Воин Донбасса (СИ) - Пересвет Александр Анатольевич. Страница 75
А уж её лучистые глаза тогда — они как раз иного понимания и не допускали: девчонка точно ушла на «ту» сторону. И ведь он сам это спровоцировал! Всего-то лишь хотел утешить её своей немудрёной лаской, показать, что он с нею, что она может рассчитывать на его плечо и руку, — но тем самым подал ей мысль, что она может рассчитывать на его сердце!
И самое во всём этом опасное, что оно, кажется, не возражает!..
Да, но в это же самое время, в этом же самом мозгу сидело раздражение и пустота — и тоже по отношению к Ирке! Ничего не ушло из того, что он ощущал, когда отправлял подругу в больницу.
Вот так как-то умещалось оно всё в одном разуме — и угасший огонёк, что освещал и освящал их отношения, и прилив нежности, готовый перерасти в любовь, и подленькая усталость от этой связи…
И в параллель со всем этим — ещё и Настя! Да, он почти не думал о ней днём — да просто некогда было! Но сейчас, когда всё схлынуло, когда его проблемы перешли в руки кого положено, и эти люди уже трясут бандосов на предмет закладок с оружием и помощи украинским ДРГ — и при желании и найдут и схроны, и деликты, — сейчас он снова один на один со своим мозгом. А в нём — Настя.
Влюбился? Да нет — ведь он уже не тот юноша, который готов переворачивать всю свою жизнь после жаркой ночи любви. И не тот курсант, который готов свернуть себе шею, залезая ночью в окно общежития НГПУ. Хотя не близкий свет: добежать полтора километра до станции Сеятель, а там электричкой до разъезда Иня и потом автобусом. Но — бешеному хрену двадцать вёрст не крюк. Зато вот тебе жаркое тело и сладкая нега в подарок.
Но ведь на том и всё! Любовь-морковь, конечно, но сам-то он знал в душе, что это всё — так, приключение. Без этого вот романтического и дурацкого — «на всю жизнь». Славное, доброе приключение, и девушку ту вспоминаешь с тёплой благодарностью. Но и не более.
А вот с Настей, кажется, и он заглянул на ту сторону, где «более». И потому испугался.
Нет, одного, даже очень крепкого секса, для любви ещё недостаточно. Как говорится, размножаться готов вечно, а вот жить вместе… Но что-то было с Настей не так.
Что, не ревновал, что ли, он её к Злому? А ведь ревновал, это надо признать. И к Митридату ревновал, пока не узнал, как там у них на самом деле отношения устроены. И к этому паршивому Русланчику из Народного Совета, которым она было увлеклась, — ещё до Юрки Злого. А Русланчик, дурачок, оказывается, просто воспользовался случаем побольше разузнать о Митридате. Чудак, конечно, ибо после этого попал на жёсткую «галочку» у Мишки, а это вывело на не совсем прозрачные отношения Русланчика с «той стороной». Но не в том дело. А в том, что всё это время она, оказывается, вполне себе ждала, когда он, Лёшка, всё же передумает про свои с нею отношения. Вот он и передумал…
Ну, конечно, он, взрослый, опытный мужчина, ясно понимал, что вчера вечером Настя напрямую его спровоцировала на всё, что потом произошло. Что может быть прозрачней символики, когда женщина, раздеваясь, заходит в ванную к мужчине? Но ведь мог он среагировать уже отработанным способом? Не захотел. И перед Юркой совесть не колыхнулась. Алкоголь сказался? Конечно! Но давай, Лёша, честно признаем, что сам ты желал эту девушку. Хм, возжелал… Ты хотел её давно, и просто воспользовался случаем и тем же алкоголем, чтобы дать самоконтролю потеряться где-то в глубинах настроенного на иное сознания…
И вот что теперь? А теперь он подходит к Настиному подъезду, и его благие намерения постепенно растворяются, как сахар в чае. Нет, даже развеиваются. Потому как в мозг уже зашёл его альтернативный хозяин снизу и раскрыл форточку, через которую, как табачный дым, стали уходить в наружное пространство и отказные мысли, и принятые решения, и муки совести…
Нет, ну вещи-то всё равно нужно забрать, — успокаивающе похлопал его по плечу новый хозяин. Ну, да, искуситель проявляет снисходительное благородство. Хотя нет, эти политесы — не его. Он просто надёжнее запирает совесть на замок…
— Мишка звонил, — хмуро встретила его Настя. — Волнуется, что у тебя и почему на связь не выходишь.
Чёрт! Он же опять забыл позвонить Митридату с новой симки!
С другой стороны, и слава Богу! Эта информация сгладила первый, самый трудный момент встречи. Момент, когда он должен был — он решил! — сказать, что больше им видеться не следует. Потому как — Ирка. Потому как, хоть в нём и борются нежность к ней и усталость от этой нежности, хоть сдулся тот цветной шарик, окрашивавший их отношения чем-то большим, чем простая физиология, но есть кроме всего этого ещё и долг, и совесть. И простая порядочность, человеческая…
И потому он решил не поддаваться давлению «нижнего хозяина». У него всё же есть разум, и разум должен быть сильнее. А разум знает, что Алексей Кравченко должен остаться с Иришкой и расстаться с Настей. Разум знает, что есть долг. И этот долг должен победить.
Но Настя встретила его деловито, как всегда. Сразу напомнила о Мишке. И дала тем самым мгновение взглянуть на себя, — и Алексей понял, что не имеет права так жестоко и злобно обидеть её, если бухнет с порога, что им надо расстаться.
Да, это было бы разумно — он восстановит статус-кво с Иркой, она — с Юркой; между ними самими восстановится прежняя дружеская симпатия… Или не восстановится — после такой-то обиды. Но это будет лучше того мучительного омута, куда их всех так неотвратимо засасывает…
И в то же время он не мог повиноваться разуму, как решил две минуты назад. Он не мог, он не хотел её обидеть! Она не заслужила этого! Да и такое расставание в дополнение к обиде было бы ещё и оскорблением. А за что оно ей?
Да и просто так — надо ли это плечеразрубание? Вот наведёт он со всеми своими женщинами мораль и порядок, по пути оскорбив их и обидев, со всеми разругавшись ради морального удовлетворения. А назавтра он на выходе ляжет — все под Богом ходим. И что? Получится, что в последние дни свои он будет сеять вокруг себя страдание и обиду, и ради чего?
Вспомнилась карикатурка, встреченная в одном отцовом альбоме. Тот одно время выписывал журнал «За рубежом» и вырезал оттуда и сохранял понравившиеся карикатуры из иностранных юмористических журналов. Так вот — на этой была изображена могилка, возле обелиска — погнутый автомобильный руль, а на обелиске — надпись: «Ты был прав в этой аварии, Пол»…
Ты будешь прав в своей принципиальности, Буран. Но ты обидишь ею всех. Ни в чём не повинных девчонок. И всё ради того, чтобы предстать перед самим собою в белых одеждах? Да какие они, на хрен, белые будут в этом случае? Ты мог бы оставить девочек в иллюзиях, ежели — тьфу-тьфу! — однажды не вернёшься с выхода. И они этого заслуживают! Но ты хочешь оставить их без иллюзий, урод! По сути — нагадить им в души…
Нет, так не годится. И пусть тебе теперь идти в храм, просить, чтобы не пришла к тебе законная ответка за мысленные эксперименты со смертью, ибо ещё нужна тебе жизнь, пока не отомстил двум оставшимся, — но пусть лучше придти туда, запутавшись в грехах, чем обмазавшись в дерьме.
И всё! И ладно! Что будет, то будет, но поступать надо порядочно не по отношению к себе, а по отношению к людям. В данном случае — к двум девчонкам, которых, в конце концов, впутал во всё ты сам… И хватит!
— Ща позвоню ему, — постукал себя ладонью по лбу Алексей. — День был сегодня… суетливый какой-то. У тебя на сегодня какие планы?
Настя скептически хмыкнула:
— Хотела тут сходить в «Ла-Скалу», да вот, видишь, припоздала, тебя дожидаясь…
Алексей глянул на часы. Ну да, поздновато уже. Засиделись с ребятами…
— Эта… — выронил он. — «Ла-Скала» — это же тоже не здесь…
Да уж, остроумнее некуда! А с другой стороны…
Начал зарождаться гнев. Ну да, посидели с ребятами в «Бочке»! Ещё бы — после того, как «Тетрис» уделали! И кто-то мне будет выговор за то лепить?
Особенно после того, что с Юркой Злым было очень тяжело говорено…
— Слушай, — сказал Настя. — Мне некогда. Я тебе не «Яндекс». Ты давай «Ла-Скалу» там ищи. А мне тут вваливающийся нетрезвый капитан — ни за чем!