Последняя воля Нобеля - Марклунд Лиза. Страница 25

— Именно так, — сказал Андерс Шюман. — Телевидение бесполезно для передачи голых фактов, но оно — незаменимое средство для создания эмоций, драмы, оно незаменимо для показа людей, их близости, то есть оно средство для показа всего того, на что издавна имеет монополию журналистика вечерних газет. Тот, кто первым серьезно задумается о создании таблоидного телевидения для широкой аудитории, просто вытрет ноги обо всех конкурентов.

Веннергрен смотрел на Шюмана с нескрываемым изумлением.

— Но главные держатели наших акций, семья, имеют в своем распоряжении множество каналов. Почему же никто до сих пор этого не сделал? — спросил он, округлив глаза.

— До сих пор этому мешали чисто технические ограничения и необходимость получения лицензии на вещание, — сказал главный редактор. — Это всегда было так дорого, что цена была равнозначна запрещению. Но теперь главная помеха — предрассудки и следование устаревшим традициям.

Он протянул Веннергрену еще один лист бумаги.

— Сегодня ничто не мешает реализации такого проекта, — сказал Шюман. — Самое главное — внедриться в эту нишу первым и захватить инициативу; после этого можно будет заняться оформлением и выбором приоритетов.

— Все это звучит чрезвычайно провидчески, — сказал Веннергрен, — но не слишком реалистично. Где физическое пространство для всего этого?

Андерс Шюман смог наконец расслабить мышцы плеч и не сумел сдержать улыбку.

— Здесь нам помогут инфраструктура и технологии, — сказал он.

— Всякие предложения о переезде отметаются без обсуждений, — сказал Веннергрен. — Мы не можем себе этого позволить.

Улыбка Шюмана стала еще шире.

— Я много об этом думал, и вот мои предложения…

Спикен сидел на своем месте и ел банан, когда в кабинет вошла Анника.

— Стоило ли ходить на пресс-конференцию? — спросил он, когда она подошла к его столу.

— Слушай, оказывается, ты умеешь есть не только пиццу, — удивленно сказала Анника, воззрившись на банан.

Заведующий редакцией расплылся в довольной улыбке.

— Был ли на пресс-конференции король? Кто из конкурентов посетил действо?

Анника, отвечая, постаралась придать своему тону небрежность.

— Был тот парень, Боссе, — сказала она, — но король прийти не смог. На пресс-конференции творился настоящий хаос. Каролинский институт получил сто миллионов долларов на исследования, но профессора едва не передрались между собой. Все они очень переживают смерть председателя Нобелевского комитета.

— Хорошо, — кивнул Спикен. — Бог с ней. У нас так много четырехцветной рекламы, что я сомневаюсь, нашлось ли бы у нас место даже для некролога короля.

Анника прошла в свой закуток, закрыла стеклянную дверь, бросила верхнюю одежду на стул и включила компьютер. Пока он загружался, она попыталась найти что-нибудь съестное в ящиках стола, но тщетно.

Какой бес в нее вселился? Она едва ли не выпрыгивает из трусов, флиртуя с репортером их главных конкурентов, не говоря уже о том, что она замужем, что она мать двоих детей и собирается покупать дом в Юрсхольме.

«Ничего, мысли не бывают предосудительными, — подумала она. — Я могу думать и чувствовать все, что мне заблагорассудится, до тех нор, пока не воплощаю мысли и чувства в жизнь. Я не собираюсь уподобляться Томасу».

Она снова явственно представила себе ту женщину — Софию Гренборг, красиво и со вкусом одетую блондинку, такую милую, ухоженную и респектабельную — юную версию холодной как лед Элеоноры.

Анника, не успев подумать, набрала в поисковой строке «София Гренборг» и посмотрела, что о ней сказано в «Гугле», «Яху» и «Эниро-ньюс». Результаты неожиданно оказались довольно интересными.

«Новые вызовы» — так назывался отдел сайта земельного совета, занимавшегося освещением внутренней информации. Анника внимательно прочитала последний абзац:

Анника прочитала этот кусок дважды. Была ли это ирония, или эта девка действительно состоит из одних затасканных клише? На маленькой фотографии была видна фальшивая улыбка.

«Гори в аду, сучка», — подумала Анника.

Она закрыла страницу и стала искать информацию о том, какими деньгами обычно оперируют в научном сообществе.

«Я слишком много злюсь, — подумала она. — Мне надо что-то делать с этой яростью. Я не хочу, чтобы эта тварь продолжала отравлять мне жизнь. Она ушла и больше никогда не причинит нам вреда».

Оказалось, что все шведские университеты и институты получили в прошлом году 1,6 миллиарда крон на так называемые поручительные исследования. Если растянуть на пять лет, то грант «Меди-Тек» составит около ста пятидесяти миллионов крон в год, что отнюдь не является сенсационной суммой. Из архивов следовало, что Каролинский институт в прошлом году получил сто пятьдесят миллионов в виде частных пожертвований.

Грант частной компании тоже не был чем-то необычным. Сорок три процента исследований финансируются за счет грантов шведских и иностранных коммерческих компаний, прочитала Анника.

Все это отнюдь не для «Квельспрессен», заключила она.

— Ты сегодня ела? — спросила позвонившая по селектору Берит, и Анника была так счастлива, что едва не подпрыгнула от радости.

Взяв кофе и бутерброды с сыром, они устроились в комнате отдыха редакции.

— С этим «Новым джихадом» что-то нечисто, — сообщила Верит, наливая молоко в пластиковую чашку. — Позавчера один надежный источник сообщил мне, что в Германии еще в пятницу арестовали троих молодых людей, но я нигде не смогла найти этому официальное подтверждение. Я поговорила с сестрой одного из этих парней, и она твердо стоит на том, что полицейские вломились в дом в четыре часа дня в пятницу и увели ее брата.

Анника помешивала кофе ложечкой.

— И что странного ты здесь находишь? — спросила она.

— Никто не готов подтвердить, что аресты уже начались, — ответила Верит. — В полиции говорят, что они ничего об этом не знают. Людям не предъявляли никаких обвинений, их не заключали под стражу ни в Берлине, ни в Стокгольме. Они просто растворились в воздухе.

— Но где-то они есть. — Анника откусила кусок бутерброда. — И что полицейские говорят о Бандхагене?

Берит наклонилась к Аннике и понизила голос.

— Да, да, — сказала она, — там произошло что-то совсем отвратительное. Отец попросту исчез, так же как и те мальчики в Берлине. Мать и дочерей освободили, но отец пропал, словно сквозь землю провалился — с тех пор, как его уволокли из квартиры.

— Ты говорила с его женой?

Берит прожевала кусок и покачала головой:

— Они куда-то уехали. Я связалась с учительницей младшей девочки. Она оказалась очень разговорчивой особой. Младшая учится в девятом классе, она капитан баскетбольной команды. Старшая сестра на втором или третьем курсе какого-то городского колледжа — она умница, почти гений.

— Откуда они? — спросила Анника.

— Учительница думает, что из Иордании… или из Сирии. Они приехали, когда старшая дочка была еще маленькой, а баскетбольная капитанша родилась уже здесь. У матери права гражданства есть, а у отца по какой-то причине их не было. Они жили безвыездно в двухкомнатной квартире в Бандхагене последние тринадцать лет. Родители держали мастерскую по изготовлению ключей и ремонту обуви на какой-то станции метро.

— Да, они, наверное, очень опасны, — саркастически заметила Анника.

— Да, а разве нет? — в тон ей ответила Берит. — Я отправила сообщение на их почту и оставила сообщение на автоответчике. Так что, может быть, с ними удастся связаться.

Некоторое время они сидели молча, пережевывая сыр с хлебом. Молчание угнетало Аннику, но, возможно, она просто накручивает свое воображение. Неужели Берит до сих пор расстраивается из-за того, что она, Анника, сидит на информации, которой не может публично поделиться?