Титус Кроу - Ламли Брайан. Страница 47

Вооружившись этими познаниями, как своеобразным Розеттским камнем [33], мой друг возвратился в Лондон, где вскоре снова принялся за работу и раскрыл немало загадок часов. И он оказался прав, потому что часы и в самом деле оказались средством передвижения во временах и пространствах, и принципы действия этой машины были куда более непостижимыми, чем строение ядра звезды, о котором мы хотя бы вольны размышлять. Титус Кроу был человеком, не привыкшим отступать, если уж он за что-то брался. Поэтому он продолжал упорно трудиться. Однажды он написал мне о своей работе над раскрытием тайны часов: «Я пребываю в положении неандертальца, изучающего руководство по вождению пассажирского самолета, — вот только у меня и руководства никакого нет! Ну, может быть, все и не настолько экстремально, но все же, по любым меркам, сложно невероятно».

И тем не менее, когда у нас остался последний выбор — между часами и адскими ветрами мрака, насланными на нас Итхаквой, чтобы нас погубить, — как ни страшно нам было, мы все же вошли внутрь удивительно просторного корпуса часов, залитого странным зеленоватым свечением, а потом все стало с ног на голову и вывернулось наизнанку! Все вокруг завертелось с бешеной силой. Голова кружилась, но все же почему-то одновременно с этим безумным вращением я ощущал и осознавал полное разрушение Блоун-Хауса. Из глубины свистящего лилового тумана, все быстрее рвущегося к самому центру вселенной, я услышал далекий, едва различимый голос Титуса Кроу:

«Следуй за мной, де Мариньи, — своим сознанием, дружище, своим сознанием!»

А потом он исчез, а меня охватила адская тьма. Она швыряла меня из стороны в сторону и выдавливала, будто пасту из тюбика, оттуда… из этого места… где я не имел права находиться. И наконец, после целой вечности пыток и кошмарного давления, от которого трескались кости, возникло ощущение падения, погружения в воду и прикосновения каких-то странных рук…

А потом — белая постель в больничной палате. И цветы. И успокаивающий сердце звездный камень, оставленный, без сомнения, Уингейтом Писли, для меня, как оберег от древнего жуткого зла БЦК — Божеств Цикла Ктулху. Но что-то в карточке, оставленной профессором, не давало мне покоя. Что он хотел этим сказать — «давно потерянному, но найденному вновь»? Неужели он имел в виду, что прошло немало времени? Ну, да ладно — увижусь с ним, вот и спрошу.

А пока что я был здоров если не телом, то душой. И мне не грозила опасность.

А что же с Титусом Кроу?

2. О сновидениях и десяти годах отсутствия

^{(Из записных книжек де Марииьи)}

Наверное, было раннее утро, когда мне удалось заснуть, но сон мой нельзя было назвать мирным. Все, что я прокрутил в мозгу перед сном, начало прорываться к поверхности подсознания, и результат этого можно было назвать только ночным кошмаром!

Сон (кошмар) был про хтонийцев, подземных чудовищ, которые жили по сей день, прокапывали свои туннели в тайных местах Земли и угрожали душевному здоровью всей планеты возрождением древней адской магии и угрозой пробуждения еще более страшных ужасов — вроде мерзкого Повелителя Ктулху и прочих божеств из цикла мифов о нем.

Во сне я вновь перечитывал (вернее говоря, бросал опасливые взоры) на книги и документы, представлявшие немыслимо древнюю «мифологию» — работы типа «Пнакотической Рукописи», которые, вероятно, представляли собой фрагменты летописей народа, исчезнувшего в незапамятные времена; и «Текст о Р’льехе», предположительно составленный кем-то из приспешников Ктулху. Продолжая спать, я отворачивался от страниц таких фолиантов, как «Сокровенные культы» фон Юнцта, и «краеугольный камень» Людвига Принна «Тайны червя». Все эти книги (или оригиналы, или копии) я видел перед собой точно так же, как когда-то, наяву: «Культы гулей» графа д’Арлетта, «Заметки о «Некрономиконе» Иоахима Фири и даже бесценный экземпляр «Кхтаат Аквадинген», принадлежавший Титусу Кроу…

В подобных книгах под руководством Кроу я впервые прочел предание из Цикла мифов о Ктулху — о существах, изгнанных со звезд в эпоху юности Земли и плененных здесь более великими существами за богохульство космических масштабов. В моем спящем сознании вновь и вновь проносились чужеродные имена этих зловещих сил — Ктулху, Йог-Сотхот, Итхаква, Шуб-Ниггурат, и жар охватывал меня так, словно я произносил какие-то бесовские заклятия, пытаясь открыть врата ада!

А потом я словно бы на миг возвратился в кабинет Кроу — в расшатавшуюся, едва державшуюся на земле оболочку Блоун-Хауса, — а там стояли эти древние, безумно тикающие напольные часы, и дверца их корпуса была распахнута, и изнутри изливался клубящийся и пульсирующий лилово-зеленый свет… и лицо моего друга начало таять и расплываться, когда он обхватил мои плечи и начал выкрикивать какие-то приказы, а я почти не слышал его слов за свистом и завыванием безумного ветра!

«Титус! — прокричал я в ответ. — Ради всего святого… Титус!»

Но я увидел не лицо Титуса Кроу, и это лицо вовсе не расплывалось передо мной. Это было лицо Писли — встревоженное, осунувшееся. Писли протянул ко мне старческие, с разбухшими венами руки и крепко держал меня. Его голос звучал бережно, успокаивающе:

— Тиши, тише, Анри! Теперь тебе нечего бояться. Здесь тебя никто не тронет. Тише, де Мариньи.

— Уингейт! Профессор! — в полусне прокричал я.

Я был мокр от пота, все тело у меня дрожало и содрогалось. Странно было так сильно дрожать при том, сколько на мне было гипса и повязок. Я вырвался из рук Писли и в страхе обвел взглядом палату.

— Все хорошо, Анри, — повторил профессор. — Ты в безопасности.

— В безопасности? — Странный сон быстро рассеивался. Я ощутил невероятное облегчение и опустил голову на промокшую от моего пота подушку. — Писли, что случилось? — спросил я. Вопрос прозвучал глупо.

Морщинки на переносице старика разгладились и сменились лукавой усмешкой.

— Я надеялся, что вы расскажете мне об этом, де Мариньи! — отозвался он. — Последние сведения о вас содержались в письме Кроу, которое было найдено на развалинах Блоун-Хауса. Конечно, я не терял надежду, но десять лет — это очень долгий срок, и…

— Что? — прервал его я. — Вы сказали: «десять лет»? — Я проморгался, прогнал остатки сна и наконец ясно увидел склонившегося к моей постели Писли.

Улыбка вновь покинула лицо старика. Да, лицо было старческое. Намного старше, чем помнилось мне, и, по идее, намного старше, чем должно было быть.

— Да, Анри, с тех пор, как я получил последнюю весточку о тебе, прошло десять долгих лет. — Он нахмурился. — Но наверняка ты знаешь об этом. Ты должен знать об этом. Где же ты был, Анри? И где Титус Кроу?

— Десять лет… — медленно повторил я. Вдруг я ощутил изнеможение, жуткую усталость. — Боже мой! Я не помню… ничего. Последнее, что вспоминается, — это то, что я вижу…

— Что?

— Часы. Здоровенные напольные часы Кроу. Мы вошли внутрь их корпуса, я и Кроу. Он первый, а я пошел за ним. А потом мы каким-то образом разделились. Я помню, что Кроу кричал мне, чтобы я следовал за ним, а потом… ничего. Но десять лет! Как такое возможно?

Тут я впервые заметил, что профессор старается не подпустить кого-то к моей кровати. Наконец незнакомец воскликнул:

— В самом деле, профессор, я вынуждена протестовать! Мистер де Мариньи ваш друг, я это понимаю, но кроме того, он мой пациент!

Голос был женский, но громкий и хрипловатый, потому мне показался грубым. Лицо женщины, сумевшей наконец выбраться из-за спины Писли, было суровым. Она чем-то походила на ястреба. В следующее мгновение я изумился тому, как мягки и нежны ее пальцы, которыми они сжала мое запястье, чтобы прослушать пульс.

— Мадам, — проговорил Писли с едва заметным акцентом уроженца Новой Англии, — мой друг находится здесь по моей просьбе, и я оплачиваю его лечение. Вы должны понять, что его сознание — единственный ключ к ряду очень важных вопросов, а я десять лет искал ответы на эти вопросы.