Медведь и соловей (ЛП) - Арден Кэтрин. Страница 14
— Мама мертва, — сухо сказала Ольга. — На ее месте другая. А я уеду навеки.
Вася приглушенно зарыдала в ее плечо.
— Она никогда не умрет, — парировала Дуня. — Ты жива, ты так же красива, как была она, и ты будешь матерью князей. Будь смелой. Москва — светлый город, и твои братья будут навещать тебя.
* * *
Той ночью Вася пришла в кровать Ольги и выпалила:
— Не делай так, Оля. Я буду хорошо себя вести. Я больше не буду лазать по деревьям, — она посмотрела на сестру, дрожа. Ольга не сдержала смех, хотя он быстро затих.
— Я должна, лягушонок, — сказала она. — Он — князь, он богат и добр, как и сказала Дуня. Я должна выйти за него или уйти в монастырь. Я хочу своих детей, десять таких лягушат, как ты.
— Но у тебя есть я, Оля, — сказала Вася.
Оля обняла ее.
— Но ты подрастешь и уже не будешь ребенком. Ты будешь и потом со своей старшей сестрой?
— Всегда! — страстно заявила Вася. — Всегда! Убежим и будем жить в лесу.
— Вряд ли тебе там понравится, — сказала Ольга. — Нас может съесть Баба — Яга.
— Нет, — уверенно сказала Вася. — Там только одноглазый мужчина. Если будем держаться от дуба подальше, он нас не найдет.
Оля не знала, что на это ответить.
— У нас будет изба среди деревьев, — сказала Вася. — Я буду носить тебе орехи и грибы.
— Есть идея лучше, — сказала Оля. — Ты уже большая девочка, через пару лет сама станешь женщиной. Я пришлю за тобой из Москвы, когда ты подрастешь. Мы будем двумя княгинями в замке, и у тебя будет свой князь. Как тебе это?
— Но я уже взрослая, Оля! — завопила Вася, глотая слезы и садясь. — Я уже больше стала.
— Еще нет, сестренка, — нежно сказала Ольга. — Будь терпеливой, слушай Дуню и ешь много каши. Когда отец скажет, что ты выросла, я пришлю за тобой.
— Я спрошу отца, — уверенно сказала Вася. — Может, он скажет, что я уже выросла.
* * *
Саша узнал монаха, как только тот прошел во двор. В смятении приветствий и подарков, пока все устраивали пир среди зеленых берез, он подбежал, схватил монаха за руку и поцеловал ладонь.
— Отец, вы пришли, — сказал он.
— Как видишь, сын мой, — улыбнулся монах.
— Но это место так далеко.
— Нет. Когда я был младше, я бродил про Руси, Слово было моим путем, щитом и хлебом с солью. Теперь я стар и остаюсь в Лавре. Но мир все еще открыт мне, особенно север летом. Я рад тебя видеть.
Он не сказал тогда, что Великий князь болен, и что свадьба Владимира Андреевича была срочным делом. Дмитрию было едва одиннадцать, он был в веснушках и избалован. Его мама не выпускала его из виду, спала рядом с его кроватью. Юные принцы могли пострадать от ранней смерти отцов.
Той весной Алексей вызвал святого Сергея Радонежского в свой дворец в Кремле. Сергей и Алексей давно друг друга знали.
— Я отправляю Владимира Андреевича на север для свадьбы, — сказал Алексей. — Как можно скорее. Он должен жениться до смерти Ивана. Юный Дмитрий тоже поедет. Это его убережет, его мать боится, что жизнь ребенка будет в опасности в Москве.
Отшельник и митрополит пили медовуху, разбавленную водой. Они сидели на деревянной скамейке в саду кухни.
— Иван Иванович сильно болен? — сказал Сергей.
— Он седой и желтый, потеет и воняет, и у него мутные глаза, — сказал митрополит. — Бог позволит, он будет жить, но я сомневаюсь в этом. Я не могу покинуть город. Дмитрий так юн. Я прошу тебя сопроводить их, присмотреть за ними и за свадьбой Владимира.
— Владимир женится на дочери Петра Владимировича, да? — сказал Сергей. — Я встречал сына Петра. Его зовут Саша. Он приходил ко мне в Лавру. Такие глаза я никогда не видел. Он будет священником, святым или героем. Год назад он захотел принять обет. Может, еще хочет. Лавре пригодился бы такой брат.
— Проверь и это, — сказал Алексей. — Убеди сына Петра приехать в Лавру с тобой. Дмитрий может жить в монастыре, пока юн. И будет хорошо для него жить рядом с Александром Петровичем, человеком его крови, верным Богу. Если Дмитрия коронуют, ему потребуется любой союзник.
— Как и вам, — сказал Сергей. Пчелы гудели вокруг них. Северные цветы пахли сильно, хоть и жили мало. Сергей робко добавил. — Вы будете его регентом? Регенты долго не живут, если их маленьких князей убивают.
— Разве я не встану между мальчиком и убийцами? — сказал Алексей. — Встану, даже если лишусь жизни. Бог с нами. Но ты должен быть митрополитом, когда я умру.
Сергей рассмеялся.
— Я увижу лицо Бога и ослепну раньше, чем буду управлять в Москве твоими епископами, брат. Но я поеду на север с князем Серпухова. Я давно не путешествовал, и я хотел бы снова увидеть северные леса.
* * *
Петр увидел монаха среди всадников и помрачнел. Но он говорил вежливо до вечера после их прибытия. Той ночью они пировали в сумерках, и когда смех и свет факелов сытых людей ушел глубже в деревню, Петр поймал Сергея за плечо. Они повернулись друг к другу у ручья.
— Значит, человек Бога приехал украсть у меня сына? — сказал Петр Сергею.
— Ваш сын — не конь, чтобы его воровать.
— Нет, — рявкнул Петр. — Он хуже. Конь послушал бы.
— Он воин и человек Бога, — сказал Сергей. Его голос был мягким, и гнев Петра разгорался все сильнее, он давился, но не мог ничего сказать.
Монах нахмурился, словно принимал решение. А потом сказал:
— Слушайте, Петр Владимирович. Иван Иванович умирает. Может, уже умер.
Петр не знал этого. Он вздрогнул и отпрянул.
— Его сын Дмитрий — гость вашего дома, — продолжил Сергей. — Отсюда мальчик отправится в мой монастырь, где будет скрыт. Для жаждущих престол жизнь ребенка — пустяк. Мальчику нужны люди его крови, чтобы учить его и защищать. Ваш сын — двоюродный брат Дмитрия.
Петр молчал в удивлении. Вылетели летучие мыши. В молодости ночи Петра были полны их криков, но теперь они летали тихо в сгущающейся тьме.
— Мы не просто печем хлеб и рассказываем, — сказал Сергей. — Вы здесь в безопасности, лес подавит армию, но редкие могут этим похвастаться. Мы печем хлеб для голодных, поднимаем мечи в их защиту. Это благородно.
— Мой сын будет поднимать меч за свою семью, змей, — рявкнул Петр, злясь сильнее из — за неуверенности.
— Конечно, — сказал Сергей. — За своего двоюродного брата, мальчика, что однажды возглавит Московию.
Петр затих, но его гнев угасал.
Сергей увидел горе Петра и склонил голову.
— Мне жаль, — сказал он. — Это сложно. Я буду за вас молиться, — он ушел за деревья, его шаги заглушил ручей.
Петр не шевелился. Была полная луна, край серебряного диска поднялся над деревьями.
— Ты бы знала, что сказать, — прошептал он. — Я — нет. Помоги, Марина. Я не потеряю сына даже ради наследника Великого князя.
* * *
— Я злился, когда услышал, что вы продали мою сестру в такие дали, — сказал Саша отцу. Он говорил скованно, тренировал юную лошадь. Петр ехал на Буране, сером жеребце, а не лошади для полей, он удивленно смотрел на молодого зверя рядом с собой. — Владимир неплох, хоть и молод. Он добр к своим лошадям.
— Я рад. Это ради Оли. Но, даже если бы он был старым пьяницей, я не смог бы ничего поделать, — сказал Петр. — Великий князь не спрашивал.
Саша вдруг подумал о своей мачехе, женщине, которую отец не выбирал, которая легко плакала, молилась и пугалась.
— Вы тоже не смогли выбрать, отец, — сказал он.
«Я уже стар, — подумал Петр, — раз мой сын так добр со мной».
— Это не важно, — сказал он. Свет падал золотом между тонких берез, и все серебристые листья трепетали. Конь Саши заметил трепет и встал на дыбы. Саша остановил его и опустил. Буран подбежал к ним, словно показывал, как вели себя настоящие кони.
— Ты слышал слова монаха, — медленно сказал Петр. — Великий князь и его сын — наши родственники. Но, Саша, я прошу тебя подумать хорошенько. Это сложная жизнь, монах всегда один, в нищете, с молитвами и холодной кроватью. Ты нужен здесь.
Саша посмотрел на отца. Его загорелое лицо вдруг показалось младше.