Кормилица по контракту - Бочарова Татьяна. Страница 6

— Куда это ты уедешь? — колко поинтересовалась тетка.

— Комнату сниму, — уже с явным вызовом проговорила Валя. — Я на работу устроилась.

— На какую такую работу? — Евгения Гавриловна недоверчиво сощурилась. — Ты, девка, ври, да не завирайся.

— Делать мне нечего, как врать. — Валя небрежно повела плечиком. — Я с завтрашнего дня в супермаркете работаю. На колбасе.

— На чем? — изумилась тетка.

— На колбасе! — отрезала Валя. Подумала секунду и прибавила с гордостью: — В универсаме «Надежда». Слышали, надеюсь, о таком?

— Слыхала, — слегка порастеряв пыл, проговорила Евгения Гавриловна. — Что ж, тебя верно туда взяли?

— Верно.

— Прямо так, с улицы?

— А что, по-вашему, кастинг надо было пройти? — съязвила Валя. — Это чай не «Фабрика звезд», а гастроном!

— Погоди ты, не насмешничай, — отмахнулась тетка и, сунув альбом с фотографиями на место, тяжело села на диван, — по порядку давай, что да как.

Валя почувствовала, что больше не сердится на нее. Ей захотелось поделиться своими впечатлениями, захотелось, чтобы ее выслушали и похвалили за принятое решение.

— Иду я, значит, домой, — с увлечением начала она, — и тут соображаю, что неплохо бы в магазин заскочить.

— В магазин заскочить, — ворчливо перебила Евгения Гавриловна, — а говорит, денег у нее нет!

— Да я только хлеба буханку и сладенького к чаю, — беззлобно пояснила Валя, — вы не перебивайте, не то я что-нибудь спутаю. Ну и вот, спрашиваю у тетки, где здесь гастроном поприличней. Она мне и указала эту самую «Надежду». Я туда зашла, все купила, что надо, а когда уходить собралась, глядь: объявление висит. Нужен, мол, продавец. Ну, я ноги в руки и обратно. К охраннику — так и так, возьмите на работу. Тот меня с одной дамой свел, шикарная такая дама, ногти у нее обалденные, да и на внешность ничего. Она меня отвела к хозяину магазина. Нерусский он какой-то, зовут Муртаз Аббасович. Грузин, наверное.

— Никакой не грузин, — с уверенностью произнесла тетка, — самый настоящий азербайджанец.

— Вы откуда знаете?

— Знаю. Поклонник один у меня был родом из Баку. У него брата Аббасом звали. И вот что я тебе скажу, девонька, — напрасно ты радуешься.

— Почему? — Валя удивленно округлила глаза.

— Потому что по району об этом магазине дурная слава идет. Сам-то универсам хороший, спору нет, и товары в нем стоящие. А вот директор — тот лютый зверь. Набирает на работу молодежь без прописки, заставляет пахать, как на каторге, чуть что — штрафует, а то и увольняет. Так что недолго ты протянешь у него, либо сама уйдешь, либо вытурят тебя к чертовой бабушке.

— Ни за что не уйду, — твердо проговорила Валя, упрямо вскидывая голову, — и уж точно, никто меня не вытурит. Что, что, а работать я умею, привычная.

— Посмотрим, — поджав губы, произнесла Евгения Гавриловна и, кинув взгляд на стоящую на столе пустую чашку, строго велела: — Убери, и крошки за собой вытри.

Валя взяла чашку и поплелась в кухню, от души жалея, что доверилась тетке. Никогда не получится у них дружбы, как ни пытайся. Та будто специально ищет, к чему бы придраться, все ей плохо, ничем не угодишь.

«Ну и Бог с ней, — решила она, — стоит расстраиваться из-за таких пустяков! Посмотрим, что эта злыдня запоет, когда я через месяц заявлюсь домой в новой блузке».

4

Евгения Гавриловна никуда больше не ушла — очевидно, ее работа на сегодня была закончена, или она специально отпросилась пораньше, чтобы контролировать незваную гостью. Так или иначе, Валя не стала спрашивать тетку о причине ее возвращения домой посреди бела дня, просто потому, что ей не хотелось лишний раз заговаривать с ней.

Она еще немного посидела в квартире перед включенным в половинную громкость телевизором, послушала сногсшибательные заявления Петруши, потом потихоньку вышла из дому и, разыскав поблизости почту, позвонила в Ульяновск.

Матери дома не оказалось, трубку взяла одна из младших близняшек, семилетняя Маринка. Услышав голос сестры, она радостно завопила:

— Але, Валь, это ты? А мы по тебе скучаем! Ирка тебе письмо написала, завтра утром отправит.

— Ладно, пускай отправляет, — милостиво разрешила Валя и осторожно поинтересовалась: — Родители еще не пришли?

— Папка дома, — охотно ответила Маринка. — Он и не уходил никуда, с утра поддатый лежит. А мамка на огород поехала, обещала завтра к вечеру вернуться.

Такой семейный расклад был для Вали вполне привычным, и она, удовлетворенно кивнув, строго приказала Маринке:

— Мама приедет, передашь ей, что я звонила. У меня все хорошо, с жильем проблем нет, и на работу я уже устроилась.

— Жвачки пришлешь? — тут же деловито осведомилась сестренка.

— Пришлю, когда денег заработаю. Ты смотри, не забудь передать, а то знаю я вас.

— Не забуду, — горячо заверила Маринка и прибавила с нежностью: — Я тебя целую.

— И я тебя. — Валя проглотила невесть откуда взявшийся в горле противный комок и, повесив трубку, оглянулась по сторонам.

Вокруг был народ, чужие, равнодушные люди дожидались своей очереди к автоматам, сидя за столами, заполняли почтовые бланки, разговаривали, читали газеты. Никому не было дела до одинокой приезжей девчонки, и если бы сейчас, в эти мгновения Валя вдруг провалилась сквозь землю, никто бы этого даже не заметил.

Ей стало ужасно тоскливо, как не было тогда, когда она покидала Ульяновск, отчетливо вспомнилось лицо матери, всегда доброе, спокойное, с едва заметными морщинками в уголках глаз, ее натруженные, но все равно мягкие и ласковые руки, ее голос, грудной и певучий. В молодости Нина была знатной певуньей, и до сих пор в праздники, слегка захмелев, она дивным контральто выводила грустные, задушевные мелодии любимых застольных песен.

Валя вздохнула, прогоняя видение, вышла из кабинки и вернулась домой.

Так, незаметно, подкрался вечер. Ровно в девять Евгения Гавриловна расстелила диван, а Вале достала с антресолей раскладушку, ватный матрас и выдала стопку старенького, но свежего белья.

— Стели и ложись, — тоном, не терпящим возражений, велела она.

— Рано еще, — попробовала побороться за свои права Валя. — Мы дома до десяти не спим.

— Это дома, — брюзгливо парировала тетка, — а здесь я всему голова. Как скажу, так и будет.

Ничего не оставалось, как подчиниться этому наглому диктату. Валя поставила раскладушку у шкафа, положила на нее матрас, покрыла его простыней. Не успела она вдеть подушку в наволочку, как Евгения Гавриловна потушила верхний свет, оставив гореть лишь тусклый ночничок в форме китайского фонарика.

— Нечего возиться, — объяснила она свои действия, — подъем завтра в шесть тридцать. Доброй ночи. — С этими словами тетка, кряхтя, забралась на диван, натянула на голову одеяло и буквально через секунду захрапела, мерно и громко.

Валя в темноте достелила кровать, потом на цыпочках вышла из комнаты и пробралась в ванную. Стоя под душем, она думала о завтрашнем дне. Интересно, какие там, в отделе, девчонки? Нормальные или стервы? Тетка сказала, что в универсаме работает полно приезжих, стало быть, к Вале должны отнестись по-свойски, без зазнайства и пренебрежения. Наверняка и подружка вскорости заведется, будет с кем развлекаться по выходным.

Валя с сожалением вспомнила своих ульяновских школьных подруг, разлетевшихся за лето кто куда. Одна из них, Машка Булыкина, умудрилась поступить в Москве в институт экономики и управления. Нужно будет как-нибудь наведаться к ней в общежитие, да только у Машки, поди, теперь мало времени найдется для старых друзей.

Размышляя подобным образом, Валя закончила мыться, накрепко завернула оба крана, тщательно вытерла маленькую лужицу на полу, набрызганную неисправным шлангом и, вернувшись в комнату, нырнула в постель.

Сон долго не шел. Перед глазами все мелькали шумные столичные улицы, шикарные иномарки, красочные вывески, наново отремонтированные фасады домов, раскованные, модно и дорого одетые люди.