Теперь с тобою вместе я (СИ) - Фрейдзон Овсей Леонидович. Страница 2

Вера год после окончания школы проработала продавцом в продовольственном магазине, летом ей исполнилось восемнадцать лет, и она с позволения родителей подала документы на выезд на постоянное место жительства в Израиле, имея при этом чудесную еврейскую фамилию Петрова.

Смешно сказать, её папа был по всем статьям русский человек, но почему-то именно он больше всех из их семьи рвался в Израиль, не желая слушать про какую-то Америку, а тем более Германию.

Отношение самой Веры к переезду в Израиль было неоднозначным. Конечно, романтика делала своё дело, её тянуло в новую страну, в новый климат, да что там перечислять, — во всё новое. И всё же ей тяжело было срываться с насиженного места, не чувствуя особой душевной связи с еврейским народом. Не хотелось оставлять хороших подруг и служившего в армии парня, с которым, кто его знает, возможно, могла бы зародиться и большая любовь. Вспомнила Петьку и мысленно улыбнулась — сердечная привязанность друг к другу у них точно была. Хотя папа даже слушать не хотел про этого парня, суля любимой доченьке бравого офицера из рядов армии Израиля.

Несмотря на то, что во рту у Веры было невыносимо горько от незапитых таблеток, головная боль постепенно отходила, и она погрузилась в приятную дремоту, из которой её вывел голос и лёгонькое прикосновение женщины, накануне давшей ей таблетки:

— Девочка, носят питьё, тебе что взять? Кока-колу, фанту или вино?

Вера тряхнула головой, отгоняя остатки дремоты:

— Если можно, фанту и сразу два стакана.

— Думаю, можно, я сама, кажется, готова влить в себя бочку этого шипучего питья…

В разговор вмешался сидевший рядом с девушкой мужчина:

— Людочка, а водки не дают, я бы с удовольствием похмелился, башка трещит, а во рту словно кошки набедокурили.

К радости мужчины, на колясках у стюардесс оказались маленькие рюмочки с виски. Сосед Веры лихо заглотил сразу две порции, запив их стаканчиком колы, и удовлетворённо выдохнул:

— Вот это уже кое-что, начинается жизнь цивилизованного западного человека…

На что жена ему заметила:

— Ну, если в этом и состоит вся цивилизованная западная жизнь, так ты и в Беларуси имел не худшую. Отсутствием спиртного точно не страдал. — И они оба рассмеялись.

Самолёт вылетел из Минска приблизительно в семь вечера, а около девяти по салону поплыл запах еды, начали разносить ужин.

На Вере была одета тёплая кожаная куртка, а под ней два свитерка — всё боялись, что в её бауле будет перевес, и поэтому под джинсами у неё были одеты ещё штаны от финского спортивного костюма.

Примерно такая же картина была у всех пассажиров, находящихся сейчас в самолёте. Многие зашевелились, срывая с себя тёплые одежды. С неудобствами, потревожив рядом сидевшего мужчину, это позволила себе сделать и Вера, на что доброжелательная жена соседа заметила:

— Девочка, а я думала, что ты толстушка, а у тебя вон, кроме симпатичной мордашки, какая ладненькая фигурка, мужики в том Израиле за тебя в кровь передерутся.

Вера смущённо опустила глаза.

— Доченька, а к кому ты едешь, неужто тебя одну родители отпустили в чужую страну, я бы своих детей одних отправить не рискнула.

— У меня в Ашдоде сестра родная живёт с мужем и пятилетним сыном.

— А, тогда другое дело, хотя всё равно опасно, ты такая красивая, а мужичьё во всех странах сволочное, на красоту падкое.

Девонька, а чего ты так слёзки проливала, когда мой Олежка в аэропорту свои страдальческие песни пел?

— Не знаю, просто так стало тоскливо бросать всё привычное в жизни и уезжать в неизвестность, а эти песни отражали всю душевную боль, накопившуюся перед отъездом.

В разговор встрял порозовевший после виски мужчина:

— Ну, видишь, не только ты одна плачешь от моих песен, даже молоденькие девушки находят в них созвучность себе.

И тут Вера, почувствовав дружеское тепло к приятной семейной паре, осмелела и обратилась к мужчине:

— Скажите, пожалуйста, а Вы могли бы продиктовать мне слова ваших песен, которые пели в аэропорту?

— С превеликой радостью. Жаль, что у меня нет поблизости здесь кассеты с моими песнями, я бы тебе её с удовольствием подарил. Но слова после ужина могу надиктовать, смотришь, и время быстрей пройдёт до посадки нашего самолёта.

После того, как они отужинали курицей с рисом и каким-то салатом, запили это дело остывшим кофе и посетили по очереди туалет, Вера достала свою новую записную книжку и приготовилась записывать тексты песен, которые так разбередили ей душу.

— Простите, я уже приготовилась записывать, если Вы не передумали…

Мужчина повернулся в её сторону и почти зряче поглядел, будто всматриваясь в лицо собеседницы:

— Девушка, как тебя зовут, а то моя жена всё обращается к тебе «девонька», «девочка»…

— Меня зовут Вера Петрова…

— О, очень даже еврейские имя и фамилия.

— У меня мама еврейка…

— Верочка, ты чего передо мной оправдываешься, я же пошутил, а выйдешь замуж и станешь, как моя жена, какой-нибудь Фрейдман, а то ещё и местную израильскую фамилию какую-нибудь приобретёшь, — и он от души засмеялся, откинув на спинку сиденья свою с высокими залысинами голову. — Ладно, приступим, начнём, пожалуй, с этой…

Еврейские проводы

Пароход с названием «Разлука»

Отплывает в дальние края.

Разделяют близких друг от друга

Годы, судьбы, земли и моря.

Расставаясь, вместе соберёмся,

Кое-кто уже в последний раз.

Пьём, поём, галдим, грустим, смеёмся —

Бог простит за это грешных нас.

Пр.

Проводы, проводы,

Еврейские проводы

По всей необъятной Руси.

Брошены под ноги

Судьбы и головы —

Изгнанники снова в пути.

Наплывают волны слёз горючих.

Невозможно этот шторм унять.

Вам желают жизни много лучшей

На прощанье брат, сестра и мать.