Воин Донбасса (СИ) - Пересвет Александр Анатольевич. Страница 26

А далее что-то пошло вкось в этом тандеме. В конце ноября, помнится, прошли разговоры о том, что Багров послал Главу едва ли не по матушке, отказав тому в выделении автомобиля из армейского конфиската. Причём сделал это вообще перед журналистами и в присутствии представителей собственного штаба. Да ещё и обосновал свою позицию тем, что не какое-то там руководство главное в республике, а — армия. Которая сила.

С другой стороны, что взять с бывшего «беркутовца», омоновца, по сути, на посту командующего? Он же «набит» на физическое давление, не на хитрые мыслительные комбинации! А тут он ещё и против Минских соглашений, да с Лозицким «вась-вась», да ещё публично по телевизору клянётся «никогда его не предать»! Ну, и плюс заявления те про силу армии против властей…

Словом, это что-то уже близкое к мятежу. Но и то не он. А то, на что он был обменён.

На позу. На болтовню.

Так что в тех разговорах, что прошелестели по армии, Багрову долгий срок в министрах обороны после этого не сулили. А к тому же, как ни крути, при нём луганское ополчение как раз и начало плющить и корёжить — началась реформа. Понятно, что не Багрова в том вина: кто-то мудрый, скорее всего, в Москве, решил воспользоваться Минским перемирием, чтобы успеть хоть вчерне сколотить из самостийных батальонов армию. Более или менее регулярную. А реформа — она дело известное: получится, не получится — а не было ещё, кажется, нигде ни одной, чтобы сперва не расплющило то, что пытались реформировать. Но виноватый был предопределн…

В общем, тогда, в сентябре-октябре было ещё совершенно неясно, кто сможет стать окончательным главой республики после Волокова. И ЦК, судя по всему, определился к тому времени только с тем, что Волоков этим главой уж точно не будет… Собственно, после панической августовской эвакуации почти всего республиканского руководства и его аппарата, да и после предыдущих художеств народ его не просто не выбрал бы, но даже не поверил бы, предъяви ему кто самые убедительные отчёты избирательной комиссии о победе Волокова…

И вот когда удалось отбиться — пусть с помощью «Северного ветра», но всё же, — тогда, видно, и заиграла в мозгу Сан Саныча идея о возможности стать главой республики. А что — уж всяко он не хуже Волокова! Да и Сотницкий… Он был авторитетен, но он был министром обороны, потом Волоков передал ему свои полномочия, — в общем, Сотницкий быстро стал в глазах народа аппаратчиком. И его не так запомнили, нежели блистательного и любимого прессой Бледнова. А поскольку жить было трудно, то теперь Сотницкий стал принимать шишки, а Сан Саныч — растущую популярность. Которая давала шансы потягаться.

Причём это даже не столько его собственные мысли были, сколько привнесённые. Слишком много у него уже с конца августа стало появляться льстецов и просто мутных людишек, которые вдували ему в уши самые сладкие перспективы. Одна Лариока чего стоила…

А ведь надо ещё отчётливо понимать, что такое тем летом — популярный полевой командир на Донбассе. Это ведь построенные на вооружённой силе и прикрытие войной и славой почти необозримые возможности «подняться». Это и завладение брошенной собственностью, это и гумпомощь, это и реквизиции, это и, чего греха таить, прямой отжим. Причём именно Бледнову в этих сладких делах отводилась больше роль символа и прикрытия, а занимались всем совсем другие люди. Но чтобы им этим заниматься, надобно было накачивать Бэтмена и реальным, и добавленным значением.

Как бы то ни было, Сан Саныч, при всём его собственном желании оставаться прежним полевым командиром, и, в общем, по-прежнему живущим достаточно непритязательно и скромно, постепенно, сам того не замечая, раздувался и в собственных глазах, и в глазах общественности. Ну, образ его. Сам-то он, во всяком случае, в общении с Алексеем был прежним — стальным, холодноватым, как его глаза, но доступным человеком и разумным командиром. Но Буран не был слепым. И то, к чему всё шло, ему не нравилось. Ему претило участвовать во всех тех интригах, хотя бы и во спасение Сан Саныча. Его дело — воевать. И как можно лучше. Паркетным «погононосцем» ему быть не хотелось — при всей условности того, что понимать под паркетом в здании студенческого общежития в простреливаемом Луганске…

Вот тогда он и принял решение уходить из ГБР «Бэтмен». И когда в ЛНР начали создавать регулярную армию, попросился туда.

К тому же за Алексеем Кравченко был ещё долг его. Долг за отца. И главные убийцы до сих пор где-то бегает. А тогда, в конце октября, когда началась эта выборная суета… Не мог Лёшка и не хотел себе позволить заниматься выборами, когда должок тот висел на душе. Да и взаимодействовать не хотел со всеми этими Лариоками, Андреями и прочими пресс-секретарями, которые постепенно окружили Бэтмена и творили на нём свой суетливый бизнес.

Но Сан Саныч не то чтобы совсем этого понять не хотел… Не хотел он этого признавать — признавать права для соратника не участвовать в его делах и проектах. Наружно-то не показывал этого, конечно. Но что-то вроде холодка тогда между ними появилось.

Вот Алексей и ушёл. Во 2-ю бригаду. То есть — в бывший батальон главы республики. Миром ушёл: Бледнов внял доводам, что персональную вендетту Кравченко против «Айдара» лучше продолжать на секторе Бахмутки — Счастья. Где каратели укровские в основном и базировались.

И дружить с Сан Санычем они не перестали. Насколько-то можно было с ним дружить… Лучше сказать — не перестали уважать друг друга.

Но из числа доверенной своей команды Бэтмен Лёшку исключил…

Да, но кто об этом знает из тех, кому поручено было исполнить Бледнова?

Так что бережёного Бог бережёт, и Ирке лучше на некоторое время отойти подальше в сторону.

А самому как быть?

— Да что я тебя уговариваю! — взвился Мишка, впрочем, предусмотрительно понизив голос. — Не хочешь, сиди в Луганске, жди, когда придут! Или в штаб вызовут. Там, небось, недалеко — от штаба-то отвести да грохнуть!

— Да успокойся ты! — в ответ рыкнул Лёшка, тоже, правда, вполголоса. — Я тебе доверяю. Только куда я денусь-то, с подводной лодки? Я ж солдат. Вызовут, как ты говоришь, в штаб, чтобы поставить задачу на очередной выход. И всё!

Митридат посмотрел на него исподлобья.

— Вот и остаётся только верить, что обо мне не вспомнят, — продолжил Алексей. — А если вспомнят, то сочтут не опасным. Всё ж по факту я давно не под Бэтменом, а под Бурновым…

— …но ещё надёжнее было бы под Тамбовом, — почти в рифму завершил Михаил. Всё так же исподлобья остро рассматривая собеседника, развернувшись к нему почти фронтально. Но теперь в этом взгляде был вполне определённый намёк.

Алексей задумался.

Тамбов — это был позывной командующего Народной милицией ЛНР. То есть армией республики. Кравченко его ни разу не видел: сам практически не присутствовал на публичных акциях, да и генерал появлялся на них крайне редко. Разве что недавно вручал боевое знамя комендантскому полку. Ну, а по службе командующему и вовсе незачем было пересекаться с командиром отдельной ДРГ…

Он помолчал несколько мгновений. Алексей внимательно слушал.

— Перемолвился я тут с Тарасом…

Тарас был Мишкин приятель из минобороны, отвечающий там за щекотливый комплекс тем, связанных с информацией и контрразведкой. И с прессой, как ни странно — или, наоборот, логично? — это сочетание. Это он вчера — нет, сегодня, потому что через полчаса после полуночи — ввалился к ним на празднество Нового года.

Несмотря на свою подозрительную специальность, мужиком Тарас оказался отличным, грамотным и компанейским. Хотя и не без доли цинизма, которую придаёт нормальному человеку работа с журналистами.

Но поговорить с ним особо не удалось. Так, выпили по одной. Ибо Ирка стала довольно настойчиво искать Лёшкины руки и подныривать под них с весьма недвусмысленными намёками. Да и самого его стало больше растаскивать на женскую ласку, нежели на дальнейшее питие. Потому они скоро откланялись.