Падение Ледяной Королевы - Уинслоу Дон. Страница 31

Несмотря на то что обычно Ран просто посмеивался над теми, кто пытался предупредить его об опасности, идущей от супруги, наши неоспоримые свидетельства ее низкого поведения вызвали изменения в его отношении к королеве. Его подозрения в ее адрес начали углубляться. Существовали и другие тревожные тенденции, которые начали беспокоить короля примерно в то же время.

Друз, который следил, как растет могущество секты королевы, был убежден, что ее мотивы были отнюдь не религиозными. Он был уверен в том, что она хотела использовать секту как основу для власти политической. Это женское сообщество могло говорить о высоких идеалах, но интересовало его только власть. Именно это он и нашептывал в ухо короля. А когда его отослали прочь, он нашел более восприимчивую аудиторию.

При дворе творилось что-то странное — я видел, как глаза короля все больше темнеют от увеличивающейся тревоги. Его отношение к супруге стало более отстраненным и прохладным.

Глава двенадцатая

Едва уловимое изменение отношения Рана к королеве уже без труда можно было почувствовать. Он стал более осторожным: коварный старый воин инстинктивно почуял опасность. Он следил за ней… и ждал. Опытный наблюдатель мог это заметить в те моменты, когда они величественно восседали на престоле перед королевским двором, глаза устремлены вдаль, рассеянно смотря сквозь толпу придворных вокруг. Но изредка, незаметно, краешком глаза Ран изучал свою супругу, как будто видя ее впервые. Если Лор и чувствовала пристальный взгляд короля, то изображала, что не замечает его. Прекрасная королева оставалась невозмутимой и холодной, чувствуя себя в полнейшей безопасности на троне, в высшей степени уверенная в себе; женщина, довольная местом рядом со своим высокочтимым монархом.

Все так бы и шло своим чередом, если бы внезапная болезнь Рана не ускорила события, которых следовало ожидать.

В один прекрасный день наш король, имевший здоровье племенного быка, начал жаловаться на слабость и головокружение. Сначала он вызвал военных лекарей, но они оказались бессильны перед его таинственной болезнью, впрочем, как и перед другими физическими недомоганиями, не связанными с ранами, нанесенными холодным оружием. С их помощью или же без нее, здоровье Рана, казалось, ухудшалось с каждым днем. Вскоре его начала мучить лихорадка. У короля не осталось другого выбора, кроме как слечь в постель.

В этот момент вызвали Друза. Это было показателем того, насколько серьезно был болен король, раз уж он обратился к верховному жрецу, зная, что тот всего лишь мошенник, что, впрочем, не являлось секретом ни для кого из нас. Однако он обладал кое-какой магией, которая могла бы отразить странную болезнь, и Ран, метавшийся в лихорадке, в отчаянии прибегнул к последнему средству.

Друз кинул на короля один лишь взгляд и объявил, что тот стал жертвой колдовских чар. Ужаснейшего чародейства, целью которого было извести монарха. Это могло быть только колдовство, и ничто другое!

Друз поклялся, что не имеет к этой магии никакого отношения и что уверен, что знает источник этого колдовства. Облаченный во все свои регалии, жрец осудил веру в ложных богов и публично объявил, что боги позволили королю заболеть, потому что были рассержены кощунственными обрядами, проводимыми в «кое-каких покоях» при дворе. Только он один, напомнил Друз, был избран служить истинным богам предписанным образом, а все остальное является святотатством. Во время всей своей тирады жрец ни разу не упомянул имени королевы. Все же многие из нас поняли, на кого именно был направлен его праведный гнев. Мы молчали и ждали, что же будет дальше. Как оказалось, Друз был прав, указав на истинный источник недомоганий короля, но ошибся в средствах.

Болезнь не была ни божественным гневом, ни злокозненными чарами, наведенными на короля. Скорее, все дело было в яде замедленного действия, который тайно подмешивали в пищу короля. Узак, вот кто раскрыл заговор и этим, скорее всего, спас жизнь своего монарха.

Так или иначе, задержали нескольких рабов из числа кухонной прислуги, и через несколько дней здоровье короля начало улучшаться. Вскоре он встал на ноги и вновь потребовал пищи и вина. Его выздоровление казалось чудом, и Ран, по своему обыкновению, приказал устроить пир, чтобы хорошенько отпраздновать это событие.

В день перед торжественным пиром выяснилась вся правда. Ран устраивал прием при дворе, а Лор, как обычно, сидела подле него, когда в зал с обеспокоенным выражением лица ворвался Узак. Он просил разрешения приблизиться к трону, и кивком головы Ран дозволил ему подойти. Узак подбежал к королю и что-то шепнул ему на ухо. На мгновение вспышка гнева пересекла чело монарха, но все же он сохранил железное самообладание.

Звонким голосом, которым он обычно вещал с трона, Ран проговорил:

— Я хочу заявить, что мы обнаружили причину нашего недавнего приступа… несварения. Кажется, кто-то подложил кое-какие порошки в королевскую пищу!

Пораженная аудитория издала дружный вздох; в зале установилось гробовое молчание. Все глаза были устремлены на короля. Никто не двигался.

— Нам удалось схватить тех, кто совершил это трусливое деяние. Мне только что сообщили, что после некоторого пребывания в камере пыток все они добровольно признались в содеянном. Кажется, это был заговор с целью занять трон! — Король позволил своему голосу понизиться до зловещего шепота. Можно было почувствовать, как все в зале напряглись в самых жутких предчувствиях. Даже невиновные — а никого в зале нельзя было назвать совершенно ни в чем не замешанным — имели кучу причин бояться гнева Рана, так как множество ни в чем не повинных людей погибло в застенках в руках королевских палачей из-за того, что попались королю под горячую руку.

— Этих рабов кто-то нанял, — продолжил Ран после многозначительной паузы, очевидно, наслаждаясь их дискомфортом. — Кто-то, занимающий очень высокую должность при дворе. На самом деле, тем, кто подсыпал дьявольский порошок, была не кто иная, как служанка нашей королевы. Она во всем созналась. Это ее хозяйка дала ей зелье и приказала выполнить поручение.

Он медленно повернул голову и взглянул на женщину рядом с собой.

— Это правда? — спросил он ясным, холодным, бесстрастным голосом.

Впервые с тех пор, как она появилась при дворе, я увидел, что королева потеряла дар речи, захваченная врасплох. Кровь отхлынула от ее щек. Губы раскрылись, но она не могла произнести ни слова.

Король не шелохнулся. Он сидел совершенно прямо, а его руки сжимали поручни трона. Хотя он обращался к своей супруге, его взор был устремлен прямо на собравшихся придворных.

Чуть позже Лор обрела силы, чтоб ответить. Пытаясь контролировать свой дрожащий от волнения голос, она выдавила единственный ответ, который могла дать. Было бы глупо отрицать это, поскольку каждый, кого обвинил король, автоматически становился виновным. В любом случае, она была слишком горда, чтобы просить о пощаде. Королева поднялась на ноги и повернула лицо к сидящему королю:

— Да, это правда… — Руки Лор сжались в кулаки, которые она прижала к телу: ничто иное не выдавало обуревавших ее чувств. — Я сделала то, что должна была сделать. А сейчас я прошу немедленно казнить меня. Вы обязаны сделать это для меня!

В ее голосе прозвучали первые напряженные нотки, как будто она поняла из выражения лица Рана, что ей будет отказано в быстрой смерти. Подобно любому нормальному человеку, Лор боялась камеры пыток короля. Поскольку он не двигался, она продолжила, но уже с отчаянием в голосе.

— Вы обязаны это сделать! — повторила она. А затем, собрав всю свою гордость и достоинство, сказала: — Дозвольте напомнить вам, что во мне течет королевская кровь, и я… ваша королева!

Ран обернулся к замершей женщине, из последних сил пытавшейся сохранить контроль над собой. В тот момент она была даже красивее, чем когда-либо прежде, но обычное ледяное спокойствие отказало Лор, и, казалось, она задрожала, когда злые, беспощадные глаза короля пронзили ее насквозь. Едва заметный трепет прошел по ее телу, когда она выпрямилась и взглянула в лицо своему обвинителю.