошенный взгляд был наполнен страстью, тем самым испанским темпераментом, что кипел в крови де Вильере и, теперь уже, Агнессы. Прикосновения становились то сильнее, то слабее, добавляя танцу некую романтичность, обычно несвойственную пылкой Испании. Их лица едва соприкасались, позволяя губам иногда сливаться в коротком, но сочном поцелуе, что казалось еще более развратным, чем сами движения. Эти мерзкие люди хотели видеть истинную похоть в браке представителя власти - им предоставили такую возможность. А что они делали в ответ? С лживым восхищением глядели на танец супругов, находя его слишком развратным. Этого и хотел добиться Виктор, приглашая девушку на танец.

За этим наблюдали все, в том числе и граф Монелини, стоявший в этот момент на лестнице и с жадной злобой смотревший на дочь, находящую в прикосновениях королевского прокурора единственную защиту. Дворянин злобно сжимал в руках края черного блестящего плаща, пытаясь сдержать крик, рвущийся из груди. Его дочка, его единственный ребенок, такая молодая и прекрасная, сейчас полностью отдавалась развратному танцу с мужчиной, который был для него самым ужасным и ненавистным врагом. Так же считал и еще один человек из толпы - Андре, одетый в темно-зеленый бархатный костюм. Молодой человек тоже был свидетелем этой супружеской страсти, заключенной в один танец. Он закрывал глаза и считал до ста, лишь бы не видеть, как отец танцует с его возлюбленной, прижимая ее все сильнее и сильнее к себе.

Вскоре музыка остановилась, скрипка замерла, словно жалостливый крик умирающего человека, а следом за ней приутихли и другие инструменты, вернув в зал прежнюю мертвенно-мрачную тишину. Де Вильере и Агнесса прекратили танцевать, подведя танго к итоговому завершению - страстному поцелую. Это еще больше разжигало противоречивые чувства в мыслях так называемых «зрителей», до предела возмущенных танцем супругов, казалось, не обращавших на это должного внимания. Да-да, ни королевский прокурор, ни его прекрасная супруга не испытывали неудобства, что обычно начинает смущать других людей, понимающих, что на них смотрят. Руки мужчины мягко скользили по спине жены, будто контролируя свои действия и не спускаясь ниже линии талии. В итоге Монелини решил прервать эту картину, сливающую в себе все яркие человеческие эмоции: страсть и зависть, любовь и ненависть:

- Браво, господин де Вильере, браво! - послышался в тишине хрипловатый голос графа.

Супруги, опомнившись, разорвали пламенный поцелуй, и начали медленными шагами сливаться с толпой, продолжавшей смотреть на них, как на диковинку. Королевский прокурор устремил свой полный холода взгляд, от которого весь зал мог покрыться льдом, на Монелини, внимательно изучая черты его лица, начавшие казаться ему до боли знакомыми. Представитель власти не мог вспомнить, где раньше встречал этого человека, но что-то определенно связывало их, какую-то черту он видел уже не в первый раз. Граф медленно спускался с лестницы, осматривая сверху зал и гостей, уделяя особое внимание де Вильере и Агнессе, пытающимися слиться с толпой высокомерных аристократов. Но пока Монелини здоровался с новыми знакомыми, супруги успели незаметно выбежать из зала, как птицы вылетают из распахнутой клетки.

Де Вильере легонько сжимал в руках нежную ладонь красавицы, увлекая ее подальше от тех мерзких людишек, что не были им приятны. Он сам терпеть не мог этих лицемеров, наблюдая, как они говорят гадости за спиной друг у друга, а в лицо лишь улыбаются и кланяются. Королевский прокурор прекрасно понимал, куда вел молодую супругу, ибо помнил все потайные ходы и коридоры в этом доме. Он знал все об этом доме, ведь прожил в нем почти десять лет: семь лет до брака с Ревеккой, два года во время совместной жизни с ней и один год после ее смерти. Ему не нужно было даже вспоминать, почему переехал, ибо ни один здравомыслящий человек не стал бы оставаться в месте, где все, даже стены было пропитано памятью о событиях той ночи, когда Виктор лишился сына.

Каждая комната забрала себе нотку криков, что вместе с раскатом молнии раздавались в имении, каждая статуэтка и картина, которые до сих пор находились на прежних местах, были свидетелями тех ужасных событий. А де Вильере, хоть и не верил в существование призраков, но в этом доме ощущал некое присутствие кого-то постороннего, какая-то невидимая сущность мешала ему жить здесь, беспокоя и днем, и ночью. Особенно не по себе мужчине становилось ночью, когда деревья, растущие под окнами, бросали уродливые тени в его спальню, и начинали раздаваться подозрительные шорохи и скрежеты. Представитель власти помнил каждую бессонную ночь, проведенную в поместье после смерти Ревекки. Все они проходили одинаково: как только он ложился в постель, свечи начинали сами тухнуть, вслед за ними, спустя время, слышались шаги по полу, возле кровати, потом шорохи и чье-то ледяное дыхание касалось шеи юриста и, как только он поднимался с постели - все прекращалось. Подобная чертовщина продолжалась год, пока королевский прокурор не съехал из этого дома, буквально забыв к нему дорогу. Де Вильере предполагал, что именно мешало ему спокойно жить в этом поместье, но боялся поверить в реальность этой теории.