Земля Нод (СИ) - Тао Анна. Страница 15

— Хью Даллес. Для меня большая честь лично работать с семьей Медведей, — сдержанная речь мужчины с бородкой лилась гладко и чисто. Казалось, он говорил по-русски всю свою жизнь. — Позвольте представить также, госпожа Мария, моего младшего брата Уильяма Даллеса.

Уильям, кажется, был лет на десять младше и общего с братом имел немного: светлые волосы да странного чайного цвета глаза. Должно быть, ему было лет девятнадцать-двадцать, когда он стал молохом. Симпатичный, со светлыми кудряшками, спадающими на высокий лоб, и ямочками на щеках, он показался Марии сущим ребенком. Даже несмотря на щегольские усики, с помощью которых он явно пытался казаться старше.

— Необычайно рад знакомству. О Медведице ходит немало слухов, но ни в одном из них не упоминается о ее красоте.

Грубая лесть, сальная улыбочка и джентльменская осанка не могли скрыть страха и неуверенности во взгляде. Но Мария отметила, что он держится неплохо. Отметила она и то, каким внезапно злобным взглядом смерил младшего Даллеса Андрей, но не придала этому особого значения.

Последний гость был удивительно хорош собой, даже Уильям смотрелся на его фоне блекло, но Мария смотрела лишь на его хромоту. Он чуть заметно морщился, когда приходилось двигать больной ногой. Такие травмы у молохов не были редкостью: свежие раны в период обращения заживали полностью, но все старые шрамы и увечья они забирали с собой в новую жизнь, застывая в своем несовершенстве, как мухи в янтаре.

Белокурый молох поправил очки в тонкой оправе, вцепился в ее ладонь и принялся тарахтеть на ломаном русском:

— Я есть в восхищении от встречи с вами. Это есть очень большая честь для меня. Я много наслышан о вас и вашей семье. То, как вы разрешили ситуацию с извергами достойно места в мировой истории...

— Вклад моего брата куда больше моего, — сказала Мария. Она не любила чрезмерно красивых людей, считала, что в них есть какая-то гнильца. Незнакомец был чрезмерно красив, но и весьма несовершенен. Это ей нравилось. — Если на то пошло, я была изначально против этой затеи.

Помолчав, она добавила:

— Мы можем перейти на ваш родной язык, если хотите. Вам необязательно говорить на русском.

Правила негласного этикета были таковы, что гости должны были говорить на языке хозяев, пока хозяевами же не будет предложено иное. Мария не хотела ни мучить беднягу, ни слушать то, как он коверкает язык.

— Нет-нет, я хотеть говорить на русском. Я люблю ваш язык. Когда-то мне доводилось бывать в России, еще в прошлом веке. Меня завораживает то, как он звучит! Даже имя мое на ваш лад звучит лучше — Йеремая... нет, Иеремия.

Он приосанился, ударил в пол лаковой тростью и широко улыбнулся, от чего яркие голубые глаза за стеклами очков превратились в узкие щелочки.

— Иеремия Свифт к вашим услугам.

— О, не стоит уговаривать его, миледи, — немного запоздало влез Уильям. — Мы с Хью уже пытались. Вендиго ужасно упрям: вбил себе в голову, что хочет «улучшить свой русский» и все тут. А то, что он позорит нас своим смешным акцентом — это ерунда, конечно.

Когда Иеремия отпускал ее руку, Мария заметила блеснувший на безымянном пальце перстень-печатку. Будто невзначай она повернула его ладонь так, чтобы разглядеть перстень — на золоте чернела крохотная лягушка. Гильдия убийц Йотуна. По спине Марии пробежал мороз. Вот уж с кем нужно было держать ухо востро и ни в коем случае не обманываться нелепой речью, легкой эксцентричностью или жалеть за мнимые увечья. За вычетом Андрея опаснее молоха в этом зале не было.

Весь вечер, откинувшись в кресле, Мария курила и наблюдала за ним. Он сидел почти неподвижно, но выглядел расслабленным. Постоянно отпускал какие-то шутки, активно влезал в разговор — настолько бессмысленный и пустой, что она уже давно за ним не следила. Никто не обсуждал бы важные дела здесь, в человеческом ресторане, где было полно лишних ушей. Андрей лишь хотел пустить пыль в глаза, не более. Показать себя гостеприимным хозяином. Но Мария знала, что малейшая ошибка со стороны этих трех молохов или еще большее обострение паранойи Андрея — и они не уедут из Москвы живыми. Даже убийца Йотуна.

Глава 4

Андрей вернулся в свою спальню, закрыл дверь и только потом, хрипло выдохнув, взъерошил волосы, сорвал с себя фрак и галстук и навалился всем весом на дверь, сползая на пол.

Неподвижный, он так и сидел, стискивая голову дрожащими пальцами, пока квадрат света не стал подбираться все ближе к его ногам. Поморгав слезящимися от солнца глазами, Андрей поднялся, осторожно обошел комнату, стараясь держаться в тени, и задернул плотные двойные шторы. Руки все равно ожгло, и кожа задымилась. Проклятый жар пополз вглубь тела.

Но это и близко не могло сравниться с тем, что жгло его изнутри. Как солнце выжигало сухое терние...

Он пытался стянуть с себя одежду, но только оторвал несколько пуговиц и разодрал рукав. Улегшись спать прямо в брюках и рубашке, Андрей понял, что сон к нему не придет.

В камине в гостиной все еще тлели несколько углей. Андрей снова разжег огонь и уставился на языки пламени, с шипением вытягивающие влагу из поленьев. Яростно вороша кочергой дерево, он думал только о том, что ему стоило поддаться и свернуть шею этому человеческому щенку, Матвею, еще когда в первый раз увидел его обнимающимся с Марией. Жаль, как жаль, что он сам не смог сжать пальцы на его горле и увидеть, как медленно угасает его взгляд. Похожие сожаления Андрей испытывал от того, что просто отрубил монгольскому выродку голову, а не повесил его на собственных кишках на дереве…

Кочерга полетела в камин, рассыпав снопы искр. Сложив ладони и прижав их к губам, он закрыл глаза, пытаясь изгнать подальше думы, одолевавшие его, так или иначе, почти каждый день. Он знал, что одержим. Закрыв глаза, он видел белое, красное и черное… Белая спина, красные рубцы, черный кнут и разметавшиеся волосы. Что еще оставалось ? Что еще не сгорело в этом огне? Непонятная дрожь прошла по всему его телу.

— О, боги, боги… — прошептал он, упершись лбом в каминную полку и тихо посмеиваясь. Одержимый. Что может исцелить его?

Крик, раздавшийся из комнаты Марии, пронзил все его существо. Не раздумывая, он бросился к ней. К его сестре. Она кричала так пронзительно, как кричала… . Андрей бы никогда не признался, но и ему тоже иногда снились кошмары.

Он едва не выломал дверь спальни. Смятые простыни, перекрученное, отброшенное в сторону одеяло, мокрые от пота волосы, прилипшие к белому, как подушки, лицу. Стиснув простынь худыми пальцами, на которых можно было пересчитать каждый сустав, Мария выгнулась и снова закричала.

— Тише, тише… — прошептал он, прижимая ее к себе, баюкая, будто дитя. — Это просто сны. Не кричи больше, умоляю… Все хорошо…

Что толку, что толку было просить силу у Волчьего пастыря, если ее недостаточно, чтобы защитить Марию? Что толку от его могущества, если он не может заставить ее забыть какие-то жалкие шесть лет?

Или не так звучали слова их обещания? Андрей уже не помнил их, помнил только, что за ними стояло. С ведомым ему одному усилием Андрей опустил ее на влажные подушки.

Он гладил ее волосы, проводил кончиками пальцев по ее горячему лбу, скулам, подбородку, чувствуя, как внутренности стягивает в такой тугой узел, что становится больно. Припухших, искусанных губ Марии он коснулся лишь на секунду, тотчас одернув руку. Он заставил себя снова повторить их общение данное друг другу, но огонь, сжиравший его, разгорался все сильнее. Его пальцы скользнули ниже, от подбородка по шее, к выступающим ключицам и яремной впадине, пока не коснулись вытертой серебряной рыбы. Единственного, что осталось от подарка того подмастерья кузнеца, с которым Мария целовалась за конюшней, когда никто не видел.

Липкие от пота пальцы Андрея сомкнулись вокруг подвески и уже потянули ее, как вдруг что-то остановило его. Рыба упала обратно на грудь Марии, едва скрытую полупрозрачным шелком длинной сорочки.