Земля Нод (СИ) - Тао Анна. Страница 20

— Это на младшего, на Медведя.

— Кого?

— Антуан, ты хоть для приличия иногда интересуйся тем, что мы делаем… Дети Медведя, — она снова постучала карандашом по столу и нахмурилась. — Лорды Москвы зовут себя так. Брат с сестрой.

К папке с досье крепился листок с простым гербом — медведем, стоявшим на задних лапах. Другие лорды выбирали более замысловатые и сложные символы. Может, кто-то из них медведь-перевертыш?

— Они захватили единоличную власть в стране, которая в девятнадцатом веке была одной из самых населенных молохами. Медведь в середине девятнадцатого века сумел собрать целую оппозицию извергам, а потом уничтожить их…

Антоний едва не уронил досье.

— Так это они?! Это мы с ними драться будем? Да ты с ума сошла!

Он знал, что какие-то отчаянные ребята сумели уничтожить извергов, стоявших поперек горла всей Европе. Даже старших братьев изверги настроили против себя. Не сказать, чтобы он знал много. Даже имен не знал. Хватало того, что они были достаточно могущественными, чтобы не переходить им дорогу… да Ада с ума сошла!

— Успокойся, — она даже бровью не повела. — Чего ты так разволновался? Да, они уничтожили извергов. Но их тогда было с полсотни. Самые могущественные молохи России — тогда она еще была империей, если помнишь… Сейчас советская коалиция составляет около десятка молохов. Не такая уж и могущественная сила, как можно подумать.

— Да ты… ты… — Антоний подавился словами. Потом выдохнул, отложил папку и помассировал веки. Осмотревшись, он нашел взглядом стул, подтащил его к столу и проникновенно начал:

— Адхен, золото мое, ты понимаешь, к кому сейчас хочешь полезть? Нам был дан четкий приказ — сидеть и не дергаться. Иногда содействовать немецкому командованию, если это не будет мешать целям Ордена. Все. Нам не давали приказ лезть прямо в глотку молохам, которые, черт тебя дери, самоуверенная ты стерва, когда-то уничтожили извергов!

Безразличное выражение на лице Ады его едва не доконало. Она продолжила с таким видом, будто ничего не случилось:

— Их сейчас не больше десятка, Антуан…

— И куда делись остальные сорок? — неожиданно кротко спросил Антоний, сцепив пальцы. От бессилия ему хотелось опрокинуть что-нибудь тяжелое. Эта женщина его не слушает совсем?!

— Это назвали Вторым Великим Пожаром. Совет несколько лет пытался докопаться, что же случилось… официально говорят, что это все старая проводка. Злейшая шутка природы: столько могущественных молохов погибли от такой мелочи, — Ада тоненько рассмеялась. — Я придерживаюсь версии, что это было хорошо спланированное убийство. Уж не знаю, как Медведю удалось собрать всех неугодных ему молохов империи в одном месте и устроить пожар днем, но следующей ночью он проснулся единоличным владельцем этих земель… А по случайности оставшиеся в живых молохи только поддержали его власть. Ты веришь в такие случайности? — ее глаза горели веселым огнем. Она закурила и снова засмеялась.

— Так же, как и в случайную смерть Жойи Брновича.

Ада закивала. А потом расхохоталась, скаля острые белые зубы.

— Он сам вырыл себе могилу! Было бы их столько же, сколько раньше, Орден бы даже носа сюда не сунул. А так, представь себе — только он, его сестра и десяток прихлебателей. На весь Советский союз. Слабовата империя, не находишь?

— Но как-то же он власть удерживает. И Совет к нему не лезет, — попытался урезонить ее Антоний. — Значит, не все так просто, как кажется.

— Да нас уже больше, чем их...

— Зато они уже гниют заживо, как ты сказала. Ты этому Медведю на один зуб.

— Ошибаешься…

— Не хочу даже слушать весь этот бред.

Антоний сдернул с досье фотокарточку: молодые парень и девушка на каком-то приеме. Абсолютно ничем не примечательные. Внутренне Антоний содрогнулся. «Гниют заживо». Карточка упала на стол перед Адой.

— Мы будем делать так, как приказал твой драгоценный Свен. Сидеть тут и ждать, сколько понадобится. Прости, золотко мое, но мне пока не расхотелось жить на этом свете.

Отвернувшись от нее, он отошел к шкафу, чтобы одеться. В огромном дубовом гардеробе висели только несколько комплектов новой формы, похожей на униформу немецких офицеров, для него и Ады, одно платье и пара сорочек. Он раздраженно сдернул с вешалки чистый плащ. Потуже затянул ремень штанов на впалом животе. Хвост попал в плен правой штанины и противно щекотал ногу. Надо будет сделать прорезь, подумал Антоний, и уже развернулся к выходу из спальни, как Ада окликнула его.

Он круто развернулся на пятках. Хвост дергался в штанине, отчего чесалась нога. Ада сидела вполоборота на стуле. Такая же соблазнительная и прекрасная, как и всегда. Бледно-розовый шелк сорочки струился по всем изгибам и выпуклостям, практически не скрывая обнаженного тела. Антоний сглотнул, глядя на темные бугорки сосков под полупрозрачной тканью. Чертова сука, как нарочно, повела плечами. Полушария грудей от этого незначительного движения дрогнули.

— Нас много, — сказала она. Тон оставался сухим, что, тем не менее, заводило Антония сильнее всего. — Нас больше, чем российских молохов. А горло у медведей такое же мягкое, как у людей. Мне хватит солдат, чтобы выиграть время… Мы победим их. Представь себе наш триумф, когда мы положим под ноги Безликому головы Детей Медведя...

— Под ноги Безликому или под ноги Свену? — так же сухо спросил Антоний. Что-то царапнуло его в ее монологе куда сильнее этого, но он не мог пока понять, что.

Не дожидаясь ее ответа, он вышел и хлопнул дверью спальни.

— Как тебя зовут?

— Анна-Роза, — ответила девушка, хихикнув, когда рука Антония по-хозяйски стиснула ее ляжку. — Но ты можешь звать меня просто Роза.

Девицы, светловолосые и сероглазые, были похожи на сестер. Но Роза была выше и тоньше, а потому сразу заняла место на коленях Антония. Ее собственные округлые коленки призывно белели под задранным подолом юбки.

— Откуда ты знаешь немецкий, Роза?

Она выдернула у него из пальцев сигарету и с удовольствием затянулась.

— Наш папаша — немец. Учил нас с Элизой немецкому, слушал берлинскую волну, носил в бумажнике фотографию фюрера и надеялся сбежать обратно на родину… Добежал до ближайшего фонарного столба после начала бомбежки — там и вздернули…

— И ты, ясное дело, все глаза выплакала… Соседи тебя пожалели и взяли к себе вместе с малышкой Элизой… — предположение Антония утонуло во взрыве хохота.

— Это коровища Элька-то малышка?..

Вторая девица, смущенно розовея, выслушивала какие-то нежности, которые шептал ей на ушко Юрген Вайс в его вечном потрепанном бушлате, который он так и не сменил на форму. Ханс Эрман, сидевший слева, то и дело подливал Элизе в стакан пива, пока она совсем не захмелела.

После приятной беседы с Адой Антоний ушел из штаб-квартиры Ордена с одним единственным желанием — надраться, как он еще никогда не надирался. Даже при жизни, когда ему приходилось не раз просыпаться где-то в лесу в луже своей блевотины. Или в объятьях Мадлен — настолько старой и уродливой потаскухи, что она уже и денег-то не брала, лишь бы на нее кто-то позарился.

Долгожданный бар для немецких солдат встретил Антония и увязавшегося за ним Юргена шумом и толкотней. Заведение было так себе: открыли на скорую руку, стянули двадцать ящиков с выпивкой, нашли певичку и пару хорошеньких официанток. Антоний ждал открытия, обещанного еще в сентябре офицерского ресторана, но за неимением лучшего отправился сюда. Если бы Вайс не высмотрел в толпе столик в углу, за которым уже сидели Ханс и Шип вместе с девицами, кто знает, как сложился бы этот вечер.

— …Эй, Шип, а как тебя по-настоящему зовут-то? — перекрикивая гул голосов, спросил Ханс. Зря это он.

Шип угрюмо промолчал. Он все это время сидел с такой кислой миной, что, казалось, пиво от одного его взгляда скиснет. Впрочем, когда это он, вообще, был веселым? Сколько они уже знакомы, Антоний его таким и помнил: нервным, неразговорчивым и мрачным.