Вира Кровью (СИ) - Пересвет Александр Анатольевич. Страница 12

Это и есть Молох войны. Тот чеченец утверждал, что русские чуть ли не нарочно загнали мужчин в отряды Джохара. А что здесь, на Донбассе? Александр, хоть и недолго тут в командировке — в октябре сменил Витальку Голощёкина, — но поездить по республике успел. И по Донецкой — тоже. Наслушался от людей, что творили украинские солдаты. Или нацбатовцы — народ не особо вникал.

А что с другой стороны? Осенью заезжали они с тем же Сашкой Корзуном в Новосветловку. С людьми пообщались, больницу разрушенную посмотрели, в церковь заглянули. Люди в августе здесь попали между молотом и наковальней, и основной урон нанесли им не укропы, а «отпускники». И хоть знали все, что «свои» снаряды попадали в церковь, куда загнали население деревни «айдаровцы», — всё равно с благодарностью вспоминали освободителей. Разве что батюшка, очень интересный, очень христианин, очень с душою проповедовавший, — пару раз смиренно высказался в том смысле, что стратегия возвращения к России хороша, но тактика хромает, коли людей оставляет без жилья…

Эх, научиться бы нам «мягкой силе»… Не на той стороне она. И никогда не ограничиваются ею те, кто так ладно научился пользоваться. Тот же батюшка с содроганием вспоминал две недели торжества карателей в их селении. И сам он, и прихожане категорически — категорически! — отказывали Украине в малейшем праве управлять их жизнью.

То же, что в Новосветловке, говорили в Лутугино, в Красном Луче, в Брянке, в Луганске, наконец! Никогда больше эти люди, населяющие эту красивую землю, не вернутся в состав Украины после всего, что укры здесь с ними сотворили. Это было мнение общее. Даже если не вспоминать о частностях — импульсивных, но очень показательных. Когда, например, по вечной журналистской привычке заострять разговор — для точности — брякнул глупость на блок-посту за Миусинском. В ответ на вопрос: «Пресса? Откуда?» — возьми да и скажи: «А если из Киева?» Надо было видеть реакцию ополченцев, мгновенно напрягшихся, мгновенно разрезавших его ножами тут же остальневших глаз, мгновенно бросивших руки на оружие…

«Не шути больше так, — посоветовал тогда сопровождавший офицер из военной полиции ДНР, быстрой шуткой примявший эту бестактность. — Тут люди нервные, у них столько счетов к укропам накопилось, что такие подколки давно понимать разучились…».

А потом оказалось — вполне лёгкие ребята. Вон Ленину, что перед шахтой на постаменте стоит, каску на голову водрузили и тубус гранатомёта прямо в протянутую ладошку вложили. «Главный наш, — говорили. — Вместе с нами тут стоит!». Да, но свежий венок у постамента показывал: это не непочтение и не глумление. Тем более что на груди Ильича закреплена была такая же гвардейская лента, как и на ополченцах. Это были шутки и подначки между своими. Между теми, для кого каменный памятник — тоже боец, и «Муху» он в руке держит — по делу…

Он повернулся. Чёрт, руки за спиной совсем затекли. Не мальчик, сорок пятый годок уже на исходе. Сосуды не те, кровь до кистей с трудом доходит. Суставы плечевые не зудят, а стонут, выворачиваясь вслед за притянутыми чуть ли не локоть к локтю руками. Хорошо, твари фашистские, постарались, с дополнительным садизмом…

И всё равно не хотелось унижаться перед ними, просить ослабить путы, перевязать руки вперёд. Гордость мешала. Прогибаться перед эсэсовцами этими новоявленными? Да ни в жизнь! Перед этими даже не крысами, а… блевотиной, исторгнутой отравленным на майдане народом…

Такая же брезгливая гордость и тогда, в Чечне, не дала ему согнуть голову перед пьянющим в хлам прапором, который начал что-то орать про журналистов-предателей, когда пресс-офицер завяз в недрах комендатуры, и группа гражданских в неположенном месте в неположенное время слишком долго оставалась одна. Вот и прицепился красномордый толстощёкий герой с выкаченными то ли в спиртовом амоке, то ли от общей дури глазами.

Что уж он там орал, сейчас и не вспомнить. Собственно, и вспоминать нечего. Пресса тогда олицетворялась в сознании масс строго в образах «обезьян из ящика» — в телевизионщиках, всех этих Кизелёвых, Свалидзе, Матюк, Максимовецких и прочей либеральной братии. По поводу которой, кстати, и у самого Александра, далеко не любителя коммунистов, возникал общий для множества россиян вопрос, не является ли либерализм синонимом национального предательства.

Но… Это были 90-е, и журналистов тогда всех ассоциировали с обитателями телевизора и нескольких громких газеток. Доказывать перешедшему на визг прапору, что он — вполне честный репортёр вполне честного «АиФ», к тому же меньше года как вообще в профессии, Александр считал ниже своего достоинства. Тем более что свои законных два года он армии тоже отдал, и не его вина, что не попал на войну. Не было ее в его годы службы. Вывод войск из Афганистана начался как раз в том самом мае, когда его призвали.

Потому, когда прапор, поощряемый развлекающимися зрелищем приятелями, скомандовал «журналюгам» лечь — прямо в чмокающую чеченскую грязь, — молодой репортёр «АиФа» и не вздумал подчиниться. Он спокойно стоял, засунув руки в карманы, и внимательно смотрел на красную прапорскую рожу. Мотыляющийся в руках у того автомат на него впечатления не производил.

Потом-то, став поопытнее, немало поговорив с военными, он понял, что творил глупость. И, в общем, действительно поставил на кон свою жизнь ни за понюх табака. Впавший в пьяную шизуху прапор мог запросто выстрелить в непокорного журналиста. И ему за это, скорее всего, ничего особенного не было бы. Армия умеет заматывать «залётные» дела и прятать своих залётчиков. Особенно, когда сама в этом заинтересована и над нею не стоит какой-нибудь важный политикан со своим внезапным политическим интересом.

Тем более — на войне. Тем более — при Грачёве-министре.

Как раз в «АиФе» уже стажировался пятикурсник Александр Молчанов, когда подорвали Дмитрия Холодова прямо в редакции «Московского комсомольца». Шум был громадный, на много лет, и суды вполне внятно указали на исполнителей-военных и заказчика — министра обороны. Но чем всё закончилось? Замотали даже такое политически громкое дело…

В общем, не раз военные в ходе совместных посиделок, когда стадия доходила до обмена байками, крутили пальцами у виска и говорили «братишке Саньке», что он был полный дурак. Прапор? Комендантский? Да на войне? Да пьяный? Да однозначно мог он выстрелить!

Он и выстрелил. Задержав взгляд на Александре и бешено повращав глазами на манер того артиста, что играл Петра Первого в классическом советском фильме, он проорал снова: «А ну, ложись, команда была!» — пустил очередь прямо у него над головой.

Кое-кто из журналистов, оставшихся сидеть на корточках, видя, что их коллега продолжает стоять, быстро попадали в грязь. Александр же остался на ногах. Честно говоря, не от какой-то особенной храбрости. Он просто не понял, точнее — не поверил в то, что сейчас произошло. Потому стоял, всё так же холодно глядя на беснующегося прапора. А потом, когда сообразил, падать стало уже поздно. Да и не готов он был это сделать. По-прежнему не готов.

Наверное, следующая очередь могла стать для него действительно последней. Но тут кто-то из зрителей в погонах ощутил, видно, что шутки кончились. Сразу двое кинулись на прапорщика, отжали ему ствол вниз, а потом и вовсе отобрали автомат. Ещё кто-то начал яростно материться на Александра, будто бы наглостью своей спровоцировавшего стрельбу, а потом и на всех журналюг мира.

Чем это всё могло закончиться, неизвестно — ибо прапор всё рвался посчитаться с «журнализдью», хоть бы и кулаками. Одни его держали, другая группа военных орала на всех, на журналистов и друг на друга. И таким манером настроение хоть и малой, но толпы быстро распалялось. Шло, так сказать, к общему замесу. Но тут на крыльцо вывалилось начальство, в том числе и пресс-офицер, и конфликт был быстро погашен парой приказных окриков, в которых, впрочем, не матерного содержимого было на два слова: «Отставить!» и «Убрать!»

Их убрали. Пресс-офицер потом всё извинялся и переживал за свою судьбу: поездка и была-то организована во исполнение новой директивы по налаживанию работы с прессой. К тому времени в первую очередь из-за закрытости армии от гражданской прессы и, более того, высокомерного презрения к ней, информационную войну полностью выиграли чеченские боевики, как раз очень эффективно контактировавшие с российскими журналистами.