Испытание на верность (Роман) - Клипель Владимир Иванович. Страница 15

Весь состав команды выполнил нормы, и командир третьего батальона Артюхин — сутуловатый, приземистый майор, наблюдавший за стрельбами, поблагодарил снайперов за хорошую службу.

— Служим Советскому Союзу!

В этот же день всем было приказано вернуться в свои подразделения.

Друзья обрадовались возвращению Крутова. Лихачев, Сумароков хлопали его по плечам, расспрашивали, как да что. В палатку зашел Коваль. Крутов встал, поприветствовал, доложил о прибытии. Тот нехотя выслушал все это с кислой улыбкой и вышел.

— Ничего, Пашка, — хитро подмигнул Лихачев, — все перемелется. Ты слышал новость? Едем на окружные маневры…

— В самом деле? Не врешь?

— Точно. Не сегодня-завтра отваливаем. От всего батальона одна наша рота. Чувствуешь? Четвертая непромокаемая. Так что мы здесь не мух ловили, пока ты там загорал…

— Это я-то загорал? Да знаешь ли ты, что такое стрелять целый день?

— Знаем. Взгляни на себя — цыган цыганом. Эх, чертяка! — И Лихачев так тиснул Крутова, что у того перехватило дыхание.

Последний этап, завершающий учебный год, — маневры. Вся обстановка максимально приближена к боевой. Крылатая фраза «В учениях, как в бою!», только что принятая в армии в качестве девиза, еще не примелькалась и вызывала у всех приподнятое состояние духа.

После наступления, в котором подразделения, представлявшие дивизию, неоднократно развертывались для встречного боя, роту подвели к полосе укреплений, за которыми «противник» перешел к жесткой обороне.

Настоящие окопы с перекрытиями, блиндажи, дзоты виднелись за рядами белых березовых кольев, опутанных проволокой.

Крутов снова действовал за второго номера. Наспех отрыв неглубокий — по колено — окоп, он буквально свалился в него от усталости. Лихачев, Сумароков полегли рядом. Службу охранения несли стрелки, они хоть и были на ногах весь день, но им легче, они с винтовками.

Ночью по набрякшим от сырости плащ-палаткам застучал дождь. Вперемешку со снежной крупой он шел всю ночь, а утром… утром грянул гром артиллерийской подготовки.

Дико было пулеметчикам слышать шелест и всхлипывание снарядов, пролетавших над головами, видеть темные султаны земли и дыма, взметнувшиеся над окопами «противника» после первого же залпа.

С полчаса долбила артиллерия с закрытых позиций по окопам, а пулеметчики лежали и дрожали, и не понять было от чего: от холода или нервного возбуждения.

Пригнувшись, пробежал Туров:

— Пулеметчики! В атаку вместе со всеми, через проволочное заграждение с помощью подручных средств. Смотрите, не копаться…

О подъеме в атаку оповестили голосом. Стрелковые взводы устремились вперед. Размахивая пистолетом, вместе со всеми бежал в атаку политрук Кузенко. Воодушевлять личным примером — задача политработника.

Пулеметным взводом опять командует Газин: «Вперед!»

Лихачев и Крутов поволокли пулемет, пригибаясь, чтобы не черпануть надульником земли. Сумароков, остальные с коробками — сзади.

Посредник с белой нарукавной повязкой, наблюдающий за действиями роты, положил роту: «Сильный фланкирующий огонь из дзота».

— Первое пулеметное отделение, подавить огонь! — подал команду Туров.

Лихачев развернул пулемет, приник к прицелу. Крутов подал конец ленты в приемник. Гулкая очередь — и перед амбразурой закипела земля, полетела щепа. Посредник видит это, разрешает стрелкам двигаться, но перебежками: «Огневая точка подавлена, но винтовочный огонь ведется».

— Тачкой вперед! — багровея, орет Коваль и злыми глазами подстегивает пулеметчиков.

Катить пулемет, чтобы он смотрел все время рыльцем вперед, много труднее, но если необходимо, какой может быть разговор! Последнее препятствие — проволочные заграждения. Артиллерия не пробила проходы. Стрелки режут приволоку ножницами, набрасывают на нее плащ-палатки.

Крутов выхватил лопатку, рубанул по проволоке, но она не поддалась, а время не терпело. И тогда Лихачев по-медвежьи обхватил кол и рванул его из земли вместе с проволокой, придавил ногой. Миг — и преграда в три кола смята, проволока придавлена к земле, пулемет прокатывается, и путь к окопам свободен. Пехотам криком «ура» врывается в окопы.

От непривычного запаха взрывчатки кружилась голова, поташнивало. Не веря глазам, Крутов лазал по опаленным полуразрушенным окопам, чуть ли не на ощупь знакомясь с разрушительной силой артиллерии. С ошалелыми лицами бродят по окопам стрелки: все так странно, удивительно.

Гордый, сияющий, словно это он организовал весь этот показ, ходил по окопам Кузенко:

— Вот так мы будем бить любого врага! Чтоб сразу наповал…

— А что, товарищ политрук, и будем! — весело отвечал Лихачев. И с хитринкой в глазах предложил: — Переходили бы вы в командиры. Самое вам место…

Кузенко не уловил скрытого намека:

— Мы, люди военные, приучены так: служим там, куда поставят…

В финале, собрав в одно место громаду войск, участвовавших в маневрах, перед бойцами и командирами выступил маршал артиллерии. Коротко посвятив участников в общий замысел операции, он обрисовал возросшую мощь армии. Тишина была при этом такая, что, зазвени комар, — услышали бы все.

— В будущей войне, — энергично взмахивая рукой, говорил маршал, — мы будем бить врага не так, — он вытянул руку с растопыренными пальцами, — а вот так!

С силой сжав кулак, он выбросил его вперед, как бьют особо ненавистного человека в зубы.

— Враги не застанут нас врасплох, как это произошло с французами, которые так и не смогли собрать для контрудара свои танки и артиллерию, рассредоточенные по всему фронту. Нет, с нами подобного не случится. Если враг посмеет сунуть свое свиное рыло…

Хотя слова были много раз читанные и слышанные, сказанные больше года назад по случаю завершения конфликта с Японией, Крутов воспринимал их как откровения мессии. Ведь говорил не кто-нибудь — маршал!

Впереди, среди сидящего начальства, поднялся какой-то старший командир, выкрикнул:

— Вооруженным Силам Советского Союза — ур-ра!

— Ур-ра! — громом прокатился над полем тысячеголосый рев.

— Сталину — ура, товарищи!

— Ур-ра! Ура! Р-ра!

Кричал и Крутов, не жалея голоса. Ведь славил не что-нибудь, а самое дорогое, что было дороже самой жизни, что было его совестью, чему он верил пылко, непоколебимо.

Сумароков подтолкнул Крутова под бок:

— Смотри, смотри, маршал пожимает руку нашему командиру дивизии Горелову…

— Где, которому?

— Вон тому, в кожаном пальто…

— Это командир дивизии?

— А то кто? Раз говорю, так знаю. Еще когда в Финляндии были, видел его…

В самом деле, маршал пожимал руки командирам, принимавшим участие в учениях. Среди них командир дивизии — пожилой человек в кожанке, с ромбами в петлицах. Гладко выбритое скуластое лицо красно от холода и загара, улыбка притенила небольшие глазки под кустистыми темными бровями. Наверное, маршал говорил ему что-то приятное, конечно — благодарил. Комдив! Человек, который поведет в бой всю дивизию.

Гордые сознанием собственной силы, полные желания продолжать службу, возвращались бойцы четвертой роты в Листвянную. Крутову казалось, что увиденное никогда не изгладится из памяти.

Неизвестно, что повлияло на Газина, но только он сразу же, приехав в полк, подал рапорт с просьбой оставить его на сверхсрочную службу. Просьба была удовлетворена.

Первый год службы Крутова в армии был для него тем незримым перевалом, за которым обретается второе дыхание. Он вправе был сказать, что научился жить в армейском коллективе, наконец уяснил, что нельзя понимать буквально горьковские слова: «Человек — это звучит гордо!»

Цена человеческой личности всегда не выше той, которая определяется пользой, привносимой человеком обществу. Лишь иногда выдаются авансы в счет будущих благ, но почти всегда общество вскоре требует: докажи, что этот аванс выдан тебе не зря.

Армия в этом отношении лишь более строга к человеку и требовательна. Мерка тут для всех одна: готов ли ты защищать Родину именно на том месте, куда тебя поставили? Это не причуда, это закон, выработанный веками, такой же справедливый, как и тот, который утверждает, что кто не работает, тот не ест.