Иностранка - Довлатов Сергей Донатович. Страница 20
Мои дела в ту пору шли неплохо. Вышла "Зона" на английском языке. На радио "Свобода" увеличилось число моих еженедельных передач. Разбитый "Крайслер" я сменил на более приличную "Импалу". Стал задумываться о покупке дачи. И так далее.
Чужое неблагополучие меня, конечно, беспокоило. Однако в меньшей степени, чем раньше. Так оно с людьми и происходит.
Я все чаще повторял:
"Достойный человек в мои года принадлежит не обществу, а Богу и семье…"
И тут звонит Маруся. (Счет за телефон, как видно, оплатила.)
– Катастрофа!
– Что случилось?
– Все пропало! Этого я не переживу'
– В чем дело? Рафа? Левушка? Скажи мне, что произошло?!
Она заплакала, и я совсем перепугался.
– Муська, – говорю ей, – успокойся! Что такое? Все на свете поправимо…
А она рыдает и не может говорить. Хотя такие, как Маруся, плачут раз в сто лет. И то притворно…
Наконец сквозь плач донесся возглас безграничного отчаяния:
– Лоло!
– О, Боже. Что с ним?
Муся (четко и раздельно, преодолевая немоту свершившегося горя):
– У-ле-тел!..
Как выяснилось, мерзкий попугай сломал очередную клетку. Опрокинул вазу с гладиолусами. В спальне разбросал Марусину косметику. На кухне съел ванильное печенье.
Под конец наведался в сортир, где увидал раскрытое окно. И был таков.
Что им руководило? Ощущение вины? Любовь к свободе? Жажда приключений? Неизвестно…
Я стал утешать Марусю. Говорю:
– Послушай, он вернется. Есть захочет и придет. Вернее – прилетит. Маруся снова плачет:
– Ни за что! Лоло ужасно гордый. Я его недавно стукнула газетой… И затем:
– Он был единственным мужчиной в Форест Хиллсе… Нет у меня ближе человека…
Плачет и рыдает.
Видно, так уж получилось. Чаша Мусиного горя переполнилась. Лоло явился тут, что называется. последней каплей.
Все нормально. Я такие вещи знаю по себе. Бывает, жизнь не ладится: долги, короста многодневного похмелья, страх и ужас. Творческий застой. Очередная рукопись в издательстве лежит который год. Дурацкие рецензии в журналах. Зубы явно требуют ремонта. Дочке нездоровится. Жена грозит разводом. Лучший друг в тюрьме. Короче, все не так.
И вдруг заклинит, скажем, молнию на брюках. Или же, к примеру, раздражение на морде от бритья. И ты всерьез уверен – если бы не эта пакостная молния! Ах, если бы не эти отвратительные пятна! Жил бы я и радовался! Ладно…
Муся все кричит:
– Будь проклята Россия, эмиграция, Америка!..
– Откуда ты звонишь?
– Из дома.
– Заходи.
– Мне надо Левушку кормить. И Рафа должен появиться… Что я им скажу?! О, Господи, ну что я им скажу?!..
И Муся снова зарыдала.
А дальнейший ход событий был таков. К шести явился Рафа. Он спросил:
– В чем дело?
Муся еле слышно выговорила:
– Лоло!
И Рафа сразу вышел, обронив единственное слово:
– Жди!
В шесть тридцать он был на Джамайке. Там, где брат его Рауль владел кар-сервисом "Зигзаг удачи". Молодой диспетчер сообщил, что брата нет. Что он поехал к своему дантисту. Будет завтра утром.
Рафаэль сказал:
– Как жаль. Затем добавил:
– Встань-ка.
Молодой диспетчер с удивлением приподнял брови.
– Встань, – повысил голос Рафаэль.
И, оттолкнув диспетчера, склонился над мигающими лампочками пульта.
Микрофон в его руке напоминал фужер. Причем фужер с каким-то дьявольским, целительным напитком.
Медленно, отчетливо и внятно Рафа произнес:
– Внимание! Внимание! Внимание? Затем он выждал паузу и начал:
– Братья!..
И через секунду:
– Слушайте меня! У микрофона Рафаэль Хосе Белинда Чикориллио Гонзалес!.. В голосе его теперь звучали межпланетные космические ноты:
– Все, кто на трассе! Все, кто на трассе! Все, кто на трассе, с пассажиром или без. С хорошей выручкой или пустым карманом. С печалью в сердце или радостной улыбкой на лице… К вам обращаюсь я, друзья мои!..
– Все шире разносился его голос над холмами. Разрывными пулями неслись в эфир слова:
– Исчез зеленый попугай! Ловите попугая! Отзывается на клички: Стари Джопа, Пос, Мьюдилло и Засранэс…
Рафаэль упорно и настойчиво твердил;
– Исчез зеленый попугай! Ловите попугая!..
Что-то странное происходило в нашем замечательном районе. Вдоль по улицам неслись десятка три автомашин с зажженными мерцающими фарами. Сирены выли не переставая.
Рафаэль, склонившийся над пультом, черпал информацию:
– Алло! Я – тридцать восемь, два, одиннадцать. Сворачиваю на Континентал. Вижу под углом три четверти – зеленый неопознанный объект… Простите, босс, но это светофор!..
– Хай! Я – Лу Рамирес. Следую по Шестьдесят четвертой к "Александерсу". В квадрате "ноль один" – зеленая стремительная птица. Вышел на преследование… Догоняю… О, каррамба! Это "Боинг Ал Италиа"…
– Эй, босс! Я – Фреди Аламо, двенадцать, сорок шесть. Иду по Елоустоун к Джуэл авеню. Преследую двух чудных филиппинок. Жду вас, босс!.. Что?.. Попугай? Тогда меняю курс на запад…
Час спустя все магистрали Форест-Хиллса были полностью охвачены дозорами. Отчеты поступали беспрерывно:
– Босс! Оно зеленое и лает! Думаю, что это крашеная такса!..
– Босс! Я задержал его и посадил в багажник. Крупный говорящий попугай. Конкретно, говорит, что он – Моргулис…
– Босс! Как насчет павлина?.. Что? Откуда я звоню? Из зоосекшн в Медоу-парке…
Слухи у нас распространяются быстро. К девяти часам на трассу выехали Баранов, Еселевский и Перцович. Следом поспешил Евсей Рубинчик в "Олдсмобиле". Пивоваров на своем рефрижератортраке. Аркаша Лернер на зеленой "Волве". Лемкус на разбитом мотоцикле "Харлей Дэвидсон", который выдала ему баптистская община.
Караваев и Зарецкий выставили пешие дозоры. Публицист Зарецкий нес огромный транспарант'
"Ловите попугая и Ефима Друкера!"
А на вопрос – при чем здесь Друкер, разъяснял:
– Он должен был издать мою работу "Секс при тоталитаризме". Вот уже три года я пытаюсь изловить его…
Занятно, что Ефим Г. Друкер тоже патрулировал одну из магистралей. Но
– вдали от Караваева с Зарецким…
Рев стоял над Форест-Хиллсом:
– Ловите попугая! Ловите попугая! Ловите попугая!..
Тем временем Маруся накормила Левушку. Включила телевизор. Разодетый и похожий на хорошенькую барышню Майкл Джексон тонким голосом выкрикивал:
С улицы долетали крики латиноамериканских мальчишек. Левушка стоял перед зеркалом в Марусиных пляжных очках. На кухне потрескивал тостер. Из уборной доносился запах водорослей.
Муся вынула из холодильника бутылку рома и подумала:
"Напьюсь и буду плакать до утра. Потом засну в чулках…"
– Напьюсь, – сказала вслух Маруся, – жизнь кончена…
Вдруг чей-то голос повелительно и строго молвил:
– Жить!
Маруся огляделась – никого. Все тот же голос еще строже и решительней добавил:
– Факт!
Маруся поднялась из-за стола.
И снова:
– Жить!
А через две секунды:
– Факт!
И наконец скороговоркой:
– Шит, шит, шит. фак, фак, фак, фак… Шит, шит, шит, шит, фак, фак, фак…
– Лоло! – воскликнула Маруся, бросившись к окну.
Откинула портьеру.
Он стоял на подоконнике. Зеленый, с рыжим хохолком, оранжевыми бакенбардами и черным ястребиным клювом. Боевой семитский профиль выражал раскаянье я нежность. Хвост был наполовину выдран.
Прозвенел звонок. Маруся подбежала к телефону, Рафа подозрительно спросил:
– Ты не одна?
– Я не одна, – воскликнула Маруся, – приезжай. Но только приезжай скорей!..