Земля Нод (СИ) - Тао Анна. Страница 51

— Видите ли, «смертельная клятва» — очень гибкая штука, ей надо уметь пользоваться. Конечно, Бобби чаще помалкивает... Кому же охота умирать из-за случайного слова? Однако, по всей видимости, я всем вам открою Америку, если скажу, что почти никто и никогда не накладывает на Бобби запрет говорить о том, что он видел или слышал в момент передачи сообщений. Это куда важнее, порой, чем сами письма. Не понимаю, право слово, зачем Совету Даллесы, когда есть Бобби.

После очнулся и Уильям, в очередной раз безуспешно попытавшись донести до всех уже набившие оскомину слова:

— Вы понимаете, вообще, к каким последствиям приведете… Понимаете или нет? — его голос жалобно дрогнул. — Вы все испортите, все, что пытается сделать сейчас мой брат…

Голос Иеремии был мягким, но Андрей услышал в нем колючие нотки:

— Уилли, пойми, наконец, что мы действуем с тобой в одних и тех же интересах. Ты боишься, что Орден может ответить нападением на нападение, но не думаешь о том, что они первые напали. Варшава — не территория Ордена. Это земля Совета. Они уже переступили наши договоренности о нейтралитете…

— Но мой брат…

— Твой брат, Уилли, действует слишком медленно, а Орден — слишком непредсказуемо. Чем дольше мы ждем, тем больше вероятности, что они выкинут еще что-то в духе похищения госпожи Марии. Они уже пришли на земли Совета. Чего ты еще боишься?

— Последствия могут быть…

Иеремия снова перебил его, в этот раз более раздраженно:

— Очнись уже. Какие еще доказательства будет собирать твой брат? Их штаб, набитый солдатами Ордена под самую крышу — вот главное доказательство. А их капитанша расскажет все прочее, чего не хватает для полноты картины.

— Соврет, как пить дать, ага, — пробормотал Силаш. — Так она вам и расскажет все.

— Мертвые не лгут, — ухмыльнулся Иеремия, услышав его. — И Ратта — тоже…

Кто такой Ратта никто не спрашивал. Чуть позднее все начали расходиться. Иеремия забрал план здания, намереваясь, по его словам, обдумать все позднее. Уильям поплелся следом, напряженно морща лоб. Он явно хотел продолжить спор с хромым убийцей вдали от остальных ушей. Куда делись остальные, Андрей не заметил. Силаш некоторое время крутился возле Веры, но в какой-то момент ушел и он.

Они остались вдвоем.

Вера долго стояла, глядя на Андрея. Он делал вид, что не замечает, хоть и знал, чего она хочет. Спросить, почему Иеремия не дал ей никакого задания, не сказал, с кем она идет и через какой вход.

— Ты не пойдешь с нами, — сказал Андрей, глядя в камин. — Ты должна будешь найти и вывести мою сестру в безопасное место. Бобби не знает точно, где она, а особняк очень большой. Бой будет долгим… и мне будет легче, если я буду знать, что с ней ничего не случится. Ты сможешь защитить ее от солдат Ордена, сможешь защитить в дневное время… Все понятно?

— Да, — прошелестела она. Гулкие удары сердца почти полностью заглушили ее голос. Даже не глядя, Андрей знал, что она наматывает на палец кончик галстука.

— Это все, что ты хотела? Тогда иди.

Было время, когда Андрей проклинал сонливость, обрушивавшуюся на него всем весом вместе с первыми, невидимыми глазу солнечными лучами. Веки опускались сами собой, тело тяжелело, коченело, как у трупа. Огромных усилий ему стоило перетерпеть это время, чтобы бодрствовать потом весь день. Но в это утро он не хотел бодрствовать. Он хотел поскорее забыться сном. Взять короткую передышку. Мария ждала совсем рядом. Нужно было подождать еще немного и так много одновременно.

Хотя он смог уснуть, сон его был тяжелым и беспокойным, напоминая, скорее, бред. Он засыпал, просыпался, крутился и снова засыпал, недопонимая, снится ему эта чернота, в которой он плавает, или нет. Реальными были лишь мягкие хлопковые простыни, которые он осязал обнаженной кожей.

Когда к нему пришла Мария, он осознал, что все же уснул. Он покорился той привычной, нежной дремоте, которая сопровождала подобные сны. В них не было того огня, что в жизни. Они напоминали о той усталости и ласке с крохотной ноткой отчаянья, с которыми Мария утешала его в детстве. Когда у них ничего не оставалось, кроме друг друга.

Мария смотрела на него долгим грустным взглядом. По ее тонкому телу струилась простая белая сорочка, прикрытая сверху только вязаной кофтой. Мария сняла ее и отложила на постель, присела рядом. Андрей ясно видел темные кружки сосков, проступавшие под тканью.

Первое время она смотрела на него с каким-то вызовом и испугом, потом, будто решившись, протянула руку, поглаживая его лицо. Сначала лоб, потом веки, скулы, губы… Когда она коснулась губ, тело Андрея будто пронзило током, но он все еще не мог найти в себе силы пошевелиться. Это всего лишь сон. Едва он ее коснется, и все растает, как это бывало всегда. Как туман, который только кажется плотным и осязаемым.

Когда ее горячий рот накрыл его губы, он все же поднял руку, путаясь пальцами в ее волосах. Он целовал ее, не разжимая острые зубы, хоть как бы ему не хотелось жадно ворваться в ее влажный рот своим языком. Он боялся причинить ей даже малейшую боль.

Не выдержав, он привлек ее к себе, перевернулся так, чтобы оказаться сверху. Каждая клеточка его тела победно пела. Он чувствовал, как пульсирует и наливается жаром низ живота, когда ласкал губами и языком ее шею, когда запустил руки под ее сорочку, нащупывая мягкие холмики грудей. Она даже сняла эту раздражающую рыбу… Он припал к правому соску. Мария издала протяжный стон.

Слишком тонкий и незнакомый.

Андрей понял, что не спит и что под его руками стонет Вера, обвивая его шею, припадая к его губам, сжимая крепкими коленками его бока. Только сейчас он понял чуждость запаха, бившего ему в ноздри.

Но с каким-то юношеским задором и трепетом, незнакомым ему ранее, он продолжил исследовать живое и притягательное тело юной волчицы. Все его естество пульсировало, словно дерево весной, просыпаясь от долгого зимнего сна. Его язык выписывал влажные дорожки на груди и животе Веры, спускаясь все ниже. Долгий стон сорвался с ее губ, когда он добрался до треугольника мягких волос.

Он потянулся к лампе на прикроватном столике. Он хотел видеть ее лицо, хотел видеть каждый изгиб ее восхитительного молодого тела, которое только расцветало. Наташу, Филиппу и других женщин он брал сзади, чтобы не видеть их лиц, но это было совсем иное.

Желтоватый свет торшера ослепил его в первые секунды почти до боли. Когда к нему вернулось зрение, Андрей заморгал и остановился.

Вера улыбалась ему улыбкой Ефрема. Как-то по-своему истолковав его остановку, она еще раз улыбнулась и притянула его к себе. Продолжая целовать ее губы и шею, он чувствовал, что его движения становятся все более механическими, а все внутри затапливает ледяной ужас.

«Хорошо же ты присмотрел за моей дочурой», — раздался где-то под волосами голос Ефрема. Тихий и печальный. Полный разочарования.

И тут Андрея сковал липкий ужас. И стыд. О чем он только думал?

— Зачем ты пришла? — злобно спросил он, стиснув ее запястья вспотевшими ладонями. Как прежде его затапливала похоть, сейчас его затапливала ярость. Зачем она пришла? Зачем постоянно соблазняла его? Смотрела на него, улыбалась, позволила себя поцеловать… А может, и сама его целовала?

Кажется, Вера не поняла его. Она беспомощно заморгала. Ее затуманенные глаза прояснились.

— Я… вы… Разве вам…

Он не дал ей договорить. Разъярившись, он выдернул ее из своей кровати и потащил к двери. Вера неожиданно принялась брыкаться и упираться.

— Что… что случилось, Андрей? Я что-то не так сделала? — растерянно спрашивала она. — Тебе… тебе не нравилось?

Не удостоив ее ответом, он все же отпер непослушными пальцами дверь и вытолкал ее в коридор.

В ушах все еще пульсировала кровь. Все тело пылало. Казалось, ему стало тесно внутри самого себя. С одной стороны он помнил это, это чувство, когда прикасался к Вере. Ведь она почти что стала его… С другой — не мог перестать думать, что сказал бы Ефрем.