Привала не будет (Рассказы о героях) - Соколов Василий Дмитриевич. Страница 3

В дни напряженных боев лета 1942 года майор Козюлин был назначен командиром полка.

В излучине Дона полк удерживал плацдарм, или, как говорят на фронте, «пятачок земли». Днем и ночью враг обрушивал на «малую землю» тонны огненного металла, бомбежки и артобстрел сменялись контратаками пехоты и танков. Но полк Козюлина все лето стойко держал плацдарм, а в морозное утро 19 ноября 1942 года перешел в наступление.

В огромной массе войск полк Козюлина был лишь малой частицей той огромной силы, которая стягивалась в один ударный кулак в междуречье Волги и Дона. Вынашивая идею наступления, майор Козюлин думал не только о технике, но и перво-наперво о людях, которых ему предстояло вести в бой. Он требовал от офицеров, чтобы они знали каждую балку, каждую высотку и селение, которые завтра станут ареной жарких схваток.

Вечером Козюлин созвал командиров батальонов и штабных офицеров. На стене висела карта, красная стрела рассекала, будто молнией, линию вражеской обороны, и, описав огромную дугу, сходилась с другой красной стрелой, образуя таким образом кольцо окружения противника. Дальше стрела вырывалась на простор задонских степей. В самом острие этой стрелы стояла цифра 150 — номер полка Козюлина.

Гвардейцам предстояло войти в прорыв и действовать в тылу врага.

Кирилл Иванович водил по карте указкой, подробно излагая план боя.

В манере говорить спокойно и предельно точно чувствовалось, что майор уверен в успехе боя.

— Главное — дерзость, стремительность, — горячо говорил он, излагая свой вариант боя. — Ошеломить противника, спутать его карты — значит победить!

Поздно вечером командир полка отдал последние распоряжения: напомнил офицерам о том, что оружие должно быть готово к непрерывной стрельбе на морозе, чтобы обоз не отставал и чтобы «славяне», как порой дружески называл майор своих бойцов, были сытно накормлены.

Пришло время отдыха. Козюлин лег на лежанку, застланную сеном. Ночь перед боем показалась очень короткой. Проснулся от грохота артиллерии. Вышел из землянки.

Над степью пылала заря, и в лучах восходящего солнца снег казался багровым. Было морозно, студеный ветер жег лицо. В прибрежном кустарнике, где располагались батальоны, бойцы топтались на снегу, пытаясь согреться. Кирилл Иванович пошел в район исходных позиций.

По дороге он встретил Алексея Панина, командира роты автоматчиков. От всей фигуры кряжистого, плотно скроенного офицера веяло здоровьем и силой. Он лихо приложил руку к меховой шапке, из-под которой выбивались пряди русых волос, и, отдав честь, задержал на нем прямой, задорный взгляд.

«Бравый! — подумал Козюлин. — Гвардейский офицер перед битвой! В натуре!» — И проговорил вслух:

— Значит, скоро двинем?

— Пора бы. Руки чешутся, — ответил Панин.

— Осмотрительней будь, — сказал Козюлин. — Дерзость, она хороша, когда основана на трезвом расчете.

Командир обходил ряды солдат. У всех было приподнятое настроение — все ждали боя. Майор угощал бойцов махоркой, запросто разговаривал то с тем, то с другим. Вот он подошел к черноусому гвардейцу, у которого была забинтована голова, и сочувственно спросил:

— А вы, дорогой мой, кажется, нездоровы?

— Рана еще не поджила, — с досадой в голосе ответил боец Халиков. — Будь она неладна…

— Может быть, в санчасть пойдете? А?

— Неудобно, товарищ майор. Все вперед, а я, значит, назад? Теперь так не делается, — ответил Халиков.

Гром артиллерии усиливался. Теперь уже били не только пушки, но и тяжелые гаубицы, по глухим выстрелам которых нетрудно было определить, что они находятся километрах в десяти. Скоро должны были последовать залпы гвардейских минометов, или, как говорили солдаты, «заиграют катюши».

Больше часа ревели орудия. То с оглушительным воем, то с тонким певучим посвистом летели над головами снаряды разных калибров. Подобно молоту по наковальне, долбили они вражескую оборону, выворачивая все кверху дном. Снег потемнел, будто обугленный.

Красные ракеты, взметнувшиеся над позициями, возвестили начало штурма. По всей линии исходного рубежа поднялись стрелки. Они шли, прижимаясь к разрывам своих снарядов. Неудержимо шли, споро.

Майор Козюлин хорошо изучил повадки врага. Он знал, что, когда идет наша артподготовка, фашисты по траншеям и ходам сообщения отходят в глубь обороны, а как только страшный смерч огня прекращается, они спешно занимают прежние позиции. Поэтому командир полка решил, что если гвардейцы будут двигаться вслед за разрывами своих снарядов, то они смогут ворваться в окопы и траншеи прежде, чем туда успеют вернуться немецкие солдаты.

Пехотинцы скоро достигли вражеских позиций. И когда ворвались на передний край, увидели здесь развороченные блиндажи, заваленные траншеи и окопы. На ветвях кустарника висели обрывки зеленых немецких мундиров, тлели раскиданные от блиндажей и землянок доски, бревна, брезентовые пологи.

Произошло то, что и предвидел командир: уцелевшие немцы хлынули обратно, на старые позиции, но здесь уже хозяйничали гвардейцы, встретив их огнем в упор.

— Всыпать им, всыпать! — кричал по телефону Козюлин.

Фашисты выскакивали из земляных щелей и тут же падали, сраженные. Войдя в азарт боя, гвардейцы кинулись в штыки и в скоротечной рукопашной схватке доконали врага.

— Здорово мы их умыли! — оживленно шутили бойцы, осматривая поле боя, устланное трупами фашистов.

Был уже полдень, когда гвардейцы двинулись дальше. Под ногами весело похрустывал снег. Бойцы шли размашистым шагом. У некоторых на груди висели немецкие автоматы — трофеи первого боя.

С добрый десяток километров подразделения шли спокойно, не встретив ни малейшего сопротивления.

Но вот связной привез командиру полка донесение. По размашистому бойкому почерку Козюлин сразу догадался, что донесение написано рукою лейтенанта Птицына, который со своими разведчиками еще ночью был послан во вражеский тыл.

«…Из хутора Верхне-Фомихинский по направлению балки Круглая движется до полка пехоты противника.

Продолжаю наблюдение», — прочитал Козюлин и задумался.

Судя по всему, фашисты пытались ударить во фланг нашим войскам.

Вскоре пришло еще одно донесение: «Противник приближается к балке…»

Мысль Козюлина работала быстро и точно. Не один вариант боя промелькнул в его голове. По его убеждению, самым главным сейчас было срезать «опухоль» на правом фланге и уничтожить вражескую группировку.

…Майор Козюлин по лощине скрытно привел гвардейцев в глубокую балку. Полковые пушки, замаскированные белыми чехлами, незаметные даже вблизи на фоне ослепительного снега, разместились на краю оврага, готовые к стрельбе прямой наводкой. Одновременно Козюлин послал автоматчиков Панина в обход вражеской группировки.

По лощинам, прячась за буграми, немцы приближались к нашим позициям. Одна за другой появлялись ломкие цепи. Временами солдаты останавливались и, воровато озираясь по сторонам, шли дальше. Расстояние быстро сокращалось. Уже была отчетливо слышна немецкая речь, можно было разглядеть лица с нахлобученными на лоб касками.

Фашисты подошли на расстояние прицельного выстрела и сразу же были встречены ливнем огня. Пулеметные очереди, будто косой, срезали передовую цепь, но вторая, сомкнув ряды, продолжала двигаться.

Включилась в бой полковая артиллерия, которая клала снаряды в самой гуще солдат, и вражья цепь заметно редела. Рассыпавшись по полю, фашисты вставали и опять продолжали бежать, как-будто бы их подгонял страх погибнуть если не от чужих, то от своих пуль.

Кто-то доложил Козюлину, что группа вражеских автоматчиков просочилась в тыл и угрожает напасть на командный пункт полка.

Наступил тревожный, кризисный момент. Козюлин понимал это, хотя внешне не подавал виду, даже умел казаться спокойным. Он быстро собрал телефонистов, повозочных, всех дежуривших на командном пункте солдат и приказал занять круговую оборону.

После этого, лежа на гребне холма в окопчике и глядя в бинокль, он думал: «Куда же делся Панин?»