Привала не будет (Рассказы о героях) - Соколов Василий Дмитриевич. Страница 19

— Война никого не милует, — вставил круглолицый солдат.

— Типун тебе на язык. Не пророчь, — сердито возразил сержант. — Легче пуд соли съесть, чем лесного жителя обхитрить.

— Вам лучше знать, друзья ведь, — миролюбиво согласился боец.

Сержант вынул из кармана небольшую аккуратную трубку и, подавая ее солдату, заметил:

— Подарок от Батума.

Они помолчали, разглядывая издалека завезенную трубку. Она была изящно выточена из корня северной березы, оправа на ней из тончайших узоров кости.

— На войне я много снайперов повидал, — снова заговорил сержант, — но Кирилл Батум какой-то особый… Почерк у него свой. И знаете, чем он врага берет, — терпением… Раз лежим с ним в снайперском окопе за передним краем. Чуткая тишина вокруг. Смотрю, над вражеским окопом каска показалась. Я мигом за винтовку, а Кирилл хвать меня за руку: «Не сметь стрелять, разве не видишь — каска ложная». Действительно, каска снова высунулась и не обычно покачнулась, а как-то так вдруг резко колыхнулась и упряталась. Ясно, на голове она так не колеблется. А вскоре вторая каска высунулась и еще одна… Кирилл осторожно выжидал. Томительно долго тянулось время. Батум повернул ко мне голову, и огромные, хитрые, слегка раскосые глаза его засверкали. «Карауль вторую каску. Покажется — снимай. Только целься чуть пониже, под самый обрез каски», — шепнул Батум. Выждал я подходящий момент и выстрелил. Каска как-то подпрыгнула, и мы увидели, как вражеский наблюдатель, взмахнув руками, повалился в окоп. «Порядок, — по-хозяйски заметил Кирилл. — А те каски пусть они себе на башку надевают. Дураков нет патроны зря жечь».

Сержант замолчал и посмотрел в узкую прорезь окна. На соломинке висела вспухшая капля дождя.

Пробившийся луч солнца зажег в ней чуть заметный фиолетовый огонек.

— А все же вернется. Такой не пропадет, — в раздумье проговорил сержант и пальцем осторожно дотронулся до светящейся капли.

Позже я узнал историю этого поединка…

Под вечер Кирилл Батум был срочно вызван на командный пункт батальона. Запыхавшись, он вошел в блиндаж и сразу оторопел, смиренно задержавшись возле входа. Комбат был мрачный, не в духе. Он кого-то крепко отчитывал по телефону, выражая при этом недовольство нашими снайперами. «Сейчас и мне достанется», — забеспокоился Кирилл, виновато глядя на кожаный футляр телефонного аппарата. Комбат нервно бросил трубку, потом, увидев Батума, тотчас подобрел.

— Что ж, вас можно поздравить. Именинник! — заговорил комбат. — Видели свой снимок во фронтовой газете? Не видели? Вот он, полюбуйтесь. Вас теперь весь фронт знает.

Пока Батум рассматривал свой портрет, комбат достал из планшета карту и разложил ее прямо на полу блиндажа.

— Заноза тут у нас… Заноза, — вновь заговорил уже озабоченно комбат. — На нашем правом фланге появились два фашистских снайпера. Ликвидировать их пока не удалось. А потери несем, одно наказание… Видно, матерые хищники. Вся надежда на вас, товарищ Батум. Справитесь?

— Почему не справиться, — спокойно и как-то по-хозяйски деловито ответил Батум. — Мне дюже интересно помериться силами.

Они досконально обсудили план поединка. А потом, прощаясь, комбат долго глядел на Кирилла и сказал:

— Только смотри, на рожон не лезь. Попомни: хищные…

Батум вернулся в свой блиндаж и первым делом завалился отдыхать, хотя спать и не хотелось.

Южная летняя ночь коротка, и поэтому Батум спешил еще до рассвета выйти на позицию. Он почистил винтовку, протер оптический прицел. Уложил в вещевой мешок сухари, банку рыбных консервов, кусковой сахар, очень помогавший, когда нет воды, утолять жажду. Нахлобучив на себя пятнистый халат, снайпер вышел из блиндажа.

Темнота рассеивалась медленно. В небе еще мерцали крупные звезды. До старого окопа, находящегося на правом фланге, нужно было пройти километра два: сперва через подсолнечник, потом вдоль поляны. Кирилл шел своим коротким, неторопливым шагом.

Подсолнечник кончался. Перед взором открывалась голая равнина. Батум хотел идти дальше, но его кто-то окликнул сбоку. Оглянувшись, он заметил на краю подсолнечника группу однополчан. Батум подошел. На плащ-палатке лежал раненый солдат. В глазах его стыла оторопь и жалость, на бледном, без единой кровинки лбу разметалась мокрая прядь русых волос. Боец тихо стонал, намереваясь подняться, оперся было на локоть, но от малейшего движения застонал и опять опустился на землю. У солдата наискосок груди пролегала окровавленная повязка.

Батум огорчился, когда узнал историю ранения. Как все нелепо получилось. Солдат, что сейчас лежит на плащ-палатке, — молодой снайпер, вчера охотился за теми двумя немецкими снайперами. Почти весь день, пять часов подряд, пролежал он, наблюдая за неприятельским передним краем. Вражеские снайперы упорно не давали о себе знать, они не стреляли и в момент, когда наши солдаты выглядывали из окопов, а иные даже ходили по своим позициям. «Значит, они куда-то перекочевали», — подумал с досады наш снайпер и решил уйти. Он встал, пренебрежительно посмотрел на пустынную, точно вымершую, вражескую оборону. Но раздался нежданный выстрел. Обожгло чем-то горячим. Снайпер прикоснулся к груди рукой, ощутив кровь. В глазах замутило, он упал на землю и так, без сознания, пролежал несколько минут, пока его не подобрали товарищи. Батум еще раз посмотрел на раненого жалостливо и, казалось, с укором: ведь напрасно, из-за неосторожности товарищ подставил себя под вражескую пулю.

— Обидно даже, — зло процедил сквозь зубы раненый. — Не успел повоевать, и ранили.

— Не горюй, братишка, — сказал Батум. — Им твоя рана даром не пройдет.

Батум поспешил на позицию. Ползком, исцарапав руки о сухие комья земли, он добрался до своего окопа. Через недолгое время из соседнего снайперского гнезда приполз старый товарищ, его ученик — Александр Инин. Они договорились охотиться вместе. Кирилл удобно устроился в окопе, обвил травой оптический прицел так, чтобы стекла не сверкали в лучах восходящего солнца, и начал пристально обозревать окружные места.

Над позициями брезжил негреющий после ночи рассвет. Вокруг стояла приглушенная тишина. Но Батум не доверялся тишине: от его взгляда не ускользал ни один кустик, ни один бугорок или камень.

Он лежал час, другой, третий… Свинцовая тяжесть чувствовалась в теле, рябило в глазах, неподвижные ноги сводила судорога, но Кирилл продолжал лежать, щупая окулярами бинокля вражескую оборону.

Раскаленное солнце уже поднялось в зенит. Батум продолжал наблюдать. Вот он снова поднес к глазам бинокль, повел всевидящие стекла вдоль неприятельской обороны, задержался на одиноком холме. Подле старого окопа, на склоне холма, судорожно зашевелились ветви кустарника. Отчего вдруг?.. Ветра нет. Вздрогнувшие ветви вызвали подозрение у снайпера. И Батум не ошибся. Вскоре поверх бруствера высунулась каска, потом из окопа вылез немец в куртке цвета золы. Приземистый, с руками, словно коромысла, немец поспешил к опушке леса. Александр Инин приложился к винтовке и хотел выстрелить, но Батум успел схватить его за руку.

— Постой, — громким шепотом проговорил Кирилл, — Обождем стрелять.

— Чего ждать? — в недоумении спросил Инин.

— Убьешь одного, не появится второй, — рассудил Батум. — Подождем, когда оба выйдут.

Опять терпеливо наблюдали. К большому огорчению, второй немецкий снайпер так и не появился. День прошел зря. Батум догадывался, что фашистские снайперы раньше вышли на позицию и поэтому не удалось обнаружить их гнезда.

Ночевали тут же, в поле. К вечеру подул зябкий, пронизывающий ветер. Налетая рывками, ветер свистел в высохшем бурьяне, поднимал клубы песка и пересохшей земли, и все это суматошно кружилось, летело в окоп, где сидели снайперы. То и дело протирая запорошенные песком глаза, Батум сердился, что ветер не стихает.

Из-за далекого горизонта ползли облака. Небо скоро обложилось хмурыми, низко плывущими тучами. Пронесся над землей, ввинчиваясь в небо, ураган. Он был пыльно-рыжий. Припустился дождь, крупный, с тучи.