Синий и золотой (ЛП) - Холт Том. Страница 3

– Да, – сказал он. – Могу дать два ангела, но и все.

– Спасибо. Ты можешь?..

Он покачал головой.

– Поговорить с ним – нет. – сказал он. – Написать письмо – да. Что ты хочешь, чтобы я ему передал?

Я ненадолго задумался.

– Ну, «извини» будет хорошим началом, – сказал я. – А потом “пожалуйста не ищи меня”. И что это не сработало.

Астиаг нахмурился и поправил очки. Они продавили что-то вроде канавки на носу.

– Это правда? – спросил он.

– Конечно, правда, – ответил я. – Да ладно, никто не может превратить неблагородный металл в золото. Это невозможно.

– Но ведь…

– Это невозможно, – сказал я. – Вопреки всем моим уверениям в обратном. Так что скажи: “мне очень жаль насчет всей лжи и ложных надежд, а я уезжаю за границу, на неопределенное время. Как обычно, с лучшими пожеланиями, Салонин.”

Астиаг положил перо и посмотрел на меня.

– Ты его расколол, так ведь?

– Я только что сказал, что не…

– Не трынди мне, пожалуйста. Ты расколол его и теперь бежишь вместе с секретом, прежде чем Фока запрет тебя где-нибудь в башне, чтобы остаток жизни ты делал золото. Я тебя знаю, – продолжил он, игнорируя мои попытки протестовать, – знаешь, в глубине души у меня всегда было маленькое смутное подозрение, что однажды ты это сделаешь.

– Правда, я…

Он покачал головой в раздражении.

– Итак, – сказал он, – что это было? Sal draconis? Virtus aurei в суспензии ртути?

– Не sal draconis, – с чувством сказал я.

– Хорошо, ладно. Дело в методе, так? Что-то по-настоящему очевидное в способе дистилляции…

– Это невозможно, Астиаг. Все это знают.

– Ладно, – вскричал он, – не говори. Но когда будешь отвратительно богат, в собственном дворце на Синих Холмах, раз в жизни сделай достойную вещь и пришли мне денег. Договорились?

– Если когда-нибудь до этого дойдет, – сказал я, – обещаю. Слово чести.

Он криво ухмыльнулся, откопал чистый лист бумаги и начал писать.

Я сел. Он написал с десяток слов – он левша, и меня всегда поражает, как он пишет – затем остановился и пожевал конец пера.

– Как движется диссертация? – спросил я.

– Отлично, – ответил он. – Какой-то месяц – и я закончу.

Я ему верю. Всегда верил. Другое дело, о каком месяце он говорит. Он написал еще с десяток слов, затем медленно повернулся и посмотрел на меня.

– Котелки сказали, что Евдоксия мертва, – сказал он.

– Это правда.

– Они сказали…

– Тоже правда.

Он уставился на меня; забыл смотреть поверх очков.

– Боже, Салонин, – сказал он. – Это…

– Это был несчастный случай.

– Ну конечно, это был чертов несчастный случай, – огрызнулся он, – даже ты не стал бы специально травить свою жену.

Он остановился. Он наткнулся на ужасный непроходимый барьер, к которому все мы подходим, когда пытаемся выразить искреннее сочувствие другу.

– Мне жаль.

Это было лучшее, что он смог. На самом деле, совсем неплохо.

– Мне тоже, – сказал я.

– Она всегда мне нравилась.

– Ты был от нее без ума, – усмехнулся я. – Когда вспоминаю, как ты выставлял себя на посмешище каждый раз, когда она приезжала в гости, в Элпис…

– Да, я понял, – он даже покраснел. – Я знал, мне ничего не светит.

– Нет, – сказал я, – не знал.

– Тебя она тоже не особо любила, – сказал он, а потом понял, что только что проскользнуло сквозь врата его зубов, и его лицо стало несчастным. Я улыбнулся, чтобы показать, что все в порядке. Это было не так, но он делал мне одолжение.

– Но ты ей нравился, – соврал я. – Не в том смысле, но ты ей нравился. Несколько раз мне говорила.

В его глазах появился свет.

– Правда?

– Думала, ты выглядишь чувствительным, – кивнул я. – Непонятым.

– Так и говорила? – спросил он каким-то глупым голосом и я снова кивнул. На самом деле единственный раз, когда я его упомянул, она сказала: «Кто?»

Большую часть ночи я потратил, шатаясь по Медным Вратам, слишком испуганный, чтобы погреться в баре или заползти в дверной проем. Я бродил туда-сюда, пытаясь выглядеть, словно куда-то иду. К счастью, люди в этой части города могут практически чуять проблемы и держатся подальше от любого, кто выглядит, будто они у него есть. Мне кажется, я закончил на ступенях фонтана Ники вместе с парочкой плачущих пьянчуг и престарелой проституткой, которая отчаялась найти клиента на эту ночь. В какой-то момент я попытался вспомнить все тридцать шесть положений парадигмической симметрии Зевксиса, но получилось только двадцать восемь, и знание, что я не могу просто заглянуть поутру в библиотеку и найти остальные восемь, заставило меня разрыдаться. Один из пьянчуг предложил мне бутылку, которую, стыдно признать, я принял. Конечно, она была пустой.

Я знал из опыта, что примерно на рассвете стража совершает обход площади Ники и задерживает любого, кто не убрался с их пути, так что я поднялся и не торопясь направился назад, к дому Астиага. Никаких признаков котелков, но порядком стражи. Я был уверен, что они собираются меня схватить, но они прошли прямо мимо меня, что заставляло задуматься, не поговорил ли Фока с городским префектом. Одной проблемой меньше, если так, но я не мог знать наверняка. Я заставил себя идти медленней, зевать по сторонам, как пьяницы и попрошайки, которых я встречал каждый день своей жизни, но внезапно не смог толком вспомнить нюансы их походки, как они стоят, как их головы обвисают на плечах.

Астиаг уже встал и работал, когда я пришел. Ему нравилось заниматься затейливой росписью ранним утром, когда свет падает из окна точно как нужно. Он усердно трудился над W, когда я зашел. Поразительно, что вы можете сделать с простой, обыденной согласной, если у вас есть навык и воображение. Он превратил ее в удивительную волну с двумя гребнями и маленьким корабликом, отчаянно скатывающимся со среднего пика. Если захотеть, можно увидеть это как трансмутацию неблагородного материала в золото, хотя, если вы спросите меня, это будет натяжкой.

– Зеленый, – сказал я. – С каких пор море зеленого цвета?

Он злобно на меня посмотрел.

– За три медяка, – сказал он, – море зеленое.

Я ухмыльнулся. В конце концов, синий невозможен. Нет возможности. Чтобы достать синий, нужно добраться до Геш Эшатои, купить кусочек ляпис-лазури размером с палец и в цену хорошей фермы, затем тащиться назад, через горы и сквозь пустыню, растереть его в ступке пестиком и добавить смолу и щелок. Знакомые мне в художественном деле люди убеждены, что это неопровержимое доказательство мерзкого чувства юмора Природы. Синее небо, синее море, и кой черт может себе позволить заплатить за реализм? И даже если вы найдете смехотворно богатого клиента, готового отслюнявить за качество, это все равно фон.

– Письмо для тебя, – сказал он.

Я был ошеломлен.

– Уже?

– Королевский курьер, – ответил Астиаг, притворяясь, что сосредоточен на своем W. – Около часа назад. Оно на столе, там, рядом с клееваркой.

Фока приветствует Салонина.

Все в порядке. Это был несчастный случай. Ну конечно, это был он. Я знаю тебя, сколько, десять лет? Я знаю, ты бы не стал убивать мою сестру.

И ты знаешь меня. Все в порядке. Правда.

Мы во всем сможем разобраться, обещаю; но только если Стража тебя не схватит. Ты знаешь, как обстоят дела между мной и ведомством префекта. Песценний с удовольствием отдаст тебя под суд, чтобы добраться до меня. Не переоценивай мои возможности. Однажды наступит момент, когда я больше не смогу тебя защитить.

Будет лучше всего, если ты останешься у Сти и скажешь ему написать, что ты там. Я пришлю котелков, чтобы они доставили тебя тихо и мирно.

Чем ты думал, когда вот так убежал? Черт тебя побери, Нино.

– Обычная бумага, – сказал я. – Его почерк.

Астиаг занимался своей буквой, в самом деле сконцентрировавшись на золочении всех этих завитков и росчерков. Я сложил письмо и опустил его во внутренний карман. Если правильно использовать, это письмо может стать отличным оружием. Я взял чистый лист бумаги со стола.