Сохатёнок (Повесть) - Никонов Василий Григорьевич. Страница 7

Смешная бабка Феня, добрая.

Сорок лет прожила в старой избе. С одной стороны, вроде худо, что изба сгорела, с другой — вроде хорошо: новую поставят. Просторную, с большими окнами.

Просторную не надо бы, куда ей одной… Но тут общество настояло, Чубаров особенно: «Живи, бабка Феня, ты у нас первая поселенка». Согласилась: пусть будет, как люди хотят.

Максим отпускает сохатёнка, долго смотрит на звероферму. Она памятна ему недоброй памятью. Он любит её, потому что была отцовой, и ненавидит, потому что из-за неё осиротели они с Петей.

В Юмурчен Саранины приехали в позапрошлом году. Раньше жили под Читой, за Яблоновым хребтом. Отец Максима, Егор Саранин, был хватким звероводом, знал тайгу, охоту, рыбалку. Мечтал сделать звероферму лучшей в районе, потому что любил лис, изюбрей, сохатых — всех таёжных зверей. Нравилось ему ходить по тропам, перебредать реки, спать в палатке, варить на костре похлёбки, жарить рыбу на рожне. Всё умел делать Егор, многое знал о жизни зверей и птиц. И всё старался передать детям.

Юмурченская звероферма славилась песцами и лисами. Саранину предложили заведовать ею. Он согласился не задумываясь. Максим и Петя — одному было девять лет, другому шесть — очень обрадовались переезду. Ох как надоели им болотистые места, редколесье! Да к тому ж ни ручейка, ни речушки. А в Юмурчене река так река — Черемная! Наверное, от слова «черёмуха»? Выходит, и черемуха есть?..

Лишь старому Лукьяну не хотелось трогаться с обжитого места. Прирос, привык… За селом похоронена старуха — хоть и мёртвая, а не пускает. Но и одному оставаться какой толк? Так и согласился пытать счастье в неведомых краях.

На Черемной Сараниных приняли, по-свойски. Председатель колхоза поселил их в хорошую избу, выделил корову, разную живность. А потом Егор построил свой дом. Расторопная жена Даша успевала управляться дома и на ферме.

Звероферма зажила, «зановела», как сказал председатель. Он не жалел денег, а Егор — молодых сил.

Тайга была рядом, речка под боком. Всего было вдоволь: рыбы, мяса. Песцы и лисы не обижались на питание, росли, матерели. В свободное время Егор уходил с ружьём в горы, плавал в верховья Черемной, научился рыбачить спиннингом. Всё было дремуче-просторно, любопытно.

За весну и лето Саранины сумели подновить ограду, работали всей семьёй: и Егор с Дашей, и дед Лукьян, и Максим с Петрухой. Починили старые вольеры, стали строить большой холодильник. На второй год звероферма вышла в передовые. О Егоре стали говорить: «Молодец… Хороший работник».

И вот наступила страшная прошлогодняя осень. Дожди шли весь август, половину сентября. Черемная сдурела, поднялась на четыре метра. Выплеснулась из берегов, разлилась по долинам. Звероферма очутилась на затопляемом острове. Такого не случалось лет двадцать.

Отец затревожился, забегал по селу. Нужно было спасать песцов и лисиц, всё хозяйство фермы.

Председатель дал Егору моторку, назначил в помощь трёх колхозников. Они сразу переправились на лодке, стали снимать клетки.

Лисы чуяли близкую воду, метались, лаяли, выли, бросались на людей, рвали одежду, царапали руки. Песцы вели себя смирней, но тоже волновались.

Зверьков начали вывозить ранним утром. Отправлять решили на высокий берег, рядом с домом Сараниных. Надо было перевезти сто пятьдесят клеток, а в лодку входило не более шести. Значит, Егор с Дашей должны сделать тридцать рейсов туда и обратно. Вода прибывала, и они торопились.

До обеда сплавали десять раз, после обеда — столько же. Оставалось не так много, но оба устали, особенно Даша.

Егор попросил у председателя кого-нибудь в помощь. Тот подумал, сказал:

— Пошлю с вами деда Кукшу, дам ещё моторку. Должны успеть до ночи.

Дед Кукша, колхозный рыбак, вчера только приехал за продуктами. Продукты были предлогом: просто хотел пожить в селе. Хотел отдохнуть, а пришлось работать.

Они сплавали трижды, получилось шесть рейсов. Нужно было вывезти ещё двадцать клеток.

Дед Кукша сказал:

— Оставим до завтра.

Егор не согласился:

— Вывезем все.

— Темно. — Дед взглянул на небо. — Дождь пойдёт, а может, снег.

— Успеем. — Саранин прыгнул в лодку. — Давайте торопиться!

Вывезли ещё десять клеток. Оставался один-единственный рейс. Пришёл председатель, посмотрел на измотанных людей, сказал:

— Хватит, Егор, дед устал, Даша едва на ногах держится. Авось обойдётся до завтра?

— Вывезем! — Егор бросил окурок. — Зверей жаль, и колхозу убыток… Садись, Даша. Заводи мотор, дедушка. Ещё один рывок — и баста!

Последним рейсом плыли затемно. Кукшинская моторка шла впереди, за ней метрах в ста — Егор с женой. На середине реки, на быстрине, лодка ударилась обо что-то, сильно, с остановкой. Крикнув, Даша отлетела к корме, упала возле Егора. Верхние клетки посыпались в воду.

Егор вскочил на борт, пытаясь схватить одну из клеток. Руль повернулся в ту же сторону. Лодка качнулась, зачерпнула воду бортом, пошла на дно.

Даша испугалась, очутившись в воде. Егор закричал: «Держись!» Она не услышала.

Егор догнал её, поплыли вместе, сколько хватило сил. Он держал жену, кричал, изнемогая: «Крепись, скоро берег!»

Егор не знал, что плыли они посередине реки.

Он не боялся ледяной воды, тянули вниз тяжёлые рыбацкие сапоги. А Даша совсем закоченела.

Они удержались бы за коряжину, на которую наткнулась лодка. Плыли почти рядом, но не увидели…

…Сколько времени Максим сидит на берегу? Час, два, три? Солнце греет жарче, теплеет ветерок. Плотники сели отдыхать, закурили. Зверовод на лисоферме разносит чашки с сохатиным мясом, отобранным у Трухина. Внизу дед Лукьян помогает Карьке везти бочку с водой. На той стороне, в заливчике, трое рыбаков тянут старенький бредешок.

Малышу тоже становится грустно. Он уже дважды подходил к Максиму, легонько тыкал мордой в спину: «Пойдём поиграем, — просил, — хоть в прятки, хоть в догоняшки. Только не в скакалку, эту игру я не люблю».

Максим не слышит, молчит и думает, молчит и думает. И всё смотрит на тот берег.

Ветерок приносит ребячьи голоса, знакомые запахи. С пригорка спускается Славка — от него всегда пахнет луком, Стась любитель грибов, Лавря с утра ел копчёную рыбу. И — Петя! Ну конечно, в его кармане сахар!

Нет, не ошибается остроухий сохатёнок, не подводит его чуткий нос. Вот они близко. Идут, кричат на всю деревню. Что у людей за привычка кричать друг другу, надрывать горло… Глухие, что ли? Звери тихо разговаривают, а всё слышат, понимают.

— Малыш! Малыш! — зовёт Петя. — Ко мне!

Сохатёнок взбрыкивает на месте, вскидывает ноги быстрым, быстрым ходом. Не как жеребёнок — сразу в скок, не как телёнок — враскачку-вразвалку. Своим ходом — резвым, упружистым. Таким, что ни телок не догонит, ни жеребёнок.

— Молодец, Малышок! — Петя суёт ему кусок сахару.

— Ну и жарища! — отдувается Славка. — Максим, окунёмся?

— Малыша плавать научим, — предлагает Стась.

— «Научим»! — смеётся Лавря. — Хочешь знать, он лучше нас плавает!

— Сказал! Он же маленький! А маленькие не умеют.

— Разбиваю! — подскакивает Славка. — Люблю, когда спорят. Кто проиграет — рвёт горох в Андроновом огороде.

— Согласен! — петушится Лавря.

— Согласен! — бьёт себя в грудь Чубарёнок. — Сейчас увидишь!

Славка знает: спор выиграет Лавря. Недавно видел он в сельской библиотеке толстую книгу про зверей. Вычитал про одного сохатого, который переплыл Финский залив, а ширина залива — двадцать семь километров. Ну понятно: если большой умеет плавать, маленький — тоже.

Ребята спускаются к Черемной, сбрасывают майки, шлёпаются в воду. Первушин плывёт на середину, поднимает длинные руки, кричит дрожащим голосом: «To-ну! То-ну-у!»

Все знают: дурака валяет Славка.

Окунувшись, Стась гонит сохатёнка в воду. Малыш упирается, наклоняет голову, даёт ему под зад. Ребята захлёбываются от смеха.